Европа под ударом
«Когда мы прибыли [в Корк], я попросил лорда Инчекойна выдать мне паспорт до Англии. Я добрался на лодке до Югала, где сел на судно “Джон Филмер”, отправившееся в путь со 120 пассажирами. Но не успела земля скрыться из виду, как мы были захвачены алжирскими пиратами, которые заковали всех мужчин в кандалы».
Так писал священник Девере Спратт, который в апреле 1641 г., пытаясь добраться через Ирландское море из графства Корк до Англии, был захвачен в плен и провел несколько лет в рабстве в Алжире. История Спратта оказалось забытой, хотя в его времена она отнюдь не была чем-то необычным.
В первой половине XVII в. берберийские корсары – пираты с Варварского берега Северной Африки, уполномоченные своими правителями нападать на суда из христианских стран, – рыскали вокруг всего британского побережья. На своих парусных шебеках и весельных галерах они грабили суда и продавали моряков в рабство.
Документы Адмиралтейства свидетельствуют о том, что в эту эпоху корсары грабили британские суда почти что беспрепятственно: между 1609 и 1616 гг. они захватили по крайней мере 466 судов и еще 27 судов возле Плимута в 1625 г. Как выразился историк XVIII в. Джозеф Морган, «я полагаю, что это было время, когда эти корсары были в своем зените».
К сожалению, с ними не было покончено еще и тогда. Морган сообщает, что у него был «список, напечатанный в Лондоне в 1682 г.», перечисляющий 160 британских судов, захваченных алжирцами между 1677 и 1680 гг. Учитывая вероятное количество моряков на каждом судне, можно предположить, что за эти годы в рабство было обращено от семи до девяти тысяч взрослых британских мужчин и женщин.
Не ограничиваясь нападениями на суда и моряков, корсары также грабили прибрежные поселения, обычно приставая к неохраняемому берегу и нападая ночью на деревни, чтобы захватить свои жертвы и уйти до того, как поднимется тревога.
Почти все жители деревни Балтимор в Ирландии были захвачены таким образом в 1631 г., и подобным нападениям подвергались также прибрежные деревни в Девоне и Корнуолле. Сэмуэл Пепис в своем дневнике за 8 февраля 1661 г. красочно рассказывает о своей встрече с двумя людьми, которые были захвачены в рабство.
«…Мы направились в таверну “Руно”, чтобы выпить, и пробыли там до 4 часов, слушая истории про Алжир и жизнь рабов там. Капитан Мутем и г-н Доз (которые оба были там рабами) рассказали мне все об их положении. Про то, что их пища состоит из одного хлеба и воды… Как их хозяева по своей прихоти бьют их по пяткам и животам.
Как каждую ночь их загоняют в темницу, где они спят».
Сам по себе обыденный тон рассказа свидетельствует, насколько распространенной была судьба таких несчастных, как Мутем и Доз, в Британии XVII в. Позднее британцы хвастались, что «никогда не будут рабами», но в эти годы в рабство их обращали постоянно.
Оценка количества рабов
Согласно свидетельствам очевидцев конца XVI и начала XVII вв., порядка 35 000 европейских христианских рабов находились в это время на Варварском берегу – многие в Триполи, Тунисе и различных марокканских городах, но большинство в Алжире. Большинство из них были моряками, захваченными на своих судах, но среди них было также много рыбаков и прибрежных жителей.
Британцы были в основном моряками, и хотя их было много, их было относительно меньше, чем людей из близких к Африке земель, особенно из Испании и Италии. Несчастных южан иногда целыми тысячами брали в плен работорговцы, рыскавшие вдоль побережий Валенсии, Андалусии, Калабрии и Сицилии.
Это происходило столь часто, что в конечном счете утверждалось, что «захватывать больше некого».
Не существует документов, свидетельствующих о том, какое количество мужчин, женщин и детей было обращено в рабство, но можно приблизительно подсчитать число новых пленников, которые должны были захватываться, чтобы поддерживать количество рабов на нужном уровне и заменять тех рабов, которые умирали, бежали, выкупались или обращались в ислам.
На этом основании предполагается, что примерно 8500 новых рабов требовалось ежегодно для пополнения их количества, т.е. примерно 850 000 пленников за столетие с 1580 по 1680 гг. Таким образом, за 250 лет с 1530 по 1780 гг. их количество могло достигать 1 250 000 человек.
На галерах турецкого султана
Рабы на Варварском берегу в целом делились на два разряда. «Государственные рабы» принадлежали правящему паше, который в силу своей должности имел право на восьмую часть всех захваченных корсарами христиан, а также мог купить любых из оставшихся по низкой цене. Эти рабы жили в ужасных условиях в больших тюрьмах, называвшихся «баньос» (банями), которые зачастую были переполнены.
Они использовались в основном как гребцы на корсарских галерах, занимавшихся грабежом (и захватом новых рабов). Эта работа была настолько тяжела, что тысячи умирали или сходили с ума, прикованные к веслам.
Зимой эти «галеотти» были заняты на государственных работах – добывали камень, строили стены или портовые сооружения, валили лес и строили новые галеры.
В день они получали две-три буханки черного хлеба, «который не стали бы есть даже собаки», и ограниченное количество воды; за год им давалась одна смена одежды.
Тех, которые во время работы падали от изнеможения или истощения, обычно били до тех пор, пока они не вставали и не начинали работать вновь. Паша также покупал большинство пленных женщин, некоторые из которых попадали в его гарем, где заканчивали свою жизнь в плену. Большинство же возвращались за выкуп, а до того момента находились в дворцовом гареме на положении служанок.
Множество других рабов принадлежали частным лицам. Обращение с ними и их работа зависели от их хозяев. О некоторых заботились, и они становились фактически компаньонами своих владельцев.
Другие были вынуждены, как и «государственные» рабы, тяжело трудиться на сельскохозяйственных или строительных работах или продавать воду или иные товары от имени своих хозяев. Они должны были выплачивать определенную долю своего заработка владельцу – тех, кому не удавалось заработать необходимую сумму, обычно били, чтобы заставить их работать усерднее.
Когда рабы старели или их владельцы беднели, их перепродавали, иногда неоднократно. Самые несчастные кончали свои дни забытыми в пустыни, в каком-нибудь сонном городе вроде Суэца или на галерах турецкого султана, где некоторые рабы сидели за веслами целыми десятилетиями, не ступая ногой на землю.
Европейский ответ
Европейцы иногда пытались выкупить своих людей из рабства, но систематически это стало делаться только примерно с 1640 г. После этого подобные попытки стали более регулярными, и иногда финансировались государством, как в Испании и Франции. При этом почти вся фактическая работа – от сбора средств до поездок на Варварский берег для переговоров с владельцами рабов – выполнялась священниками, в основном членами Ордена Пресвятой Троицы и Ордена милосердия.
Повсюду в Испании и Италии приходские церкви держали ящики для сбора денег с пометкой «для бедных рабов», священники постоянно напоминали своим состоятельным прихожанам включать общества по выкупу в число своих наследников, братства по выкупу рабов также возникали в сотнях городов и деревень.
Выкуп рабов объявлялся одним из лучших благотворительных трудов, которые может исполнить католик. К началу XVIII в. занимавшиеся выкупом ордена значительно сократили количество рабов на Варварском берегу, в конечном счете даже подняв на них цены, потому что за большие деньги продавалось меньшее количество пленников.
По сравнению с католической Европой протестантские государства не проявляли должных усилий для выкупа своих подданных. Тысячи голландцев, немцев и британцев «годами томились в берберийских цепях», не получая помощи организованного клира или государственных средств на свой выкуп.
В Англии для финансирования выкупа была определена «алжирская подать» из таможенных доходов, но значительная ее часть использовалась на другие нужды. Случаи масштабных выкупов (как в 1646 г., когда Эдмунд Кассон освободил 244 мужчин, женщин и детей) были редки, так что британские протестанты оказывались более деморализованными и чаще умирали в плену, чем европейские католики.
Наследие рабства
Многие рабы переходили в ислам, хотя, как писал Морган, это означало для них «свободу от весла, но не от службы хозяину». Христианские женщины, попадавшие в гарем паши, часто «потурчались», чтобы не расставаться со своими детьми, которых воспитывали мусульманами.
Мужчины стремились к более легкой работе, обычно надсмотрщиками над другими рабами, и некоторым удавалось добиться настоящей власти, а иногда и свободы. Между 1580 и 1680 гг. на Варварском берегу обычно было около 15 000 таких «ренегатов», в том числе примерно половина корсарских капитанов или рейсов и даже некоторые из пашей. Вероятно, большинство из них никогда не были рабами, а приезжали в Северную Африку в поисках возможностей и отказывались от своей христианской веры и своей прежней жизни.
Масштабная депопуляция прибрежных районов от Малаги до Венеции, обнищание, вызванное похищением множества кормильцев, миллионы, выплаченные и без того бедными жителями деревень и городов за то, чтобы вернуть своих родственников, – все эти вопросы современные историки только сейчас начинают исследовать по-настоящему.
Живущие за счет грабежа
Само собой напрашивается сравнение между событиями в Восточной и Западной Европе. Турецкие владения на Варварском берегу Африки были для Западной Европы примерно тем же, чем для Восточной Европы было зависимое от Турции Крымское ханство.
В обоих случаях мы видим паразитические государства, живущие за счет грабежа и порабощения европейских христиан, только берберийские корсары совершали свои нападения по морю, а крымские татары – по земле.
В обоих случаях христианские государства предпринимали попытки откупиться от набегов деньгами, чем по сути дела только разжигали разбойничьи аппетиты. В обоих случаях проблема была решена только европейским завоеванием и уничтожением разбойничьих гнезд.
В последний раз Россия заплатила Крымскому ханству поминки в 1685 г., а последний крымский набег на русскую землю состоялся в 1769 г.: «Укрепление позиций России вообще и в Польше в частности вызывало сильное раздражение в Турции.
Поддержанная Францией, в 1768 г. она объявила России войну. Узнав о позиции Османской империи, Екатерина II воскликнула: “Не первый раз России побеждать врагов!”. После “странной” Семилетней войны у России была лучшая, чем у кого бы то ни было в Европе, армия (новое вооружение, значительный боевой опыт).
Зимой 1769 г. татаро-ногайская конница крымского хана совершила последний набег: было сожжено 1190 домов, 4 церкви, 6 мельниц, более 6 тыс. четвертей хлеба и более 10 тыс. пудов сена, угнано более 30 тыс. овец и коз, 1557 лошадей.
В плен взято 624 мужчины и 559 женщин, найдено порубленных и погребенных мужчин 100, женщин 26. Этим набегом были начаты военные действия. Но это был действительно последний набег» (Россия и степной мир Евразии. СПб., 2006. С. 301).
США платили дань
Западноевропейские страны и США платили дань северноафриканским владениям Турции еще и в XIX в. Так, в 1800 г. на выплату выкупа за рабов и дани приходилось 20% ежегодных расходов правительства
Соединенных Штатов.
США перестали платить дань только в 1815 г., после успешного завершения Второй Берберийской войны, однако ряд западноевропейских государств продолжали платить дань вплоть до 1830 г., когда началось французское завоевание Алжира.
Положение англосаксов после норманнского завоевания
Замки были едва ли известны в Англии до появления норманнов, а те, которые уже существовали, были, вероятно, построены норманнами, приглашёнными Эдуардом Исповедником. Английские магнаты обитали в относительно незащищённых жилищах.
Из своего замка новый лорд мог господствовать над своей землёй, защищённый собственным отрядом конных воинов и стрелков из лука. В случае просьбы людей можно было также быстро отправить на подмогу другому норманнскому лорду.
Такими средствами примерно десять тысяч пришельцев из Нормандии, Бретани и Фландрии были способны управлять страной с населением не менее миллиона человек, имеющей собственные установленные обычаи, свои законы, свою аристократию и своих вооружённых людей. Сопротивление и взаимное недоверие англичан привели к тому, что король вскоре заменил таких английских лордов, как Моркар Нортумбрийский, который сначала подчинился, но позднее восстал, более надёжными норманнами.
Как и римляне до него, Уильям, обнаружив, что север является непокорной и опасной провинцией, предпринял против него в 1069 г. кампанию опустошения и террора. Форму общественной организации, которая лежала в основе норманнского владычества, позднейшие поколения назовут «феодализмом». Один автор обозвал норманскую аристократию «клептократией», правящим классом воров: через двадцать лет после Завоевания они оказались собственниками практически всей земли.
Одним из последствий феодализма было исчезновение рабства, хотя самый низкий и самый большой социальный слой – вилланы, трудившиеся на земле, не были свободны: они не могли покидать свои деревни, не могли владеть землёй, не могли вступать в брак без разрешения господина и были обязаны выполнять определённый объем работ на земле господина в дополнение к платежам деньгами и натуральными продуктами.
Вырастив собственное зерно, они должны были заплатить за его помол на мельнице, принадлежавшей господину. Их угнетение постепенно усиливалось вплоть до четырнадцатого столетия, когда Чёрная смерть изменила сельскую местность решительным образом.
[В XIII веке] французский оставался в Англии официальным языком двора и суда. Латинский был международным языком образования, дипломатии и литургии. Английский язык официального статуса не имел.
Если бы жителя Англии в это время спросили о том, кем он является, он бы в ответ назвал своего господина или, возможно, общину или деревню. Не менее трёх четвертей англичан всё ещё относились к классу вилланов и находились в состоянии полурабов, будучи ограничены в своих возможностях и передвижениях местом, где они родились, и приказами господина своего манора.
David Ross. England: History of a Nation. 2006, P. 54-55, 63
Нам известно о презрении, с которым многие норманнские аббаты относились к англосаксонским монахам и их обычаям. Абингдонский хронист сообщает, что норманнский аббат, сменивший в 1071 г. Эальдреда, «пал так низко, что запретил нам как-либо поминать св. Этельвольда и св. Эдуарда [Исповедника], заявляя, что англичане – дикари и что они не должны владеть даже теми церквями, которые основали сами».
Норманнский аббат в монастыре св. Альбана «разрушил надгробия благородных аббатов, бывших его почтенными предшественниками, которых он имел обыкновение называть грубыми и необразованными [rudes et idiotas], либо из презрения к ним как к англичанам, либо из зависти к ним, поскольку почти все они были королевского рода…».
Англосаксонская хроника повествует о том, как в 1083 г. в капитуле монастыря Гластонбери норманнский аббат Турстан начал поносить саксонских монахов, а когда те бежали в церковь, за ними бросились его слуги: «французы ворвались на хоры и нацелили дротики на алтарь, где собрались монахи… множество стрел вонзилось в распятие, стоявшее над алтарём, после чего несчастные монахи упали у алтаря, а некоторые заползли под него и умоляли Бога о милости… они убили некоторых из монахов и многих ранили, так что с алтаря на пол текла кровь. Трое были убиты, а 18 ранены».
Paul Meyvaert. “Rainaldus est malus scriptor Francigenus” – Voicing National Antipathy in the Middle Ages // Speculum No. 66, 1991. P. 759
И в таком положении гордые англосаксы находились не менее трёх столетий…
Люди с нормандскими фамилиями до сих пор богаче, чем остальные британцы
Люди с «нормандскими» фамилиями, такими как Дарси или Мандевиль, всё ещё богаче, чем население в целом, спустя 1000 лет после того, как их предки покорили Британию, свидетельствует новое исследование
Исследование показывает, что потомки людей, которые в 1858 г. имели «богатые» фамилии, такие как Перси и Гленвиль, свидетельствующие об их происхождении от французской знати, в 2011 г. были всё ещё существенно богаче, чем люди с традиционно «бедными» или ремесленническими фамилиями.
Используя данные из официальных документов, начиная с Книги судного дня, а также документы приёма в университеты и судебные архивы, Грегори Кларк, профессор экономики в Университете Калифорнии, проследил за тем, что стало с людьми, чьи фамилии свидетельствуют о происхождении их предков из аристократии или рабочего класса.
Исследуя судебные документы о людях с «богатыми» и «бедными» фамилиями за каждое десятилетие, начиная с 1850-х гг., он обнаружил, что крайние различия в накопленных богатствах со временем нивелировались.
Однако стоимость имущества, оставленного после себя людьми из группы с «богатыми» фамилиями, увековеченными в образе Фицуильяма Дарси из «Гордости и предубеждения» Джейн Остин, превышала среднюю цифру по стране по меньшей мере на 10 процентов.
Кроме того, обладатели «богатых» фамилий живут сегодня на три года дольше средней продолжительности жизни. Продолжительность жизни является важным показателем социоэкономического статуса.
Распространённые фамилии средневековой элиты, происходившей из нормандских семей, включают такие фамилии как Баллиоль, Баскервиль, Брюс, Дарси, Гленвиль, Лейси, Мандевиль и Венабль.
В число распространённых ремесленнических фамилий, возникших в четырнадцатом столетии, входят Смит, Карпентер, Мейсон, Шеперд, Купер и Бейкер.
People with Norman names wealthier than other Britons
Я представляю, как бы могли порезвиться любители рассуждений о «внутреннем колониализме», если бы речь здесь шла не об англичанах, а о русских. Вообще нужно прямо сказать, что английская история представляет для подобного рода рассуждений гораздо более благодатный материал, чем русская.
Русским постоянно тычут в нос миноритарным присутствием инородцев в аристократии (без чего не бывало ни одной аристократии), в то время как у англичан в одиннадцатом веке произошла полная насильственная смена собственной аристократии на инородческую (и, как свидетельствует процитированная статья, последствия этого не изжиты до сих пор).
Наряду с «немецкими царями» у русских за последние века были и единокровные им цари (Годуновы, Романовы), в то время как у англичан с 1066 г. не было ни одного английского по происхождению короля (династия Вильгельма Завоевателя, Плантагенеты, Йорки и Ланкастеры – нормандцы, Тюдоры – валлийцы, Стюарты – шотландцы, Виндзоры – немцы).
Меньшинство русских находились в течение двух столетий в крепостной зависимости от единородного им дворянства, тогда как большинство англичан были крепостными у дворян-инородцев в течение трёх столетий. Социальный расизм в Англии был однозначно жёстче, чем в России.
При этом Англию принято считать, по-видимому, самым успешным национальным государством в Европе. Загадка.
Дискурс расового родства англичан с индусами в колониальной Индии
Из следующей цитаты видно, что, вопреки общераспространённому заблуждению, даже в самый разгар английского колониального господства в Индии в кругах колонизаторов имели довольно широкое распространение идеи расового родства с колонизованными.
The British presence in the subcontinent could now be cast as a rerun several millennia later of a similar script, but a script that hoped to have a different ending. The British could now present themselves as a second wave of Aryans, again bringing a superior language and civilization to the racial descendants of the same natives their forefathers had attempted to elevate so many centuries earlier. Henry Sumner Maine made no bones about the fact "that the government of India by the English has been rendered appreciably easier by the discoveries which have brought home to the educated of both races the common Aryan parentage of Englishman and Hindoo".
The headmaster of Marlborough wrote in 1870 that "in coming to Hindostan with our advanced civilization, we were returning home with splendid gifts, to visit a member of one common family". A few years earlier, one J. Wilson insisted that "what has taken place since the commencement of the British Government in India is only a reunion . . . of the members of the same great family." Muller himself (1847) had earlier expressed that "it is curious to see how the descendants of the same race, to which the first conquerors and masters of India belonged, return . . . to accomplish the glorious work of civilization, which had been left unfinished by their Arian bretheren".
As H. S. Newman was quick to point out: "Once in the end of aeons they meet, and the Aryan of the west rules the Aryan of the east". Farrer (1870), referring to the "common ancestors from whose loins we both alike are sprung," compared the reunion of offspring to that of Esau and Jacob. According to this association, "from the womb it had been prophesied respecting them that the elder should serve the younger". Clearly, the Aryan connection could turn out to be a politically shrewd card to play because "in thus honouring our Aryan forerunners in India we shall both honour ourselves and make the most direct and effective appeal to Indian loyalty".
The Aryan connection proved useful on a variety of occasions and in a variety of sometimes conflicting ways. Devendraswarup, a historian of the colonial period, argues that after the British were shaken by the Great Revolt of 1857, certain individuals suddenly found reason to stress their common Aryan bond with the Brahmanas where others had previously shunned it. Since the Brahmanas were preponderant in the Bengal Native Infantry, which had taken part in the revolt, there were those among the British who conveniently began to propagate discourses of Aryan kinship in the hope of cultivating a sense of identification and allegiance with them.
Samuel Laing held that the "two races so long separated meet once more. . . . The younger brother has become the stronger, and takes his place as the head and protector of the family. . . . We are here . . . on a sacred mission, to stretch out the right hand of aid to our weaker brother, who once far outstripped us, but has now fallen behind in the race".
Британское присутствие на субконтиненте теперь [после открытия индоевропейской семьи языков] могло быть представлено как повторение спустя несколько столетий похожего сценария, но с надеждой, что конец у него на этот раз будет иной. Британцы теперь могли представлять себя второй волной арийцев, вновь приносящей более высокий язык и культуру расовым потомкам тех же аборигенов, которых их пращуры пытались цивилизовать так много столетий назад.
Генри Самнер Мейн заявлял напрямую, что «управлять Индией англичанам стало гораздо легче благодаря открытиям, которые довели до сведения образованных представителей обоих народов общее арийское происхождение англичанина и индуса».
Директор школы Мальборо писал в 1870 г., что, «прибывая в Индостан с нашей высокой цивилизацией, мы возвращались домой с великолепными дарами, чтобы посетить члена нашей общей семьи». Несколькими годами позже некто Дж. Уилсон настаивал: «то, что имело место со времени начала британского правления в Индии, является лишь встречей… членов одной большой семьи».
Сам Мюллер ранее (в 1847 г.) говорил, что ему «любопытно наблюдать, как потомки одного народа, к которому принадлежали первые покорители и правители Индии, возвращаются,… чтобы завершить великое дело цивилизации, оставленное незаконченным их арийскими собратьями».
Как не замедлил отметить Х. С. Ньюман, «Однажды по прошествии веков они встречаются, и ариец запада правит арийцем востока». Фаррер (в 1870 г.), ссылаясь на «общих предков, из чьих чресл мы с ними происходим», сравнивал встречу отпрысков со встречей Исава и Иакова.
Согласно этой ассоциации, «из утробы им было предсказано, что старший будет служить младшему». Очевидно, что арийское родство могло оказаться политической картой, которую было разумно разыграть, потому что, «чтя таким образом наших арийских предшественников в Индии, мы чтим себя и самым прямым и действенным способом взываем к лояльности индусов».
Арийское родство оказалось полезным в ряде случаев и иногда противоречивым образом. Историк колониального периода Девендрасваруп утверждает, что после того, как британцы были потрясены Великим восстанием 1857 г., некоторые из них внезапно сочли разумным подчёркивать свою связь с брахманами, признавать которую другие ранее избегали.
Поскольку брахманы преобладали в туземной бенгальской пехоте, принявшей участие в восстании, среди британцев оказались люди, которые нашли удобным начать пропаганду арийского родства в надежде пробудить у них чувство общности и преданности.
Сэмюэль Лейнг утверждал, что «два народа, столь давно разделённые, вновь встретились… Младший брат стал более сильным и занимает своё место главы и защитника семьи… Мы находимся здесь… со священной миссией протянуть правую руку помощи нашему более слабому брату, который раньше нас превосходил, но теперь отстал в гонке».
Edwin Bryant. The Quest for the Origins of Vedic Culture. Oxford, 2001. P. 26-28
Англия прирастает Мохаммадами
Имя Мохаммад стало самым распространённым именем для младенцев мужского пола в Великобритании согласно новому графику, составленному BabyCentre. Это имя, которое также пишется как Мохаммед, часто даваемое в честь мусульманского пророка, пережило огромный всплеск популярности, переместившись вверх на 27 позиций.
«Традиционно имя Мохаммад даётся первенцам мужского пола в мусульманских семьях, – сообщила Mirror управляющий редактор сайта для родителей BabyCentre Сара Редшо. – Успехи других арабских имён в первой сотне свидетельствуют о росте разнообразия в современной Великобритании».
Это имя поднялось с 27-го места в 2013 г. на 1-е, обогнав Оливера, Джека и Ноаха. Перед тем, как победить на национальном уровне, имя Мохаммад вышло на первое место в Лондоне.
Muhammad tops charts as No. 1 baby name in UK
А недавно стало известно, что в английском городе Ротерем (Rotherham) местные Мохаммады при попустительстве английских властей за 15 лет изнасиловали полторы тысячи несовершеннолетних английских девочек.
Но дебилам ничто уже не помешает верить в Белую Европу, которая прийдэ и русских от чурок спасэ.
Добро пожаловать в добрую старую Англию
Класс в одной из начальных школ английского города Бирмингема, в котором для всех 29 учеников английский язык является неродным.
The class where EVERY pupil speaks English as a second language: Birmingham primary has form of 29 Year 6 students who speak nine different foreign dialects
Путинские коррупционеры закупают на наворованные в России миллиарды особняки и поместья в Англии, считая, что тем самым обеспечивают себе надёжные убежища. На самом деле в ближайшем будущем эти особняки и поместья сгорят в пламени неизбежной расовой войны. Возможно, вместе с владельцами. :)
В последнее время часто приходится слышать от жидвы и шабесов, что антисемитизм де морально устарел, что он удел отсталых неудачников, не имеющих будущего, а вот успешные народы охотно берут у жидов за щёку и тем обеспечивают себе благополучную жизнь, и пора бы уже и русским завязывать с этим проклятым пережитком и вливаться в счастливую семью прогрессивных народов. Я к подобным утверждениям отношусь с некоторым скептицизмом, глядя на пример сраной бриташки-пидарашки, которая за щёку у жидов берёт охотнее всех и при этом быстрее всех же и катится в сраное говно.
Англия как евразийская держава и преемница империи Чингисхана
К сожалению, до сих пор должного внимания историков и публики не привлекает такая интересная тема, как монгольские корни английской государственности. А ведь короли Англии были одновременно и императорами Индии, т.е. прямыми преемниками падишахов из династии Великих Мо(н)голов.
Основатель этой династии Бабур, завоевавший Индию в начале XVI в., был выходцем из монгольского племени барлас, потомком Тамерлана по мужской линии и Чингисхана по женской. Императорский титул был выше королевского, т.е. как индийские падишахи и преемники Великих Мо(н)голов британские монархи были выше себя же в качестве королей Англии.
Их вступление в роль наследников Чингисхана и Тамерлана оформлялось пышными коронационными церемониями, для которых они посещали Дели, и даже у себя дома в Британии они обитали в покоях, воспроизводивших дворцовые залы монгольских правителей Индии.
Коронация падишаха Индии Георга V в Дели в 1911 г.
(а вот его двоюродный брат Николай II не ездил в Самарканд короноваться падишахом Туркестана)
Зал Дурбар
Помещение в традиционном стиле тронных залов падишахов из династии Великих Мо(н)голов было построено архитектором Бхай Рам Сингхом в 1890-1891 гг. для падишахини Виктории в её дворце Осборн-хаус.
«Шапка Бабура»
Корона английских падишахов Индии. По форме представляет собой традиционный восточный головной убор, украшенный крестами.
О британском (и русском) колониализме
Любители посудачить о том, каким неправильным был русский колониализм, обычно противопоставляют ему в качестве правильного колониализм британский. Однако последний существует в их сознании в идеализированном виде, имеющем слабое отношение к исторической реальности.
Чтобы убедиться в этом, возьмём основные тезисы этого идеализированного представления и противопоставим им факты, взятые из последнего по времени масштабного исследования британской колониальной истории (Ниал Фергюсон. Империя: чем современный мир обязан Британии. М., 2013).
В Британской Индии проводилась строгая расовая сегрегация.
Назначение Уоррена Хейстингса первым генерал-губернатором Бенгалии в соответствии с Актом об управлении Индией (1773), казалось, свидетельствовало, что подход был найден. Хейстингс был невысоким человеком, столь же умным, сколь Клайв – жестоким. Он нанялся в Ост-Индскую компанию писарем в возрасте семнадцати лет. Хейстингс быстро заговорил по-персидски и на хинди, и чем глубже он узнавал индийскую культуру, тем больше почтения он к ней испытывал. <…>
Под покровительством Хейстингса в Бенгалии стало развиваться «смешанное» общество. Мало того что британские учёные переводили индийские юридические тексты и литературу: служащие Ост-Индской компании женились на индианках и перенимали местные обычаи. <…>
Джордж Богл, отправленный Хейстингсом исследовать Бутан и Тибет, имел двух дочерей от уроженки Тибета и с восхищением отзывался о тибетской полиандрии (у одной женщины могло быть несколько мужей). Джон Максвелл, сын священника из-под Абердина, который стал редактором «Индиа гэзетт», был тоже заинтригован роскошным и изнеженным (с его точки зрения) индийским образом жизни и имел по меньшей мере троих детей от индианок.
Уильям Фрэзер, один из пяти братьев из Инвернесса, приехавших в Индию в начале 1800-х годов, сыграл ключевую роль в покорении гуркхов. Он коллекционировал рукописи эпохи Великих Моголов и… индианок. Если верить одному свидетельству, он имел шесть или семь жён и бесчисленных детей, которые были «индусами и мусульманами согласно религии и касте их матерей». Среди плодов таких союзов был Джеймс Скиннер, друг и товарищ Фрэзера по оружию, сын шотландца из Монтроза и принцессы из Раджпутаны, основатель кавалерийского полка Скиннера.
У него было по меньшей мере семь жён. Ему приписывали отцовство восьмидесяти детей («Чёрные или белые – не имеет особенного значения пред Господом»). Скиннер одел своих людей в алые тюрбаны, серебряные пояса и ярко-жёлтые мундиры. Он писал мемуары на персидском. При всём этом он был набожным христианином, который воздвиг в Дели одну из самых роскошных церквей (Святого Иакова) в благодарность за своё спасение в особенно кровавом сражении.
С. 81-84
Британцы поддавались восточному влиянию, нередко с большой охотой. Со времён Уоррена Хейстингса британцы в Индии (в основном мужчины, купцы и военные) приспособились к местным обычаям и освоили местные языки. Многие взяли индианок в наложницы и жёны. Поэтому когда капитан Роберт Смит из 44-го Восточно-Эссекского пехотного полка объехал в 1828-1832 годах Индию, он не удивился, повстречав прекрасную принцессу из Дели, сестра которой «вышла замуж, хотя она и принадлежала к царскому роду, за сына офицера, состоявшего на службе у [Ост-Индской] компании»: «У неё было несколько детей, двоих из которых я видел… Они имели несколько магометанский внешний вид, носили тюрбаны и т.д.». Сам Смит усмотрел в этой леди черты «красоты самого высокого порядка». <…>
Ирландец Смит был женат на своей землячке, когда познакомился с Индией. Мужчины, которые поступали на службу в Ост-Индскую компанию холостяками, в своём восхищении азиатской женственностью заходили гораздо дальше. <…> Атмосфера взаимной терпимости и даже восхищения совершенно устраивала Ост-Индскую компанию.
С. 198-199
Индусы были лишены британским правительством всех прав.
В то время как прогрессивные либералы в Лондоне предвидели в отделённом будущем участие индийцев в управлении делами субконтинента, англо-индийцы перенимали язык американского Юга, чтобы унизить «черномазых». И они ожидали, что закон закрепит их превосходство.
Эти надежды рухнули в 1880 году, когда новое правительство Гладстона назначило вице-королём Индии Джорджа Фредерика Сэмюэля Робинсона, графа де Грея и графа Рипона. <…> В 1872-1883 годах существовало принципиальное различие между полномочиями англичан, исполнявших обязанности магистратов и сессионных судей в сельской местности, и их туземных коллег (иначе дело обстояло в таких городах, как Бомбей, Калькутта и Мадрас).
Хотя и те, и другие состояли на гражданской службе, у индийцев не было права вести уголовные процессы по делам белых обвиняемых. В глазах нового вице-короля это было недопустимой аномалией, поэтому он потребовал принять закон, который бы покончил с ней. <…> Согласно законопроекту Ильберта, индиец, имевший необходимую квалификацию, мог судить людей вне зависимости от цвета их кожи. <…>
Принципиально важные положения законопроекта Ильберта были отвергнуты, и белые подсудимые в любом уголовном деле, которое мог слушать индийский судья, получили право требовать, чтобы жюри присяжных не менее чем наполовину состояло из англичан или американцев.
С. 276-283
Британцы подвергали Индию беспощадному грабежу.
В действительности расходы на имперскую экспансию (точнее, проценты по государственному долгу) покрывали бедняки Британии. А кто получил от этого прибыль? Немногочисленная элита, состоящая главным образом из держателей южных облигаций – около двухсот тысяч семей, которые инвестировали свои деньги в ценные бумаги. Поэтому одна из самых больших загадок 80-х годов XVIII века состоит в том, почему политическая революция произошла не в Британии, а во Франции, где налоги были намного ниже и менее регрессивными.
С. 89-90
[Индийские националисты жаловались, что] богатство Индии течёт в карманы иностранцев. Теперь мы знаем, что эта утечка – если судить о колониальном бремени по положительному торговому балансу – составляла немногим более 1% чистого внутреннего продукта Индии в 1868-1930 годах. Это гораздо меньше, чем утекало в карманы голландцев из их Ост-Индской империи в тот же период (7-10% индонезийского чистого внутреннего продукта).
В другом столбце бухгалтерского баланса – огромные инвестиции в индийскую инфраструктуру, ирригационную систему и промышленность. К 80-м годам XIX века англичане инвестировали в Индию 270 миллионов фунтов стерлингов (чуть менее пятой части иностранных инвестиций Великобритании). К 1914 году этот показатель достиг четырёхсот миллионов фунтов стерлингов. Усилиями англичан площадь орошаемых земель в Индии увеличилась в восемь раз.
К концу эпохи британского правления орошалось 25% земель (при Моголах – 5%). Британцы с ноля создали индийскую угольную промышленность, которая к 1914 году давала почти шестнадцать миллионов тонн угля в год. При британцах производство джута увеличилось в десять раз. Британцы улучшили и систему здравоохранения: средняя продолжительность жизни в Индии выросла на одиннадцать лет.
Британцы ввели в обычай употребление хинина для профилактики малярии. Они пропагандировали вакцинацию от оспы (часто вопреки сопротивлению индийского населения) и совершенствовали городское водоснабжение, нередко становившееся источником холеры и других болезней.
С. 296-297
Индусы изнемогали от непосильной работы, в то время как британские колонизаторы сидели в пробковых шлемах на верандах и пили чай.
Была ли Индийская гражданская служба самой эффективной бюрократией в истории? И был ли один-единственный британский чиновник в состоянии управлять примерно тремя миллионами индийцев, живущих на территории в семнадцать тысяч квадратных миль (а именно это некоторым окружным чиновникам и приходилось делать)?
Да, это возможно; но только в случае, говорил Киплинг, если господа работали как рабы: «Год за годом Англия посылает подкрепления на передний край, который официально именуется Индийской гражданской службой. Они умирают, или губят себя переутомлением, или доводят себя до нервного истощения, или подрывают здоровье, и надеются, что страну можно защитить от смерти и болезней, голода и войны, что она сможет в конечном счёте стать самостоятельной.
Она никогда не станет самостоятельной, но эта идея очень привлекательна, и люди готовы умереть ради неё, и ежедневно продолжается работа по подталкиванию, уговорам, порицанию и похвалам, чтобы жить в стране стало хорошо.
Если наблюдается прогресс, почести достаются туземцам, в то время как англичане отходят в сторону, чтобы вытереть пот со лба. Если случается неудача, англичане выходят вперёд и берут вину на себя».
Киплинг писал в «Воспитании Отиса Йира»: до тех пор, пока «пар не заменит ручной труд в имперском механизме, всегда будут люди, вымотанные рутинной работой и выброшенные».
Такие люди были «просто рядовыми, пищей для лихорадки, разделяющими с райотом [крестьянином] и запряжённым в плуг волом честь быть постаментом, на котором покоится государство». Отис Йир был типичным «человеком с запавшими глазами, который, по иронии судьбы, нёс ответственность за бурлящий, воющий, никчемный улей, неспособный помочь себе, но сильный в своей власти вредить, мешать и раздражать».
С. 260-261
Вообще сравнивать нужно сравнимое. В частности, при обсуждении британской и русской колониальных экспансий сопоставлять имеет смысл их сравнимые между собой эпизоды. Например, покорение русскими Казанского ханства аналогично покорению англичанами кельтских государств Британии – Уэльса, Шотландии, Ирландии.
В обоих случаях мы имеем соседние государства, отличающиеся этнически и религиозно (в британском случае, конечно, менее резко), стоящие на сопоставимом уровне развития, имеющие многовековую историю вражды и т.д. Англосаксонская колонизация Северной Америки аналогична русской колонизации Сибири – в обоих случаях имело место освоение огромных отдалённых пространств, населённых малочисленными первобытными племенами.
Британская Индия в точности соответствует Русскому Туркестану, как пришедшая в упадок страна древней и богатой восточной культуры с мусульманским и иным иноверческим населением. Только сравнение сравнимого имеет смысл и даёт нам лучше понять нашу историю, в том числе и то, какой на самом деле была русская колонизация.
Например, вы можете себе представить чтобы в Русском Туркестане русского правонарушителя судил туземный судья, да ещё и коллегия присяжных при этом состояла наполовину из туземцев? – Вот и я не могу. А в Британской Индии, оказывается, это было в порядке вещей.
К роли Ротшильдов в холокосте буров
Хотя Родс имел репутацию одинокого колосса, взнуздавшего Африку, он, возможно, не добился бы почти монопольного положения в южноафриканской алмазной промышленности без помощи своих друзей из Сити, в частности банка Ротшильда – средоточия финансового капитала… Теперь существовала только одна фирма – «Де Бирс».
Считается, что она находилась в собственности Родса, однако это не так. У лорда де Ротшильда (Натаниэль Ротшильд получил титул пэра в 1885 году. Он стал первым евреем в Палате лордов) было больше акций: к 1899 году доля Ротшильда вдвое превышала долю Родса… Отношения Родса и Ротшильда были настолько тесными, что первый даже поручил лорду Ротшильду выполнение своего завещания…
К концу 1898 года в Южной Африке остался только один народ, всё ещё сопротивлявшийся мощи Британской империи. Эти люди уже переселялись на сотни миль севернее Капской колонии, чтобы избежать британского влияния. Эти люди уже сражались с британцами за независимость, нанеся им тяжёлое поражение у Маджуба-Хилла в 1881 году. Это был единственный белый народ Африки: буры – фермеры, ведущие своё происхождение от ранних голландских колонистов юга Африки.
Для Родса, Чемберлена и Милнера независимый дух буров был невыносим. Как обычно, британские расчёты были и военными, и экономическими… В это же время на территории одной из бурских республик были открыты крупнейшие в мире залежи золота. К 1900 году в Ранде добывали четверть мирового объёма золота. Промысел привлёк инвестиции на сумму более 114 миллионов фунтов стерлингов (главным образом это был британский капитал).
Вдруг оказалось, что захолустный и нищий Трансвааль может превратиться в экономический центр Южной Африки. Но буры не видели причины, по которой они должны были делить власть с десятками тысяч британских иммигрантов-ойтландеров, устремившихся в их страну мыть золото. Они также не принимали несколько более либеральный подход британцев к чернокожему населению Капской колонии…
Буры, несмотря на потерю главных городов, отказались сдаться. Вместо этого они перешли к партизанской войне… Поэтому Робертс избрал новую безжалостную тактику. Бурские фермы время от времени сжигали и прежде, обычно из-за того, что обитатели некоторых усадеб укрывали снайперов или снабжали партизан провиантом и разведданными.
Отныне британские войска получили право методично сжигать дома буров. Около тридцати тысяч домов были уничтожены. При этом возникал вопрос, что делать со ставшими бездомными жёнами и детьми партизан, которые ушли в вельд… После некоторых колебаний генералы дали ответ. Они согнали буров в лагеря, точнее – концентрационные лагеря.
В концлагерях погибло 27 927 буров (большинство из них – дети), то есть 14,5% всего бурского населения, – главным образом от недоедания и плохих санитарных условий. Из-за этого погибло больше взрослых буров, чем от действий противника.
…По мнению критиков, империализм безнравственен.
По мнению радикалов, он ещё и грабительский. Его оплачивают английские налогоплательщики, за него воюют английские солдаты, но выгоду получают немногочисленные «толстые коты» – миллионеры вроде Родса и Ротшильда.
Таков пафос получившей широкую известность книги Джона А. Гобсона «Империализм», изданной в 1902 году…
Генри Ноэл Брейлсфорд развил аргументацию Гобсона в своей книге «Война стали и золота: о вооружённом мире»: «Лик Елены – вот что приводило в движение тысячу кораблей в героическую эпоху.
В наш же “золотой” век это чаще всего лицо с чертами расчётливого еврейского финансиста. Чтобы защитить интересы лорда Ротшильда и акционеров, Египет был сначала оккупирован, а затем фактически аннексирован Британией… Возможно, самый вопиющий случай из всех – наша южноафриканская война».
Разве не было очевидно, что война с бурами была развязана, чтобы гарантировать сохранение золотых приисков Трансвааля в руках их владельцев-капиталистов? Разве Родс, по словам радикального либерала, члена Палаты общин Генри Лабушера, не «строитель империи, который всегда прикрывался маской патриота, и не глава банды хитрых еврейских финансистов, с которыми он делил прибыль?»
Огромные прибыли от британских инвестиций за рубежом почти целиком доставались немногочисленной элите – самое большое нескольким сотням тысяч человек.
А над элитой действительно доминировал банк Ротшильдов, объединённый капитал отделений которого в Лондоне, Париже и Вене составлял около сорока одного миллиона фунтов. Это, безусловно, делало его крупнейшим финансовым учреждением в мире.
Большую часть активов фирма инвестировала в государственные облигации (в основном колоний вроде Египта и Южной Африки). И при этом не возникает споров относительно того, что распространение британской юрисдикции на эти страны давало Ротшильдам новые возможности для бизнеса и прибыль…
Подозрительны и тесные отношения Ротшильдов с ведущими политиками эпохи. Дизраэли, Рэндольф Черчилль и граф Розбери были связаны с ними как в социальном, так и в финансовом отношении. Случай Розбери (он служил министром иностранных дел при Гладстоне и занял после него, в 1894 году, пост премьера) особенно показателен: в 1878 году он женился на кузине лорда Ротшильда Ханне.
Ниал Фергюсон. Империя. Чем современный мир обязан Британии. М., 2013. С. 308-379
У будущего английского короля индийская гаплогруппа
Генетики обнаружили, что наследник английского престола принц Уильям имеет очень редкую женскую гаплогруппу R30b, которая кроме него до сих пор была найдена всего у 14 человек, из которых 13 – индийцы и 1 – непалец. Эту гаплогруппу Уильям унаследовал от своей матери – принцессы Дианы, а та, в свою очередь, по прямой женской линии – от своей пра-пра-пра-прабабки Элайзы Кеварк.
Около 1810 г. «Элайза» поступила служанкой в дом жившего тогда в Бомбее сотрудника Остиндской компании Теодора Форбса, чьей сожительницей она вскоре стала. От этого союза родилось трое детей, в том числе дочь Кэтрин Скотт Форбс, которая и передала своим потомкам, включая Диану и Уильяма, редкую южноазиатскую гаплогруппу своей матери.
Согласно семейному преданию Форбсов, Элайза Кеварк была армянкой, но теперь достоверно известно, что по крайней мере по женской линии она была индуской, причём из автохтонной низшей касты.
Revealed: William's Indian ancestry. DNA tests show future monarch has clear genetic line to the former 'Jewel in the Crown' from Diana's side
Какая пичалька для любителей потрындеть про расово сознательных английских колонизаторов и расово несознательных русских.
