<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Кроме того, в двух случаях Платон цитирует орфические сочинения, не определяя их как таковые. В «Пире» Алкивиад перед началом своей речи обращается к сотрапезникам: «Все вы одержимы философским неистовством, а потому и слушайте все!.. Что же касается слуг и всех прочих непосвящённых невежд, то пусть они свои уши замкнут большими вратами» (Πάντες γὰρ κεκοινωνήκατε τῆς φιλοσόφου μανίας τε καὶ βακχείας διὸ πάντες ἀκούσεσθε… οἱ δὲ οἰκέται, καὶ εἴ τις ἄλλος ἐστὶν βέβηλός τε καὶ ἄγροικος, πύλας πάνυ μεγάλας τοῖς ὠσὶν ἐπίθεσθε) (Пир, 218b) (перевод С.К. Апта). Здесь цитируются слова, которыми, по всей вероятности, открывалась орфическая теогония: «Я буду петь для посвящённых. Замкните двери, невежды!» (Ἀείσω ξυνετοῖσι θύρας δ’ ἐπίθεσθε, βέβηλοι).
В «Законах» Платон вкладывает в уста Афинянина утверждение: «…Бог, согласно древнему сказанию, держит начало, конец и середину всего сущего» (Ὁ μὲν δὴ θεός, ὥσπερ καὶ ὁ παλαιὸς λόγος, ἀρχήν τε καὶ τελευτὴν καὶ μέσα τῶν ὄντων ἁπάντων ἔχων) (Законы, 4.715e) (перевод А.Н. Егунова). Эти слова взяты из орфической теогонии, описывающей Зевса после проглатывания им Фанеса: «Зевс стал первым, и Зевс – последним, яркоперунный. Зевс – глава, Зевс – середина, всё происходит от Зевса» (Ζεὺς πρῶτος γένετο, Ζεὺς ὕστατος ἀργικέραυνος• Ζεὺς κεφαλή, Ζεὺς μέσσα, Διὸς δ’ ἐκ πάντα τέτυκται) (фр. 21а Kern) (перевод А.В. Лебедева).
Несколько раз Орфей упоминается в платоновских диалогах как знаменитый музыкант. В «Законах» Клиний говорит о людях древности: «Новое было скрыто от тогдашних людей на многие тысячелетия. Лишь тысяча или две тысячи лет прошло с тех пор, как Дедалу открылось одно, Орфею – другое, Паламеду – третье, Марсию и Олимпу – всё то, что относится к мусическому искусству, Амфиону – всё о лире, и многое-многое остальное – другим» (Законы, 3.677d) (перевод А.Н. Егунова). В «Ионе» Сократ, перечисляя великих музыкантов, упоминает «об Олимпе, о Фамире, об Орфее или о Фемии, итакийском рапсоде» (Ион, 533.b-c) (перевод Я.М. Боровского). Протагор увлекает людей, «завораживая их своим голосом, подобно Орфею» (Протагор, 315.a-b) (перевод Вл.С. Соловьёва).
Поэты «одержимы» Музой, как металлические кольца магнитом: «А от этих первых звеньев – поэтов – зависят другие одержимые: один – от Орфея, другой – от Мусея, большинство же одержимо Гомером, или, что то же самое, он их держит» (ἔχεται γάρ ἐκ δὲ τούτων τῶν πρώτων δακτυλίων, τῶν ποιητῶν, ἄλλοι ἐξ ἄλλου αὖ ἠρτημένοι εἰσὶ καὶ ἐνθουσιάζουσιν, οἱ μὲν ἐξ Ὀρφέως, οἱ δὲ ἐκ Μουσαίου· οἱ δὲ πολλοὶ ἐξ Ὁμήρου κατέχονταί τε καὶ ἔχονται) (Ион, 536b) (перевод Я.М. Боровского). В «Апологии» Сократ восклицает: «А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером!» (Апология Сократа, 41а) (перевод М.С. Соловьёва). Однако в идеальном платоновском государстве «никто не осмелится воспевать презренную Музу, не получившую одобрения стражей законов, даже если он будет петь слаще Орфея или Фамиры» (Законы, 8.829.de) (перевод А.Н. Егунова).
Упоминается традиционный миф о гибели Орфея, которого боги «спровадили из Аида ни с чем и показали ему лишь призрак жены, за которой тот явился, но не выдали её самой, сочтя, что он, как кифаред, слишком изнежен, если не отважился, как Алкестида, из-за любви умереть, а умудрился пробраться в Аид живым. Поэтому боги и наказали его, сделав так, что он погиб от рук женщин…» (Пир, 179d) (перевод С.К. Апта). Эр в загробном мире видел, как «душа бывшего Орфея выбрала жизнь лебедя из-за ненависти к женскому полу: так как от них он претерпел смерть, его душа не пожелала родиться от женщины» (Государство, 10.620a) (перевод А.Н. Егунова).
В «Кратиле» Сократ упоминает их в связи с орфическим мифом о воплощении души как наказании за преступление Титанов: «Многие считают, что тело (σῶμα) подобно могильной плите (σῆμα), скрывающей погребённую под ней в этой жизни душу. В то же время эта плита представляет собою также и знак (σῆμα), ибо с её помощью душа обозначает то, что ей нужно выразить, и потому тело правильно носит также название σῶμα. И всё же мне кажется, что скорее всего это имя установил кто-то из орфиков вот в каком смысле: душа терпит наказание – за что бы там она его ни терпела, а плоть служит ей оплотом, чтобы она смогла уцелеть, находясь в теле, как в застенке. Так вот, тело есть так называемая плоть для души, пока та не расплатится сполна, и тут уж ни прибавить, ни убавить ни буквы»[2] (Кратил, 400с) (перевод Т.В. Васильевой).
Из этих двух упоминаний следует, что орфики существовали как относительно устойчивое сообщество в эпоху Платона (о чём, в частности, свидетельствует настоящее время глагола δίδωσιν). Они придерживались мифа о растерзании Диониса Титанами, верили в дуализм тела и души и в посмертное существование, которое лучше телесной жизни, являющейся наказанием, и совершали мистические обряды.
Важные сведения о современных Платону орфиках содержит речь Адиманта в «Государстве» несмотря на её пренебрежительный по отношению к ним тон. В ней упоминается также Мусей, которого греческая традиция считала учеником Орфея или иным образом тесно с ним связывала: «А Мусей и его сын (т.е. Евмолп) уделяют праведникам от богов блага ещё более прекрасные. В их рассказах, когда праведники сойдут в Аид, их укладывают на ложа, устраивают пирушку для этих благочестивых людей и делают так, что они проводят всё остальное время уже в опьянении, с венками на голове. Очевидно, Мусей считает, что самая прекрасная награда за добродетель – это вечное опьянение… А людей нечестивых и неправедных они погружают в какую-то трясину в Аиде и заставляют носить решетом воду»[3] (Государство, 2.363c) (перевод А.Н. Егунова).
Далее Адимант заявляет, что у «нищенствующих прорицателей» (ἀγύρται μάντεις) «под рукой куча книг Мусея и Орфея, потомков, как говорят, Селены и Муз, и по этим книгам они совершают свои обряды, уверяя не только отдельных лиц, но даже целые народы, будто и для тех, кто ещё жив, и для тех, кто уже скончался, есть избавление и очищение от зла: оно состоит в жертвоприношениях и в приятных забавах, которые они называют посвящением в таинства; это будто бы избавляет нас от загробных мучений, а кто не совершал жертвоприношений, тех ожидают беды»[4] (Государство, 2.364e-365a) (перевод А.Н. Егунова).
Из этих сообщений можно заключить, что орфики верили в загробное воздаяние для души и в возможность облегчить её участь путём совершения таинств, а также что они обладали письменным изложением своего учения – своего рода орфическим священным писанием.
__________________
[1] Ἐγὼ δὲ τὴν σοφιστικὴν τέχνην φημὶ μὲν εἶναι παλαιάν, τοὺς δὲ μεταχειριζομένους αὐτὴν τῶν παλαιῶν ἀνδρῶν, φοβουμένους τὸ ἐπαχθὲς αὐτῆς, πρόσχημα ποιεῖσθαι καὶ προκαλύπτεσθαι, τοὺς μὲν ποίησιν, οἷον Ὅμηρόν τε καὶ Ἡσίοδον καὶ Σιμωνίδην, τοὺς δὲ αὖ τελετάς τε καὶ χρησμῳδίας, τοὺς ἀμφί τε Ὀρφέα καὶ Μουσαῖον. [2] Καὶ γὰρ σῆμά τινές φασιν αὐτὸ εἶναι τῆς ψυχῆς, ὡς τεθαμμένης ἐν τῷ νῦν παρόντι· καὶ διότι αὖ τούτῳ σημαίνει ἃ ἂν σημαίνῃ ἡ ψυχή, καὶ ταύτῃ σῆμα ὀρθῶς καλεῖσθαι. δοκοῦσι μέντοι μοι μάλιστα θέσθαι οἱ ἀμφὶ Ὀρφέα τοῦτο τὸ ὄνομα, ὡς δίκην διδούσης τῆς ψυχῆς ὧν δὴ ἕνεκα δίδωσιν· τοῦτον δὲ περίβολον ἔχειν, ἵνα σῴζηται, δεσμωτηρίου εἰκόνα· εἶναι οὖν τῆς ψυχῆς τοῦτο, ὥσπερ αὐτὸ ὀνομάζεται, ἕως ἂν ἐκτείσῃ τὰ ὀφειλόμενα, τὸ σῶμα, καὶ οὐδὲν δεῖν παράγειν οὐδὲ γράμμα. [3] Μουσαῖος δὲ τούτων νεανικώτερα τἀγαθὰ καὶ ὁ ὑὸς αὐτοῦ παρὰ θεῶν διδόασιν τοῖς δικαίοις· εἰς Ἅιδου γὰρ ἀγαγόντες τῷ λόγῳ καὶ κατακλίναντες καὶ συμπόσιον τῶν ὁσίων κατασκευάσαντες ἐστεφανωμένους ποιοῦσιν τὸν ἅπαντα χρόνον ἤδη διάγειν μεθύοντας, ἡγησάμενοι κάλλιστον ἀρετῆς μισθὸν μέθην αἰώνιον… τοὺς δὲ ἀνοσίους αὖ καὶ ἀδίκους εἰς πηλόν τινα κατορύττουσιν ἐν Ἅιδου καὶ κοσκίνῳ ὕδωρ ἀναγκάζουσι φέρειν. [4] Βίβλων δὲ ὅμαδον παρέχονται Μουσαίου καὶ Ὀρφέως, Σελήνης τε καὶ Μουσῶν ἐκγόνων, ὥς φασι, καθ’ ἃς θυηπολοῦσιν, πείθοντες οὐ μόνον ἰδιώτας ἀλλὰ καὶ πόλεις, ὡς ἄρα λύσεις τε καὶ καθαρμοὶ ἀδικημάτων διὰ θυσιῶν καὶ παιδιᾶς ἡδονῶν εἰσι μὲν ἔτι ζῶσιν, εἰσὶ δὲ καὶ τελευτήσασιν, ἃς δὴ τελετὰς καλοῦσιν, αἳ τῶν ἐκεῖ κακῶν ἀπολύουσιν ἡμᾶς, μὴ θύσαντας δὲ δεινὰ περιμένει.
В «Горгии» Сократ со ссылкой на Эврипида и, предположительно, пифагорейца Филолая («один мудрый человек») и Эмпедокла («сицилиец или италик») выражает мысль о заключении души в теле как в могиле и о различии в загробной участи между разумными («посвящёнными») и неразумными («непосвящёнными») людьми: «Я бы не изумился, если бы Эврипид оказался прав, говоря: “Кто скажет, кто решит, не смерть ли наша жизнь, Не жизнь ли – смерть?” Может быть, на самом деле мы мёртвые? И правда, как-то раз я слышал от одного мудрого человека, что теперь мы мертвы, и что тело – наша могила (σῶμά ἐστιν ἡμῖν σῆμα), и что та часть души, где заключены желания, легковерна и переменчива. Некий хитроумный слагатель притч, вероятно сицилиец или италик, эту часть души, в своей доверчивости очень уж неразборчивую, играя созвучиями, назвал пустой бочкой, а людей, не просвещённых разумом, – непосвящёнными (ἀμύητοι), а про ту часть души этих непосвящённых, в которой живут желания, сказал, что она – дырявая бочка, намекая на её разнузданность и ненадежность, а стало быть, и ненасытную алчность. В противоположность тебе, Калликл, он доказывает, что меж обитателями Аида – он имеет в виду незримый мир – самые несчастные они, непосвящённые, и что они таскают в дырявую бочку воду другим дырявым сосудом – решетом. Под решетом он понимает душу (так объяснял мне тот мудрец); душу тех, кто не просвящён разумом, он сравнил с решетом потому, что она дырява – не способна ничего удержать по неверности своей и забывчивости»[2] (Горгий, 492е-493с) (перевод С.П. Маркиша).
В «Меноне» Сократ излагает учение о бессмертии души и метемпсихозе со ссылкой на «жрецов и жриц», которые должны быть орфиками, судя по определённо орфической цитате из Пиндара, которая была приведена ранее: «Говорили мне те из жрецов и жриц, которым не всё равно, сумеют ли они или не сумеют дать ответ насчет того, чем они занимаются. О том же говорит и Пиндар, и многие другие божественные поэты. А говорят они вот что (смотри, правда ли это): они утверждают, что душа человека бессмертна, и, хотя она то перестаёт жить [на земле] – это и называют смертью, – то возрождается, но никогда не гибнет. Поэтому и следует прожить жизнь как можно более благочестиво»[3] (Менон, 81a-b) (перевод С.А. Ошерова).
[1] Ἐννοήσωμεν δὲ καὶ τῇδε ὡς πολλὴ ἐλπίς ἐστιν ἀγαθὸν αὐτὸ εἶναι. δυοῖν γὰρ θάτερόν ἐστιν τὸ τεθνάναι· ἢ γὰρ οἷον μηδὲν εἶναι μηδὲ αἴσθησιν μηδεμίαν μηδενὸς ἔχειν τὸν τεθνεῶτα, ἢ κατὰ τὰ λεγόμενα μεταβολή τις τυγχάνει οὖσα καὶ μετοίκησις τῇ ψυχῇ τοῦ τόπου τοῦ ἐνθένδε εἰς ἄλλον τόπον… εἰ δ’ αὖ οἷον ἀποδημῆσαί ἐστιν ὁ θάνατος ἐνθένδε εἰς ἄλλον τόπον, καὶ ἀληθῆ ἐστιν τὰ λεγόμενα, ὡς ἄρα ἐκεῖ εἰσι πάντες οἱ τεθνεῶτες, τί μεῖζον ἀγαθὸν τούτου εἴη ἄν, ὦ ἄνδρες δικασταί; εἰ γάρ τις ἀφικόμενος εἰς Ἅιδου, ἀπαλλαγεὶς τουτωνὶ τῶν φασκόντων δικαστῶν εἶναι, εὑρήσει τοὺς ὡς ἀληθῶς δικαστάς, οἵπερ καὶ λέγονται ἐκεῖ δικάζειν, Μίνως τε καὶ Ῥαδάμανθυς καὶ Αἰακὸς καὶ Τριπτόλεμος καὶ ἄλλοι ὅσοι τῶν ἡμιθέων δίκαιοι ἐγένοντο ἐν τῷ ἑαυτῶν βίῳ, ἆρα φαύλη ἂν εἴη ἡ ἀποδημία; ἢ αὖ Ὀρφεῖ συγγενέσθαι καὶ Μουσαίῳ καὶ Ἡσιόδῳ καὶ Ὁμήρῳ ἐπὶ πόσῳ ἄν τις δέξαιτ’ ἂν ὑμῶν; ἐγὼ μὲν γὰρ πολλάκις ἐθέλω τεθνάναι εἰ ταῦτ’ ἔστιν ἀληθῆ. [2] Οὐ γάρ τοι θαυμάζοιμ’ ἂν εἰ Εὐριπίδης ἀληθῆ ἐν τοῖσδε λέγει, λέγων τίς δ’ οἶδεν, εἰ τὸ ζῆν μέν ἐστι κατθανεῖν, τὸ κατθανεῖν δὲ ζῆν; καὶ ἡμεῖς τῷ ὄντι ἴσως τέθναμεν· ἤδη γάρ του ἔγωγε καὶ ἤκουσα τῶν σοφῶν ὡς νῦν ἡμεῖς τέθναμεν καὶ τὸ μὲν σῶμά ἐστιν ἡμῖν σῆμα, τῆς δὲ ψυχῆς τοῦτο ἐν ᾧ ἐπιθυμίαι εἰσὶ τυγχάνει ὂν οἷον ἀναπείθεσθαι καὶ μεταπίπτειν ἄνω κάτω, καὶ τοῦτο ἄρα τις μυθολογῶν κομψὸς ἀνήρ, ἴσως Σικελός τις ἢ Ἰταλικός, παράγων τῷ ὀνόματι διὰ τὸ πιθανόν τε καὶ πειστικὸν ὠνόμασε πίθον, τοὺς δὲ ἀνοήτους ἀμυήτους, τῶν δ’ ἀνοήτων τοῦτο τῆς ψυχῆς οὗ αἱ ἐπιθυμίαι εἰσί, τὸ ἀκόλαστον αὐτοῦ καὶ οὐ στεγανόν, ὡς τετρημένος εἴη πίθος, διὰ τὴν ἀπληστίαν ἀπεικάσας. τοὐναντίον δὴ οὗτος σοί, ὦ Καλλίκλεις, ἐνδείκνυται ὡς τῶν ἐν Ἅιδου τὸ ἀιδὲς δὴ λέγων οὗτοι ἀθλιώτατοι ἂν εἶεν, οἱ ἀμύητοι, καὶ φοροῖεν εἰς τὸν τετρημένον πίθον ὕδωρ ἑτέρῳ τοιούτῳ τετρημένῳ κοσκίνῳ. τὸ δὲ κόσκινον ἄρα λέγει, ὡς ἔφη ὁ πρὸς ἐμὲ λέγων, τὴν ψυχὴν εἶναι· τὴν δὲ ψυχὴν κοσκίνῳ ἀπῄκασεν τὴν τῶν ἀνοήτων ὡς τετρημένην, ἅτε οὐ δυναμένην στέγειν δι’ ἀπιστίαν τε καὶ λήθην. [3] Οἱ μὲν λέγοντές εἰσι τῶν ἱερέων τε καὶ ἱερειῶν ὅσοις μεμέληκε περὶ ὧν μεταχειρίζονται λόγον οἵοις τ᾿ εἶναι διδόναι· λέγει δὲ καὶ Πίνδαρος καὶ ἄλλοι πολλοὶ τῶν ποιητῶν, ὅσοι θεῖοί εἰσιν. ἃ δὲ λέγουσι, ταυτί ἐστιν· ἀλλὰ σκόπει, εἴ σοι δοκοῦσιν ἀληθῆ λέγειν. φασὶ γὰρ τὴν ψυχὴν τοῦ ἀνθρώπου εἶναι ἀθάνατον, καὶ τοτέ μὲν τελευτᾷν, ὃ δὴ ἀποθνῄσκειν καλοῦσι, τοτὲ δὲ πάλιν γίγνεσθαι, ἀπόλλυσθαι δ οὐδέποτε· δεῖν δὴ διὰ ταῦτα ὡς ὁσιώτατα διαβιῶναι τὸν βίον.
Как и в других местах, Платон говорит здесь о борьбе в человеке двух природ – животной (телесной) и божественной. Чтобы душа перестала перерождаться, нужно воздерживаться от зла и подавлять в себе животную природу, придерживаясь божественной. Об орфическом источнике этой идеи свидетельствует, в частности, выражение «избежать мучений» (πόνων λήξοι). Сходное выражение «избежать зол» (μὴ λῆξαί ποτε κακῶν) встречается у Платона в «Законах» (3.701b-c). Оба эти выражения, по-видимому, восходят к фразе «избежать круга [перерождений] и отдохнуть от зла» (κύκλου τ’ ἂν λήξαι καὶ ἀναπνεύσαι κακότητος) из орфических Рапсодий (Procl. In Ti. 42c, III.297.3 = OF348F).
В «Федоне» Сократ называет тело «стражей» (φρουρά) или «темницей» (εἱργμός) для души: «Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать, – величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое»[2] (Федон, 62b); «Тем, кто стремится к познанию, хорошо известно вот что: когда философия принимает под опеку их душу, душа туго-натуго связана в теле и прилеплена к нему, она вынуждена рассматривать и постигать сущее не сама по себе, но через тело, словно бы через решётки тюрьмы, и погрязает в глубочайшем невежестве»[3] (Федон, 82е) (перевод С.П. Маркиша).
Тем же словом φρουρά и родственным εἱργμός словом εἱρκτή (оба они образованы от глагола εἵργω «заключать, запирать») Сократ называет тело в псевдоплатоновском диалоге «Аксиох»: «Мы – это душа, бессмертное существо, запертое в подверженном гибели узилище. Обитель эту природа дала нам по причине сущего зла…» (ἡμεῖς μὲν γάρ ἐσμεν ψυχή, ζῷον ἀθάνατον ἐν θνητῷ καθειργμένον φρουρίῳ· τὸ δὲ σκῆνος τουτὶ πρὸς κακοῦ περιήρμοσεν ἡ φύσις) (Аксиох, 365е – 366а); «[После смерти] радости твои (т.е. Аксиоха) не будут связаны со смертным телом, но свободны от всякой боли. Освобождённый из этой темницы и став единым, ты явишься туда, где всё безмятежно… (οὐδὲ μεμειγμένας θνητῷ σώματι τὰς ἡδονὰς ἀλλ’ ἀκράτους ἁπασῶν ἀλγηδόνων. κεῖσε γὰρ ἀφίξῃ μονωθεὶς ἐκ τῆσδε τῆς εἱρκτῆς, ἔνθα ἄπονα πάντα) (Аксиох, 370c-d) (перевод С.Я. Шейнман-Топштейн).
[1] Καὶ ὁ μὲν εὖ τὸν προσήκοντα χρόνον βιούς, πάλιν εἰς τὴν τοῦ συννόμου πορευθεὶς οἴκησιν ἄστρου, βίον εὐδαίμονα καὶ συνήθη ἕξοι, σφαλεὶς δὲ τούτων εἰς γυναικὸς φύσιν ἐν τῇ δευτέρᾳ γενέσει μεταβαλοῖ· μὴ παυόμενός τε ἐν τούτοις ἔτι κακίας, τρόπον ὃν κακύνοιτο, κατὰ τὴν ὁμοιότητα τῆς τοῦ τρόπου γενέσεως εἴς τινα τοιαύτην ἀεὶ μεταβαλοῖ θήρειον φύσιν, ἀλλάττων τε οὐ πρότερον πόνων λήξοι, πρὶν τῇ ταὐτοῦ καὶ ὁμοίου περιόδῳ τῇ ἐν αὑτῷ ξυνεπισπώμενος τὸν πολὺν ὄχλον καὶ ὕστερον προσφύντα ἐκ πυρὸς καὶ ὕδατος καὶ ἀέρος καὶ γῆς, θορυβώδη καὶ ἄλογον ὄντα λόγῳ κρατήσας εἰς τὸ τῆς πρώτης καὶ ἀρίστης ἀφίκοιτο εἶδος ἕξεως. [2] Ὁ μὲν οὖν ἐν ἀπορρήτοις λεγόμενος περὶ αὐτῶν λόγος, ὡς ἔν τινι φρουρᾷ ἐσμεν οἱ ἄνθρωποι καὶ οὐ δεῖ δὴ ἑαυτὸν ἐκ ταύτης λύειν οὐδ’ ἀποδιδράσκειν, μέγας τέ τίς μοι φαίνεται καὶ οὐ ῥᾴδιος διιδεῖν. [3] Γιγνώσκουσι γάρ, ἦ δ’ ὅς, οἱ φιλομαθεῖς ὅτι παραλαβοῦσα αὐτῶν τὴν ψυχὴν ἡ φιλοσοφία ἀτεχνῶς διαδεδεμένην ἐν τῷ σώματι καὶ προσκεκολλημένην, ἀναγκαζομένην δὲ ὥσπερ διὰ εἱργμοῦ διὰ τούτου σκοπεῖσθαι τὰ ὄντα ἀλλὰ μὴ αὐτὴν δι’ αὑτῆς, καὶ ἐν πάσῃ ἀμαθίᾳ κυλινδουμένην.
Глагол διαφέρω, который здесь переведён как «похищать», имеет в т.ч. значение «растерзывать», и в данном случае мы имеем намёк на растерзание Диониса-Загрея Титанами при подстрекательстве Геры. Фразу, которая здесь переведена как «Как-то незаметно распространился взгляд и молва» (Λόγος τις ἅμα καὶ φήμη ὑποῤῥεῖ πως), точнее можно перевести как «Некоторым тайным образом распространяются слово и молва», и она указывает на тайное орфическое учение.
Афинянин упоминает не разделяемое им самим мнение, что местью Диониса за его растерзание Титанами были неистовые вакхические празднества и вино. По собственному мнению Афинянина, каждый смертный с рождения имеет необузданную природу, но боги, в т.ч. Дионис, помогают превратить эту необузданность в ритм: «Не правда ли, мы утверждаем, что это начало [мусического и гимнастического искусств] дало нам, людям, чувство ритма и гармонии и что из богов виновниками этого стали Аполлон, Музы и Дионис»[2] (Законы, 2.672d).
Несколько ранее он упоминает празднества с участием тех же богов: «Прекрасно! Итак, верно направленные удовольствия и страдания составляют воспитание; однако в жизни людской они во многом ослабляются и извращаются. Поэтому боги из сострадания к человеческому роду, рождённому для трудов, установили взамен передышки от этих трудов божественные празднества, даровали Муз, Аполлона, их предводителя, и Диониса как участников этих празднеств, чтобы можно было исправлять недостатки воспитания на празднествах с помощью богов»[3] (Законы, 2.653d).
Фраза «передышка от трудов» (ἀναπαύλας… τῶν πόνων), по всей видимости, происходит из языка орфических таинств. Более определённо это можно утверждать о словах Афинянина из 3-й книги «Законов»: «За этой свободой последовало нежелание подчиняться правителям, затем стали избегать подчинения отцу с матерью, всем старшим и их вразумлениям, а в конце концов появилось стремление не слушаться и законов. Достигнув этого предела, уже не обращают внимания на клятвы, договоры и даже на богов; здесь проявляется так называемая древняя титаническая природа; в своём подражании титанам люди вновь возвращаются к прежнему состоянию и ведут тяжёлую жизнь, преисполненную бедствий»[4] (Законы, 3.701b-c).
Здесь прямо упоминается «древняя титаническая природа» (παλαιὰν Τιτανικὴν φύσιν) людей, рождённых из пепла сожжённых Зевсом Титанов. Выражение «освободить от зол» (λῆξαί… κακῶν), как говорилось ранее, происходит из орфических писаний.
В 9-й книге «Законов» Афинянин упоминает «жало», которое побуждает людей к совершению преступлений: «Вот что можно сказать в увещание, когда беседуешь с человеком, которого злая страсть к святотатству одолевает днём и не даёт покоя ночью: “Странный ты человек, это не человеческое и не божественное зло побуждает тебя идти теперь на святотатство; нет, это какое-то жало, внедрившееся в людей из-за старых, не искупленных очищением проступков; оно-то губит и терзает тебя; его надо всеми силами остерегаться”»[5] (Законы, 9.854a-b).
Слово οἶστρος, букв. «овод, слепень», в переносном смысле «жало», характерно для языка дионисийских таинств, в котором оно означает вакхическую манию, ср., напр., в «Вакханках» Эврипида: ‘αὐτὸς ἐκ δόμων ᾤστρησ᾿ ἐγὼ | μανίαις’ («Я, бешенством объяв их, из домов бежать заставил»), ‘οἰστρηθεὶς Διονύσῳ’ («Только Вакхом и бредят»), ‘οἰστροπλῆγας’ («вакхической стопою») (перевод Иннокентия Анненского). Согласно Платону, это «жало» «врождено» (ἐμφυόμενος) в людях по причине «старых, не искупленных очищением проступков» (παλαιῶν καὶ ἀκαθάρτων… ἀδικημάτων), под которыми надлежит понимать преступления, совершённые Титанами против Загрея.
Позднее в той же книге Афинянин упоминает учение о загробном воздаянии и переселении душ со ссылкой на людей, совершающих в связи с ним таинства, т.е. орфиков: «Вдобавок можно напомнить учение (λόγον), которому многие люди очень верят, когда слышат его из уст тех, кто во имя него ревностно занимается священными таинствами (τελεταῖς). Учение это утверждает, что за все подобного рода поступки человека ожидает расплата в Аиде, а когда он снова вернется на Землю, ему придётся расплатиться согласно природному правосудию, то есть испытать участь пострадавшего от него лица, в своей тогдашней жизни он подобным же образом будет убит другим человеком»[6] (Законы, 9.870d-e).
[1] Λόγος τις ἅμα καὶ φήμη ὑποῤῥεῖ πως, ὡς ὁ θεὸς οὗτος ὑπὸ τῆς μητρυιᾶς Ἥρας διεφορήθη τῆς ψυχῆς τὴν γνώμην, διὸ τάς τε βακχείας καὶ πᾶσαν τὴν μανικὴν ἐμβάλλει χορείαν τιμωρούμενος· ὅθεν καὶ τὸν οἶνον ἐπὶ τοῦτ᾿ αὐτὸ δεδώρηται. ἐγὼ δὲ τὰ μὲν τοιαῦτα τοῖς ἀσφαλὲς ἡγουμένοις εἶναι λέγειν περὶ θεῶν ἀφίημι λέγειν, τὸ δὲ τοσόνδε οἶδα, ὅτι πᾶν ζῶον, ὅσον αὐτῷ προσήκει νοῦν ἔχειν τελεωθέντι, τοῦτον καὶ τοσοῦτον οὐδὲν ἔχον ποτὲ φύεται. ἐν τούτῳ δὴ τῷ χρόνῳ ἐν ᾧ μήπω κέκτηται τὴν οἰκείαν φρόνησιν, πᾶν μαίνεταί τε καὶ βοᾷ ἀτάκτως, καὶ ὅταν ἀκταινώσῃ ἑαυτὸ τάχιστα, ἀτάκτως αὖ πηδᾷ. ἀναμνησθῶμεν δὲ ὅτι μουσικῆς τε καὶ γυμναστικῆς ἔφαμεν ἀρχὰς ταύτας εἶναι. [2] Οὐκοῦν καὶ ὅτι τὴν ῥυθμοῦ τε καὶ ἁρμονίας αἴσθησιν τοῖς ἀνθρώποις ἡμῖν ἐνδεδωκέναι τὴν ἀρχὴν ταύτην ἔφαμεν, Ἀπόλλωνα δὲ καὶ Μούσας καὶ Διόνυσον συναιτίους γεγονέναι. [3] Καλῶς τοίνυν. τούτων γὰρ δὴ τῶν ὀρθῶς τεθραμμένων ἡδονῶν καὶ λυπῶν παιδειῶν οὐσῶν χαλᾶται τοῖς ἀνθρώποις καὶ διαφθείρεται τὰ πολλὰ ἐν τῷ βίῳ, θεοὶ δὲ οἰκτείραντες τὸ τῶν ἀνθρώπων ἐπίπονον πεφυκὸς γένος ἀναπαύλας τε αὐτοῖς τῶν πόνων ἐτάξαντο τὰς τῶν ἑορτῶν ἀμοιβὰς [τοῖς θεοῖς], καὶ Μούσας Ἀπόλλωνά τε μουσηγέτην καὶ Διόνυσον ξυνεορταστὰς ἔδοσαν, ἵν᾿ ἐπανορθῶνται τάς γε τροφὰς γενόμενοι ἐν ταῖς ἑορταῖς μετὰ θεῶν. [4] Ἐφεξῆς δὴ ταύτῃ τῇ ἐλευθερίᾳ ἡ τοῦ μὴ ἐθέλειν τοῖς ἄρχουσι δουλεύειν γίγνοιτ᾿ ἄν, καὶ ἑπομένη ταύτῃ φεύγειν πατρὸς καὶ μητρὸς καὶ πρεσβυτέρων δουλείαν καὶ νουθέτησιν, καὶ ἐγγὺς τοῦ τέλους οὖσι νόμων ζητεῖν μὴ ὑπηκόοις εἶναι, πρὸς αὐτῷ δὲ ἤδη τῷ τέλει ὅρκων καὶ πίστεων καὶ τὸ παράπαν θεῶν μὴ φροντίζειν, τὴν λεγομένην παλαιὰν Τιτανικὴν φύσιν ἐπιδεικνῦσι καὶ μιμουμένοις· ἐπὶ τὰ αὐτὰ πάλιν ἐκεῖνα ἀφικομένους, χαλεπὸν αἰῶνα διάγοντας μὴ λῆξαί ποτε κακῶν. [5] Λέγοι δή τις ἂν ἐκείνῳ διαλεγόμενος ἅμα καὶ παραμυθούμενος, ὃν ἐπιθυμία κακὴ παρακαλοῦσα μεθ᾿ ἡμέραν τε καὶ ἐπεγείρουσα νύκτωρ ἐπί τι τῶν ἱερῶν ἄγει συλήσοντα, τάδε· Ὦ θαυμάσιε, οὐκ ἀνθρώπινόν σε κακὸν οὐδὲ θεῖον κινεῖ τὸ νῦν ἐπὶ τὴν ἱεροσυλίαν προτρέπον ἰέναι, οἶστρος δέ σέ τις ἐμφυόμενος ἐκ παλαιῶν καὶ ἀκαθάρτων τοῖς ἀνθρώποις ἀδικημάτων, περιφερόμενος ἀλιτηριώδης, ὃν εὐλαβεῖσθαι χρεὼν παντὶ σθένει. [6] Καὶ πρὸς τούτοις, ὃν καὶ πολλοὶ λόγον τῶν ἐν ταῖς τελεταῖς περὶ τὰ τοιαῦτα ἐσπουδακότων ἀκούοντες σφόδρα πείθονται, τὸ τῶν τοιούτων τίσιν ἐν Ἅιδου γίγνεσθαι, καὶ πάλιν ἀφικομένοις δεῦρο ἀναγκαῖον εἶναι τὴν κατὰ φύσιν δίκην ἐκτεῖσαι, τὴν τοῦ παθόντος ἅπερ αὐτὸς ἔδρασεν, ὑπ’ ἄλλου τοιαύτῃ μοίρᾳ τελευτῆσαι τὸν τότε βίον.
Плотин толкует воплощение как падение души, сопоставляя его с взглядом младенца Диониса в зеркало, который приводит к его растерзанию. Как Дионис был обманут Титанами, созерцая телесное отражение своего божественного ума, так и души людей притягиваются телесностью и от всеобщей Души ниспадают в видимый мир через воплощение. При этом Плотин утверждает, что «их головы утвердились в высшем небе», т.е. даже и в воплощённом состоянии в людях сохраняется божественное начало.
Подробнее всего из неоплатоников миф о Загрее пересказывает Олимпиодор (ум. после 565 г. н.э.) в своём комментарии на платоновского «Федра»: «Зевсу наследовал Дионис, которого, как говорят, по наущению Геры растерзали Титаны и тела которого они вкусили. В связи с этим разгневавшийся на них Зевс поразил их молнией; а из копоти дыма, который поднялся от их сожжения, появились люди. Поэтому нам не следует выходить за положенные нам пределы (т.е. совершать самоубийство – С.П.) – не потому, что мы (как, очевидно, гласит само это учение) находимся по своему телу в каких-то узах, – ведь это ясно [и так], и об этом не говорилось бы прикровенно, – но потому нам нельзя выходить, что тело наше дионисично. Ибо мы сами являемся его, [Диониса,] частью, раз мы состоим из копоти вкусивших его тела Титанов»[2] (61с, р.2.21) (перевод А.Ф. Лосева[3])
Прокл (412-485 н.э.) в комментарии на платоновского «Кратила» сходным с Плотином образом связывает человеческий ум с мифом о Загрее: «Ум в нас – дионисийский, и он подлинно есть образ Диониса. Поэтому всякий, кто грешит против него и, подобно Титанам, рассеивает его нераздельную природу многочастной ложью, явно грешит против самого Диониса ещё больше, чем те, которые грешат против внешних образов бога, в той степени, в какой ум больше прочего родственен богу»[4] (400d1-5, 77.25-78.4).
В комментарии на «Государство» Прокл возводит учение о переселении душ к орфическому мифу: «И это то, чему нас также учит орфическое богословие. Разве не передаёт и Орфей ясно после мифологического наказания Титанов и происхождения из них смертных живых существ, что души меняют жизни согласно определённым срокам и неоднократно входят в другие человеческие тела. Здесь [Орфей] учит о переселении из человеческих тел в человеческие тела… После этого Орфей открыто учит о переселении человеческих душ в других животных, когда заявляет: “Одни и те же отцы и сыновья в чертогах, нарядные жёны, матери и дочери родятся друг другом, обмениваясь рождениями, ибо переменчивая душа человеков согласно кругу времени меняется местами с животными от одного к другому – то родится конём, то <‒ ᴗᴗ ‒ ᴗ>, то овцой, то ужасной видом птицей, то телом собакой с низким голосом, то родом холодных змей, что ползёт по божественной земле”»[5] (II.338.10).
[1] Ἀνθρώπων δὲ ψυχαὶ εἴδωλα αὑτῶν ἰδοῦσαι οἷον Διονύσου ἐν κατόπτρῳ ἐκεῖ ἐγένοντο ἄνωθεν ὁρμηθεῖσαι, οὐκ ἀποτμηθεῖσαι οὐδ᾿ αὗται τῆς ἑαυτῶν ἀρχῆς τε καὶ νοῦ. οὐ γὰρ μετὰ τοῦ νοῦ ἦλθον, ἀλλ᾿ ἔφθασαν μὲν μέχρι γῆς, κάρα δὲ αὐταῖς ἐστήρικται ὑπεράνω τοῦ οὐρανοῦ. πλέον δὲ αὐταῖς κατελθεῖν συβέβηκεν, ὅτι τὸ μέσον αὐταῖς ἠναγκάσθη, φροντίδος δεομένου τοῦ εἰς ὃ ἔφθασαν, φροντίσαι. Ζεὺς δὲ πατὴρ ἐλεήσας πονουμένας θνητὰ αὐτῶν τὰ δεσμὰ ποιῶν, περὶ ἃ πονοῦνται, δίδωσιν ἀναπαύλας ἐν χρόνοις ποιῶν σωμάτων ἐλευθέρας, ἵν᾿ ἔχοιεν ἐκεῖ καὶ αὗται γίνεσθαι, οὗπερ ἡ τοῦ παντὸς ψυχὴ ἀεὶ οὐδὲν τὰ τῇδε ἐπιστρεφομένη. [2] Εἶτα τὸν Δία διεδέξατο ὁ Διόνυσος, ὅν φασι κατ’ ἐπιβουλὴν τῆς Ἥρας τοὺς περὶ αὐτὸν Τιτᾶνας σπαράττειν καὶ τῶν σαρκῶν αὐτοῦ ἀπογεύεσθαι. Καὶ τούτους ὀργισθεὶς ὁ Ζεὺς ἐκεραύνωσε, καὶ ἐκ τῆς αἰθάλης τῶν ἀτμῶν τῶν ἀναδοθέντων ἐξ αὐτῶν ὕλης γενομένης γενέσθαι τοὺς ἀνθρώπους. οὐ δεῖ οὖν ἐξάγειν ἡμᾶς ἑαυτούς, οὐχ ὅτι, ὡς δοκεῖ λέγειν ἡ λέξις, διότι ἔν τινι δεσμῶι ἔσμεν τῶι σώματι (τοῦτο γὰρ δῆλον ἐστι, καὶ οὐκ ἂν τοῦτο ἀπόρρητον ἔλεγεν), ἀλλ’ ὅτι οὐ δεῖ ἐξάγειν ἡμᾶς ἑαυτοὺς ὡς τοῦ σώματος ἡμῶν Διονυσιακοῦ ὄντος. Μέρος γὰρ αὐτοῦ ἐσμεν, εἴ γε ἐκ τῆς αἰθάλης τῶν Τιτάνων συγκείμεθα γευσαμένων τῶν σαρκῶν τούτου. [3] А.Ф. Лосев. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 198. [4] Ὅτι ὁ ἐν ἡμῖν νοῦς Διονυσιακός ἐστιν καὶ ἄγαλμα ὄντως τοῦ Διονύσου. ὅστις οὖν εἰς αὐτὸν πλημμελῇ καὶ τὴν ἀμερῆ αὐτοῦ φύσιν διασπᾷ Τιτανικῶς διὰ τοῦ πολυσχιδοῦς ψεύδους, οὗτος δηλονότι εἰς αὐτὸν τὸν Διόνυσον ἁμαρτάνει, καὶ μᾶλλον τῶν εἰς τὰ ἐκτὸς τοῦ θεοῦ ἀγάλματα πλημμελούντων, ὅσον ὁ νοῦς μᾶλλον τῶν ἄλλων συγγενής ἐστι τῷ θεῷ. [5] Ταῦτα καὶ τῆς Ὀρφικῆς ἡμᾶς ἐκδιδασκούσης θεολογίας. ἤ οὐχὶ καὶ Ὀρφεὺς τὰ τοιαῦτα σαφῶς παραδίδωσιν, ὅταν μετὰ τὴν τῶν Τιτάνων μυθικὴν δίκην καὶ τὴν ἐξ’ ἐκείνων γένεσιν τῶν θνητῶν τούτων ζώιων πρῶτον μὲν, ὅτι τοὺς βίους ἀμείβουσιν αἱ ψυχαὶ κατὰ δή τινας περιόδους καὶ εἰσδύονται ἄλλαι εἰς ἄλλα σώματα πολλάκις ἀνθρώπων. ἐν γὰρ τούτοις τὴν ἀπ’ ἀνθρωπίνων σωμάτων εἰς ἀνθρώπινα μετοίκισιν αὐτῶν παραδίδωσιν … ἔπειθ’ ὅτι καὶ εἰς τὰ ἄλλα ζῶια μετάβασις ἐστι τῶν ψυχῶν τῶν ἀνθρωπίνων, καὶ τοῦτο διαρρήδην Ὀρφεὺς ἀναδιδάσκει, ὁπηνίκα ἄν διορίζεται: οἱ δ’ αὐτοὶ πατέρες τε καὶ υἱέες ἐν μεγάροισιν / εὔκοσμοί τ’ ἄλοχοι καὶ μητέρες ἠδὲ θύγατρες / γίνοντ’ ἀλλήλων μεταμειβομένηισι γενέθλαις, / οὕνεκ’ ἀμειβομένη ψυχὴ κατὰ κύκλα χρόνοιο / ἀνθρώπων ζώιοισι μετέρχεται ἄλλοθεν ἄλλοις / ἄλλοτε μέν θ’ ἵππος, τότε γίνεται <‒ ᴗᴗ ‒ ᴗ>, / ἄλλοτε δὲ πρόβατον, τότε δ’ ὄρνεον αἰνὸν ἰδέσθαι, / ἄλλοτε δ’ αὖ κύνεόν τε δέμας φωνή τε βαρεῖα, / καὶ ψυχρῶν ὀφίων ἕρπει γένος ἐν χθονὶ δίηι. Вопрос: А что означает «<‒ ᴗᴗ ‒ ᴗ>»? Ответ: Размер утраченного текста.
Этот теоним не встречается ни у Гомера, ни у Гесиода. Впервые он упоминается во фрагменте утраченной эпической поэмы неизвестного автора «Алкмеонида» (1-я пол. VII в. до н.э.), входившей в состав Фиванского цикла: Πότνια Γῆ Ζαγρεῦ τε θεῶν πανυπέρτατε πάντων («Госпожа Земля и Загрей, высочайший (или высочайшие) из всех богов»)[1]. Предполагается, что эти слова произносились Алкмеоном во время посещения им Дельфийского оракула (как мы увидим далее, пророческий треножник в Дельфах считался местом погребения Загрея).
Загрей дважды упоминается во фрагментах утраченных сочинений Эсхила (525-456 гг. до н.э.). В трагедии «Сизиф» её герой заявляет, видимо, покидая подземный мир: «Ныне прощаюсь с Загреем и гостеприимнейшим отцом (т.е. Аидом)!» (Ζαγρεῖ τε νῦν μοι καὶ πολυξένῳ <πατρὶ> χαίρειν) (фр. 228). Etymologicum Genuinum поясняет, что здесь Эсхил называет Загрея сыном Аида, и добавляет, что в трагедии «Египтяне» (фр. 5) он именует самого Загрея Плутоном (ἐν δὲ Αἰγυπτίοις οὕτως αὐτὸν τὸν Πλούτωνα καλεῖ)[2].
Отождествление Диониса с Аидом встречается и у более ранних греческих авторов, например, у Гераклита: «Не твори они шествие в честь Диониса и не пой песнь во славу срамного уда, бессрамнейшими были бы их дела. Но тождествен Аид (“Срамный”) с Дионисом, одержимые коим они беснуются и предаются вакхованию» (перевод А.В. Лебедева) (Εἰ μὴ γὰρ Διονύσῳ πομπὴν ἐποιεῦντο καὶ ὕμνεον ᾆσμα αἰδοίοισιν, ἀναιδέστατα εἴργασται· ωὑτὸς δὲ Ἀίδης καὶ Διόνυσος, ὅτεῳ μαίνονται καὶ ληναΐζουσιν) (DK В15).
Впервые двойной теоним Дионис-Загрей встречается у Каллимаха (ум. ок. 240 г. до н.э.), который в эпической поэме «Причины» упоминает о его рождении (от Зевса и Персефоны): υἷα Διώνυσον Ζαγρέα γειναμένη (фр. 43.117)[3]. Схолия в Etymologicum Genuinum B, содержащая данную цитату, сообщает: Ζαγρεύς, Διόνυσος παρὰ τοῖς ποιηταῖς. δοκεῖ γὰρ Ζεὺς μιγῆναι τῇ Περσεφόνῃ ἐξ ἡς χθόνιος ὁ Διόνυσος («Загрей: Дионис у поэтов. Считается, что Зевс сошёлся с Персефоной, от чего произошёл подземный Дионис»).
Однако уже Еврипид (480-е – 406 г. до н.э.) в трагедии «Критяне» (фр. 472) вкладывает в уста миста следующие слова: «Святую жизнь я веду с тех пор, как стал таинником Идейского Зевса и пастухом бродящего ночью Загрея, как, совершив обряды вкушения сырого мяса и воздев вместе с Куретами ввысь светочи Горной Матери, был назван вакхом и посвящён. Одетый во всё белое, я бегу рождения смертных, не приближаюсь к кладбищам и берегусь вкушения животной пищи» (Ἁγνὸν δὲ βίον τείνομεν ἐξ οὗ Διὸς Ἰδαίου μύστης γενόμην καὶ νυκτιπόλου Ζαγρέως βούτης τὰς ὠμοφάγους δαῖτας τελέσας, Μητρί τ᾿ ὀρείᾳ δᾷδας ἀνασχὼν μετὰ Κουρήτων βάκχος ἐκλήθην ὁσιωθείς. πάλλευκα δ᾿ ἔχων εἵματα φεύγω γένεσίν τε βροτῶν καὶ νεκροθήκας οὐ χριμπτόμενος, τήν τ᾿ἐμψύχων βρῶσιν ἐδεστῶν πεφύλαγμαι).
Хотя данное представление сочетает в себе черты различных мистериальных культов, оно свидетельствует об отождествлении Вакха-Диониса и Загрея в V в. до н.э. и о связи последнего с дионисийскими таинствами.
Самым ранним автором, определённо соотносящим миф о Загрее с орфиками, является эпикурейский философ Филодем (II-I вв. до н.э.), который в своём сочинении «О благочестии» сообщает: «Говорят, что у Диониса было три рождения, первое из них – от матери, второе – из бедра Зевса, третье же – когда он был растерзан Титанами и вернулся к жизни после того, как Рея собрала его члены. И Евфорион в “Мопсопии” согласен с этим. Орфики также усиленно этим занимаются» ([Διονύσωι δέ φασιν εἶναι τρεῖς γενέσεις, μίαν μὲν του]των ‘τὴν ἐκ’ τῆς μ[ητρός], ἑτέραν δὲ τ[ὴν ἐκ] τοῦ μηροῦ [Διός, τρί]την δὲ τὴ[ν ὃτε δι]ασπασθεὶς ὑ[πὸ τῶν] Τιτάνων Ῥέ[ας τὰ] μέλη υνθε[ίσης] ἀνεβίω{ι}. κἀν [τῆι] Μοψοπία[ι] δ’Εὐ[φορί]ων [ὁ]μολογεῖ [τού]τοις. [οἱ] δ’ Ὀρ[φικοὶ] καὶ παντά[πασιν] ἐνδιατρε[ίβουσιν]). Далее Филодем ещё раз упоминает, что, согласно некоторым, «после того, как Дионис был растерзан Титанами, Рея собрала его повреждённые члены» (τινὲς δὲ καὶ τὸν Διόνυσον μετὰ τὸν ὑπὸ τῶν Τιτάνων διασπασμὸν συντεθέντων αὐτοῦ τῶν μελῶν καὶ ὑπὸ τῆς Ῥέας τῶν τραυμάτων) (фр. 59 F).[4]
Данное свидетельство подтверждает чрезвычайную важность мифа о растерзании Загрея для орфиков и его известность поэту III в. до н.э. Евфориону Халкидскому. Евфориона в связи с этим мифом цитирует Иоанн Цец в своём комментарии на «Александру» Ликофрона: «Дионис тоже был почтён в Дельфах вместе с Аполлоном следующим образом: Титаны растерзали члены Диониса, бросили их в котёл и поставили котёл перед его братом Аполлоном, Аполлон же поставил его рядом с треножником, как говорят Каллимах и Евфорион: “в огонь бросили дерзкие божественного Вакха”» (Ἐτιμᾶτο δὲ καὶ Διόνυσος ἐν Δελφοῖς σῦν Ἀπόλλωνι οὑτωσί· οἱ Τιτᾶνες τὰ Διονύσου μέλη σπαράξαντες Ἀπόλλωνι ἀδελφῷ ὄντι αὐτοῦ παρέθεντο ἐμβαλόντες λέβητι, ὁ δὲ παρὰ τῶι τρίποδι ἀπέθετο, ὥς φησι Καλλίμαχος καὶ Εὐφορίων λέγων: ‘ἐν πυρὶ Βάκχον δῖον ὑπερφίαλοι ἐβάλοντο᾿) (In Lycophr. Alex. 208). [1] G. Kinkel. Epicorum Graecorum Fragmenta. Vol. 1. Leipzig, 1877. Alcmaeonis F3. S. 76. [2] Tragicorum Graecorum Fragmenta. Vol. 3. Aeschylus. Göttingen, 1985. [3] Callimachus. Vol. 1. Fragmenta. Oxford, 1949. [4] Orphicorum et Orphicis Similium Testimonia et Fragmenta. Fasciculus 1. Ed. A. Bernabé. München & Leipzig, 2004.
οἷσι δὲ Φερσεφόνα ποινὰν παλαιοῦ πένθεος δέξεται, ἐς τὸν ὕπερθεν ἅλιον κείνων ἐνάτῳ ἔτεϊ ἀνδιδοῖ ψυχὰς πάλιν, ἐκ τᾶν βασιλῆες ἀγαυοί καὶ σθένει κραιπνοὶ σοφίᾳ τε μέγιστοι ἄνδρες αὔξοντ᾿· ἐς δὲ τὸν λοιπὸν χρόνον ἥροες ἁγνοὶ πρὸς ἀνθρώπων καλέονται.
Души тех, от кого Персефона примет пеню за древнюю скорбь, на девятый год она вновь вознесёт наверх к солнцу. Из них возрастут славные цари и мужи, стремительные силой и величайшие мудростью. Вовек у людей они будут называться святыми героями.
(фр. 133, Snell-Maehler)
Одним из значений слова ποινή является вира за убитого родственника, а слова πένθος – скорбь о смерти близкого человека. В этом отрывке Пиндар определённо имеет в виду убийство сына Персефоны Диониса Титанами. Люди как потомки последних несут наследственную вину за это убийство. В случае искупления данной вины душа человека может рассчитывать на лучшую участь при следующем воплощении. Этот текст, таким образом, является нашим самым ранним свидетельством о связи мифа о Дионисе-Загрее с верой в переселение душ.
Диодор Сицилийский (ок. 90 – 30 до н.э.) первым из греческих авторов сообщает о том, что обряды, связанные с растерзанием Диониса Титанами, были установлены Орфеем: «Этот бог (Дионис), как говорят, родился от Зевса и Персефоны на Крите, а Орфей сохранил в своих обрядах миф, согласно которому его разорвали титаны» (τοῦτον δὲ τὸν θεὸν γεγονέναι φασὶν ἐκ Διὸς καὶ Φερσεφόνης κατὰ τὴν Κρήτην, ὃν Ὀρφεὺς κατὰ τὰς τελετὰς παρέδωκε διασπώμενον ὑπὸ τῶν Τιτάνων) (История, 5.75.4) (перевод О.П. Цыбенко).
Подробно об орфических таинствах Диониса сообщает Климент Александрийский (ок. 150 – ок. 215 до н.э.): «Ибо мистерии Диониса совершенно бесчеловечны. Когда вокруг него, ещё ребёнка носились в пляске куреты, потрясая оружием, Титаны, подкравшись с помощью хитрости и обманув детскими игрушками, растерзали неразумного младенца, как говорит фракиец Орфей, поэт этого посвящения: “Бубен, волчок и куклы, суставы которых подвижны, / И золотые плоды Гесперид, сладкогласно поющих”. Небесполезно будет бесполезные знаки этого вашего посвящения выставить на поругание и осуждение: бабки, мяч, волчок, яблоки, бубен, зеркальце, клок шерсти. Афина, тайно выкравшая Дионисово сердце, называется Палладой по его пульсированию. Титаны же, поставив некий котёл на треножник и побросав в него члены растерзанного ими мальчика, сначала варили их, затем, проткнув вертелами, “держали над Гефестом” (Ил. 2.426). После появляется Зевс… поражает перуном Титанов и поручает похоронить останки Диониса отроку Аполлону. Тот же не повинуется Зевсу, но, принеся растерзанное тело на Парнас, погребает его»[1] (Протрептик, 2.17-18) (перевод А.Ю. Братухина с нашими изменениями – С.П.).
Волчок, бубен, бабки и зеркало (καὶ ὃ σοι ἐδόθη ἀνήλωσαι | ε]ἰς τὸν κάλαθον ἐμβαλ<ε>ῖν | κ]ῶνος ῥὀμβος ἀστράγαλοι | ]η ἒσοπτρος) как принадлежности дионисийского культа упоминаются уже в Гуробском папирусе III в. до н.э., найденном в Египте (GP 29-30).
Дион Хризостом (ок. 40 – ок. 120 н.э.) говорит о том, что пребывание в теле является наказанием для людей как потомков Титанов: «Ибо все мы, люди, произошли от крови Титанов. И, поскольку они были ненавистны и враждебны богам, мы тоже не любимы ими, но наказываемся ими и рождены для возмездия, будучи в заключении в жизни то время, пока каждый из нас живёт. Когда же мы умираем, это значит, что, будучи уже достаточно наказанными, мы освобождаемся и отпускаемся» (Ὅτι τοῦ τῶν Τιτάνων αἴματός ἐσμεν ἡμεῖς ἅπαντες οἱ ἄνθρωποι. ὡς οὖν ἐκείνων ἐχθρῶν ὄντων τοῖς θεοῖς καὶ πολεμησάντων οὐδὲ ἡμεῖς φίλοι ἐσμέν, ἀλλὰ κολαζόμεθά τε ὑπ᾿ αὐτῶν καὶ ἐπὶ τιμωρίᾳ γεγόναμεν, ἐν φρουρᾷ δὴ ὄντες ἐν τῷ βίῳ τοσοῦτον χρόνον ὅσον ἕκαστοι ζῶμεν. τοὺς δὲ ἀποθνῄσκοντας ἡμῶν κεκολασμένους ἤδη ἱκανῶς λύεσθαί τε καὶ ἀπαλλάττεσθαι) (Речь 30.10).
То же самое слово φρουρά «стража, охрана, заключение» уже Платон вкладывает в уста Сократа при изложении, очевидно, орфического учения: «Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от неё своими силами, ни бежать, – величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое» (ὁ μὲν οὖν ἐν ἀπορρήτοις λεγόμενος περὶ αὐτῶν λόγος, ὡς ἔν τινι φρουρᾷ ἐσμεν οἱ ἄνθρωποι καὶ οὐ δεῖ δὴ ἑαυτὸν ἐκ ταύτης λύειν οὐδ’ ἀποδιδράσκειν, μέγας τέ τίς μοι φαίνεται καὶ οὐ ῥᾴδιος διιδεῖν) (Федон, 62b) (перевод С.П. Маркиша).
Современник Диона Плутарх (ок. 46 – п. 119 н.э.) также связывает миф о Загрее с телесным воплощением как наказанием и переселением душ: «[Эмпедокл] аллегорически говорит о том, что души облекаются в смертные тела, неся наказание за убийство, поедание плоти и каннибализм. Однако это учение представляется ещё более древним. Ведь данные в мифах о Дионисе страсти, относящиеся к растерзанию его тела на куски, дерзость против него Титанов, их наказание и поражение их перуном за вкушение его крови – [всё это] миф таинственно превратил в учение о палингенесии. А именно, древние называют титанами то, что является в нас неразумным, нестройным, насильственным, не божественным, но демонским. И это относится здесь к тому, что заслуживает наказания и привлечения к ответственности»[2] (О мясоедении, 1.7.996b-c) (перевод А.Ф. Лосева[3]).
Павсаний (ок. 110 – ок. 180 н.э.) приписывает миф о растерзании Загрея хресмологу Ономакриту, жившему в Афинах при Писистратидах (кон. VI в. до н.э.): «От Гомера имя титанов заимствовал Ономакрит и представил титанов виновниками страстей Диониса» (Παρὰ δὲ Ὁμήρου Ὀνομάκριτος παραλαβὼν τῶν Τιτάνων τὸ ὄνομα Διονύσῳ τε συνέθηκεν ὄργια καὶ εἶναι τοὺς Τιτᾶνας τῷ Διονύσῳ τῶν παθημάτων ἐποίησεν αὐτουργούς) (Описание Эллады, 8.37.5) (перевод С.П. Кондратьева).
[1] 2.17 Τὰ γὰρ ∆ιονύσου μυστήρια τέλεον ἀπάνθρωπα· ὃν εἰσέτι παῖδα ὄντα ἐνόπλῳ κινήσει περιχορευόντων Κουρήτων, δόλῳ δὲ ὑποδύντων Τιτάνων, ἀπατή σαντες παιδαριώδεσιν ἀθύρμασιν, οὗτοι δὴ οἱ Τιτᾶνες διέσπασαν, ἔτι νηπίαχον ὄντα, ὡς ὁ τῆς Τελετῆς ποιητὴς Ὀρφεύς φησιν ὁ Θρᾴκιος· κῶνος καὶ ῥόμβος καὶ παίγνια καμπεσίγυια, μῆλά τε χρύσεα καλὰ παρ’ Ἑσπερίδων λιγυφώνων. 2.18 Καὶ τῆσδε ὑμῖν τῆς τελετῆς τὰ ἀχρεῖα σύμβολα οὐκ ἀχρεῖον εἰς κατάγνωσιν παραθέσθαι· ἀστράγαλος, σφαῖρα, στρόβιλος, μῆλα, ῥόμβος, ἔσοπτρον, πόκος. Ἀθηνᾶ μὲν οὖν τὴν καρδίαν τοῦ ∆ιονύσου ὑφελομένη Παλλὰς ἐκ τοῦ πάλλειν τὴν καρδίαν προσηγορεύθη· οἱ δὲ Τιτᾶνες, οἱ καὶ διασπάσαντες αὐτόν, λέβητά τινα τρίποδι ἐπιθέντες καὶ τοῦ ∆ιονύσου ἐμβαλόντες τὰ μέλη, καθήψουν πρότερον· ἔπειτα ὀβελίσκοις περιπείραντες “ὑπείρεχον Ἡφαίστοιο”. Ζεὺς δὲ ὕστερον ἐπιφανείς… κεραυνῷ τοὺς Τιτᾶνας αἰκίζεται καὶ τὰ μέλη τοῦ ∆ιονύσου Ἀπόλλωνι τῷ παιδὶ παρακατατίθεται κατα θάψαι. Ὃ δέ, οὐ γὰρ ἠπείθησε ∆ιί, εἰς τὸν Παρνασσὸν φέρων κατατίθεται διεσπασμένον τὸν νεκρόν. [2] Οὐ χεῖρον δ’ ἴσως καὶ προανακρούσασθαι καὶ προαναφωνῆσαι τὰ τοῦ Ἐμπεδοκλέους (...) ἀλληγορεῖ γὰρ ἐνταῦθα τὰς ψυχάς, ὅτι φόνων καὶ βρώσεως σαρκῶν καὶ ἀλληλοφαγίας δίκην τίνουσαι σώμασι θνητοῖς ἐνδέδενται. καίτοι δοκεῖ παλαιότερος οὗτος ὁ λόγος εἶναι. τὰ γὰρ δὴ περὶ τὸν Διόνυσον μεμυθευμένα πάθη τοῦ διαμελισμοῦ καὶ τὰ Τιτάνων ἐπ’ αὐτὸν τολμήματα, κολάσεις τε τούτων καὶ κεραυνώσεις γευσαμένων τοῦ φόνου, ᾐνιγμένος ἐστὶ μῦθος εἰς τὴν παλιγγενεσίαν. τὸ γὰρ ἐν ἡμῖν ἄλογον καὶ ἄτακτον καὶ βίαιον οὐ θεῖον ἀλλὰ δαιμονικὸν ὂν οἱ παλαιοὶ Τιτᾶνας ὠνόμασαν, καὶ τοῦτ’ ἔστι κολαζομένου καὶ δίκην διδόντος. [3] А.Ф. Лосев. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 195.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — aquilaaquilonis
