<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Эта карикатура на Думу продается открыто, совершенно такъ же, какъ годъ назадъ продавались на Невскомъ карикатуры на министровъ и на все высшее правительство. Только вмѣсто Трепова и звѣздной палаты посадили на бочки Гредескула, Винавера, Муромцева. Говорятъ, что распространяетъ ее русское духовенство. Наслушавшись въ Думѣ всевозможной брани по своему адресу, оно отплатило ей тѣмъ, что посадило ее на бочку и отправило въ адъ къ сатанѣ.
Это похоже на анекдотъ, но поклонники первой Думы находятъ, что это прескверный анекдотъ. Лубочныя картинки были хороши, когда онѣ представляли въ смѣшномъ, даже гнусномъ видѣ правительство; но когда стали выпускать лубочныя пародіи на депутатовъ,- они пришли въ негодованіе. Чего смотритъ начальство? почему не уберуть эти мерзкіе листки? Подъ этимъ негодованіемъ кроется еще другое чувство - страхъ передъ тѣмъ призракомъ, который носится надъ Россіей еще съ октябрскихъ дней прошлаго года. Призракъ то появлялся, то снова исчезалъ, и когда имъ казалось, что онъ сгинулъ окончательно, онъ вдругъ, какъ крыло гигантской птицы, заслонялъ имъ свѣтъ.
Этотъ призракъ - черная сотня. Она ходить, какъ тѣнь, надъ нашей революціей, разстраивая ей воображеніе, лишая ее сна. Правительство и его кары реальны, тутъ можно вычислять, взвѣшивать шансы, но какъ отразить эту темную силу, какъ сосчитать ея бойцовъ?
Одно время казалось, что ихъ совсѣмъ немного. Черная сотня притихла и отовсюду съ позоромъ изгонялась. Ее стали прямо истреблять. На фабрикахъ и заводахъ началась радикальная чистка отъ черносотенцевъ. Сознательные рабочіе хватали ихъ, завязывали ихъ въ мѣшокъ, вывозили на тачкѣ и бросали въ мусорную яму. При этомъ объявляли, чтобы они больше на заводъ не возвращались, иначе будутъ убиты. Или ставили ихъ на горячую плиту, тогда черносотенцы моментально раскаивались и просили прощенія.
Иногда сознательный рабочій, подбѣгая съ револьверомъ, говорилъ: "Тебѣ, черносотенецъ, гостинецъ приготовилъ!" и выпускалъ въ него пулю. Въ Новомъ арсеналѣ сознательный рабочій, юноша 19 лѣтъ, зарѣзалъ главнаго заводскаго черносотенца Горшкова. Послѣ этого юноша безъ сопротивленія отдался полиціи, заявивъ, что онъ исполнилъ свой долгъ. Но обыкновенно юноши предпочитали не отдаваться полиціи и благополучно скрывались, чтобы имѣть возможность исполнять свой долгъ и впредь. Такъ былъ убитъ на митингѣ рабочій Лавровъ, изъ Союза Русскаго Народа, и рабочій Мухинъ изъ Союза русскихъ людей. Убивали, конечно, самыхъ энергичныхъ и смѣлыхъ черносотенцевъ.
Это называлось въ печати оздоровленіемъ среды. "Повсюду рабочіе заняты дѣятельнымъ оздоровленіемъ своей среды":- объясняли газеты. Поставивши человѣка на горячую плиту, вырывали у него всевозможныя отреченія и клятвы, и поздравляли себя съ тѣмъ, что такъ быстро просвѣтили русскаго рабочаго.
Изъ черной сотни началось повальное бѣгство. Многіе разъѣзжались по деревнямъ. Въ деревнѣ хоть и голодно, но не ждешь ежеминутно получить отъ сознательнаго товарища пулю въ бокъ или гайку въ глазъ.p> Гдѣ же этотъ грозный призракъ, который витаетъ надъ нашей революціей? Черная сотня - вѣдь это по ея словамъ, кучка отверженныхъ, это горсть негодяевъ, которые тщетно пытаются остановить ея побѣдоносное шествіе. Они дерзко называютъ себя истинно русскими людьыи, какъ будто желая этимъ сказать, что революцію поддерживаютъ не русскіе люди. Вотъ этимъ-то кучка и опасна. Она хочетъ поднять изъ могилы мертвеца, который называется русскимъ патріотизмомъ. И хотя доподлинно извѣстно, что онъ умеръ еще въ годъ Японской войны, и въ Портсмутѣ графъ Витте отпѣвалъ его, но истинно русскіе негодяи распускаютъ слухъ, что онъ живъ и до поры до времени гдѣ-то скрывается. Вся передовая печать объявила эти слухи завѣдомо ложными, утверждая, что русскій патріотизмъ не только не встанетъ изъ гроба, но и жалѣть объ этомъ нечего, такъ какъ покойникъ всегда былъ самаго дурного поведенія: пьяница, воръ, крѣпостникъ, антисемитъ, однимъ словомъ - хулиганъ. Теперь самое имя его надо вычеркнуть изъ памяти, и новая молодая Россія должна называться отнынѣ свободной федераціей польскихъ, латышскихъ, еврейскихъ, армянскихъ, финскихъ народностей. На первый натискъ федералистовъ народъ отвѣтилъ такимъ разгромомъ, что полетѣлъ не только пухъ изъ перинъ, но стали бить, какъ фарфоровую посуду, самихъ федералистовъ. Били и даже не считали это за грѣхъ. На допросѣ у прокурора патріоты съ восторгомъ разсказывали, какъ они лупили враговъ родины, жалѣя только, что не убили ихъ всѣхъ. Одикъ купецъ сказалъ прокурору:
- Если вы противъ Царя будете говорить, то и васъ убью.
Мастеровой на митингѣ, послушавши "товарищей", крикнулъ: "Бей жидовъ"! и кому-то далъ въ ухо. Боевая дружина его за это убила. Тогда къ митингу потянулись зипуны и, разогнавъ его, осадили въ клубѣ. Только губернаторъ съ ротой солдатъ спасли ораторовъ.
- Тута ораторы проживаютъ? - спрашивалъ мужичокъ, позвонивъ въ квартиру.
- Нѣту здѣсь такихъ.
- Мнѣ сказывали, тута. Будьте добры, кликните. Лошадь гналъ, сходомъ порѣшили - привезть его. Харчи ему обрядили, ночлегъ по душамъ! валенки ему привезъ... Какъ бы не зябко было... Наслышаны мы, помогаютъ они нашему брату.
Ораторы дѣйствительно помогали очень усердно. "Видишь? - говорили они, показывая на чужія усадьбы:- все твое! Приходи и бери". Въ нѣкоторыхъ губерніяхъ дѣйствительно стали брать, но въ общемъ народъ хотѣлъ, чтобы земли ему нарѣзала Царская Дума.
Черная сотня въ Думу не попала. Она не раздавала чужихъ подмосковныхъ и была постыдно разбита на выборахъ.
Въ упоеніи побѣды федералисты о ней забыли. Они думали, что дни ея уже сочтены. Но вѣсть изъ Бѣлостока, какъ ударъ грома въ ясный іюньскій день, потрясла стѣны Таврическаго дворца. Опять черное крыло призрака промелькнуло надъ ними, оледенивъ ихъ своимъ дыханіемъ. "Погромъ въ Бѣлостокѣ устроило правительство!" кричали въ Думѣ. "Полиція, министры, войска!" кричала еще громче еврейская печать. Но никто даже шепотомъ не смѣлъ произнести слово, о которомъ всѣ подумали въ душѣ. А что если это онъ, отпѣтый въ Портсмутѣ покойникъ? Что, если онъ еще живъ? Тамъ, гдѣ надъ нимъ особенно нагло издѣвались, гдѣ топтали его въ грязь, онъ вдругъ пробуждался отъ сна и наносилъ удары плясавишимъ на его могилѣ.
Послѣ Бѣлостока плясали еще цѣлый цѣсяцъ. Истинно русскіе негодяи, хулиганы изъ Союза Русскаго Народа, сыщики, шпіоны, провокаторы! - такъ и посыпалось на голову русскихъ людей. "Изъ всѣхъ норъ выползаютъ отвратительные гады,- писалъ одинъ изъ братьевъ Гессеновъ,- и все громче и наглѣе раздается ихъ змѣиное шипѣніе". Федералисты дружнымъ хоромъ подхватывали, что русскій патріотъ - это бранное слово и носить эту кличку постыдно. Они даже писали "потреотъ" и представляли его не иначе, какъ въ видѣ здоровеннаго дѣтины съ дубиной. Представленіе о дубинѣ символически напоминало имъ о томъ, что гроза гдѣ-то собирается и слово "потреотъ", хоть они и пишутъ его черезъ о, нисколько ихъ не веселитъ. Имъ вспоминается при этомъ Томскъ, Бѣлостокъ, Одесса и разные другіе города, гдѣ такъ любитъ ихъ народъ и такъ ненавидитъ полиція. Но имъ надо было сдѣлать это слово смѣшнымъ въ глазахъ русскаго общества. Надо увѣрить его, что порядочный человѣкъ не можетъ быть патріотомъ. Онъ непремѣнно пьяница и служитъ въ охранномъ отдѣленіи. Онъ кричитъ ура, поетъ гимнъ, а въ свободное время грабитъ на улицѣ прохожихъ. Грабить, дѣлать доносы и устраивать погромы - это его главное, чуть ли не единственное занятіе.
Лубочная картина "Крамольники въ аду" можетъ показаться невинной шуткой въ сравненіи съ тѣмъ лубкомъ, на которомъ еврейская печать изображаетъ русскаго патріота. Это существо дикое, лохматое, бѣгающее на четверенькахъ. На своихъ собраніяхъ патріоты не говорятъ, а рычатъ, ревутъ, вопятъ. Встрѣчая на улицѣ жида или студента, они его немедленно подкалываютъ или бьютъ смертнымъ боемъ.
Революція остолбенѣла, когда съ нею заговорили вдругъ ея языкомъ. До сихъ поръ никто еще не осмѣливался такъ отвѣчать ей. Когда она называла монархистовъ "гадами земли русской", она никакъ не ждала, что они крикнутъ ей въ отвѣтъ: "Берегитесь, красноглазые, мы съ вами расправимся судомъ Линча"! Революція писала, что народный кулакъ уже сжимается, что общественная совѣсть возмущена и требуетъ суда надъ извергами, палачами, разбойниками, надъ этой бандой громилъ, которая называется русскимъ правительствомъ, что недолго уже горсти шакаловъ изъ черной сотни праздновать свое мерзкое пиршество. "Сгиньте, черносотенцы! - приказывала она.- Прячьтесь въ свои норы, пауки кровожадные"! А шакалы-черносотепцы жарили на это стихами.
"Грубо! пошло"! - возмущалась революція, не узнавая своихъ собственныхъ выраженій.- Такъ могутъ писать только истинно-русскіе негодяи"! Она восхваляла Думу и депутатовъ перваго призыва. "Они цвѣтъ и гордость націи, носители благороднѣйшихъ стремленій вѣка, защитники обездоленныхъ".
"- Кто это? Аладьины-то съ Аникиными цвѣтъ націи? - отвѣчали черносотенцы изъ "Вѣча" и тиснули опять стишки: "Бей всю Думу въ рыло, была не была"!
Послѣднее слово осталось за патріотами; по силѣ и яркости языка они затмили противниковъ. Такъ писать умѣли еще только въ пролетарскихъ газетахъ, но кадетскимъ было до этого далеко. Эти все больше повторялись насчетъ рептилій да гадовъ. Онѣ завели свой грамофонъ, и цѣлый годъ грамофонъ игралъ одно и то же, все на мотивъ романса, который исполнилъ въ Думѣ депутатъ Винаверъ: "Доколѣ не будетъ въ странѣ равенства, не будетъ въ ней мира", т. е. пока не будетъ жидовскаго равноправія,- пояснили черносотенцы.
Сепаратисты встровожились не на пгутку. Г. Амфитеатровъ изъ Парижа умолялъ еврейскую печать не дѣлать никакихъ перепечатокъ изъ черносотенныхъ газетъ. Даже полемизировать съ ними не слѣдуетъ. Просто обойти ихъ молчаніемъ. Теперь порядочное общество ихъ не читаетъ, а какъ начнутъ дѣлать изъ нихъ выдержки въ уважаемыхъ еврейскихъ оргапахъ, то... даже страшно сказать... вѣдь ихъ будутъ тогда читать въ порядочномъ обществѣ. Конечно, "Вѣче" - это лубокъ, но вѣдь, между нами, наши-то уважаемыя газеты - развѣ это не такой же лубокъ? Развѣ онѣ не увѣрили русскую молодежь, что русскіе націоналисты бѣгаютъ на четверенькахъ? Что гораздо почетнѣе грабить казенные банки, чѣмъ подавать руку подлецамъ, которые называютъ себя патріотами? Развѣ онѣ не убѣдили ее въ томъ, что, вытуривъ ее изъ Варшавскаго университета, ей сдѣлали большую честь, а когда вытурять изъ Кіевскаго и Одесскаго, то покроютъ ее неувядаемой славой? Вѣдь если она этому повѣрила,- значитъ грубый лубокъ имѣетъ у нея успѣхъ.
До сихъ поръ красная сотня объ этомъ не думала. Всѣ патріотическія партіи до правового порядка включительно считались у нея отбросами. Несмотря на то, что програмна правового порядка конституціонная, ее причислили къ отбросамъ, потому что она не признаетъ еврейскаго равноправія. До прошлаго понедѣльника, когда новая газета сказала, что черносотенцы тоже народъ, еврейская печать упорно отрицала это. Ея цѣль была доказать, что это простой разный сбродъ, и изъ порядочнаго общества никто туда не пдетъ. Ни Беренштама, ни братьевъ Гессеновъ, ни братьевъ Долгоруковыхъ тамъ нѣтъ. Что такое Союзъ Русскаго Народа? "По свѣдѣніямъ департамента полиціи,- пишутъ еврейскія газеты,- тамъ, кромѣ босяковъ да рецидивистовъ-экспропріаторовъ (просятъ не смѣшивать съ максималистами), никого нѣтъ. Въ Одессѣ, напримѣръ, 60% Союза состоятъ изъ босяковъ, называемыхъ въ простонародьи "кадетами" (тоже просятъ не сыѣшивать съ Родичевымъ, Кокошкинымъ и др.". Куда же однако въ демократической республикѣ дѣнутъ босяковъ? Неужели демократы будутъ сажать ихъ въ кутузку? или они одѣнутъ ихъ въ смокинги? Въ союзѣ русскихъ людей тоже все пропойцы и обитатели ночлежекъ. Но вѣдь и безработные сплошь да рядомъ дѣлаются обитателями ночлежекъ. Господа Родичевы и Набоковы, сколько извѣстно, не приглашаютъ ихъ ночевать къ себѣ.
Оказывается такимъ образомъ совершенно неожиданно, что патріотическіе-то союзы и вербуются изъ самыхъ декократическихъ элементовъ. Даже товарищи изъ "Новой Жизни" не отказались бы пожать имъ руку. Куда же до нихъ кадетамъ, которые носятъ крахмальное бѣлье, издаютъ газеты и даже бываютъ иногда предводителями дворянства. Патріоты оказались куда лѣвѣе ихъ; они собираютъ голытьбу, угощаютъ ее чаемъ, бубликами, а по словамъ собственныхъ кадетскихъ корреспондентовъ, и водочкой. Но вѣдь кадеты не могутъ представить себѣ патріота трезвымъ. Имъ кажется, что въ трезвомъ видѣ онъ сейчасъ же записался бы ихъ партію, а какъ напьется, такъ идетъ въ Союзъ Русскаго Народа. О правовомъ порядкѣ собственные корреспонденты сообщали, что онъ пользуется больше услугами дворниковъ. Свои воззванія партія разсылала съ дворниками по трактирамъ и чайнымъ. Вѣроятно у кадетъ ихъ разносили камеръ-юнкеры. Но, не имѣя въ своемъ распоряженіи камеръ-юнкеровъ, правовой порядокъ посылаетъ просто дворниковъ. Еврейскихъ юношей онъ тоже не можетъ посылать, потому что его программа этого не позволяетъ.
"Кіевскій съѣздъ шесть дней неистовствуетъ, шесть дней говорятъ смрадныя рѣчи,- волновалась еврейская печать.- Все тѣ же аплодисменты, ура, гимнъ, поцѣлуи рукъ, тѣ же рыдающія дамы... Смыслъ ихъ рѣче, если вообще въ нихъ есть смыслъ,- одинъ и тотъ же. "Дума намъ не нужна, но разъ это воля Государя, мы ей подчиняемся". Корреспондентъ какъ будто даже разочарованъ. Онъ повидимому ожидалъ, что тутъ скажутъ, какъ въ московской газетѣ: "Бей всю Думу въ рыло, была не была!" Тогда по крайней мѣрѣ было бы хоть безобразіе. А то все перенесли на патріотическую почву. Вотъ это-то и опасно! На этомъ могутъ объединиться всѣ русскія партіи. Нѣтъ, этого допустить нельзя. Надо скорѣе обливать грязью патріотовъ. Вотъ, напримѣръ, въ Полтавѣ открылся отдѣлъ Русскаго Собранія. Напишемъ такъ: "На открытіи отдѣла было всего 29 человѣкъ, примѣрно столько, сколько числится агентовъ въ охранномъ отдѣленіи". Пусть-ка теперь попробуютъ пойти въ эту лавочку! Дальше сообщаотся, что по уѣзду разъѣзжаютъ какія-то темныя подозрительныя личности съ черносотенными воззваніями. Патріота сейчасъ узнаютъ, потому что онъ всегда темная, подозрительная личность. Свѣтлыя личности или сидять въ тюрьмѣ, или пишутъ въ еврейскихъ газетахъ. А черносотенныя газеты - "Это шпіонскія донесенія, не больше".- "Что? шпіонскія донесенія?" - откликается "Вѣче".- "Авотъ у васъ есть "Русское Слово", такъ это только по названію русская газета, наполненная писаніями разныхъ пархачей, телеграммы всѣ насквозь пропитаны чеснокомъ". Очень картинны эти эпическія переругиванія двухъ крайнихъ фланговъ! Но тутъ у лѣвыхъ пороху не хватаетъ. Они еще словаря Даля въ передѣлкѣ Бодуэна-де-Куртене не читали. Они прочли только гарниръ самого Бодуана, а самыхъ коренныхъ-то, россійскихъ словъ не успѣли еще прочесть.
Какъ только открывается гдѣ-нибудь патріотичоскій союзъ, такъ въ газеты летятъ кореспонденціи. "Тяжкія минуты переживало населеніе города въ день открытія Союза... Впереди шла партія хоругвеносцевъ. За ней духовенство и довольно большое количество подозрительныхъ субъектовъ въ гороховомъ пальто... По пути шествія нельзя было встрѣтить ни одного жилого человѣка. Лавки закрыты, все населеніе въ страхѣ попряталось по домамъ".
Союзы все открываются, грамофонъ въ газетахъ играетъ. Но какую пластинку ни заведутъ, а въ концѣ непремѣнно романсъ къ охранному отдѣленію: "Неужели правительство допуститъ такую открытую организацію черносотенцевъ?.." И на другой день опять. "Пусть правительство броситъ взоръ на эти черныя шайки! Пусть оно сдѣлаетъ это, пока не поздно!" Съ этими воззваніями къ охранному отдѣленію обращаются не только теперь, но обращались и въ дни свободъ, когда всѣ рѣшительно организаціи дѣйствовали открыто, даже самыя революціонныя. Напримѣръ Союзъ Руескихъ Людей звалъ въ прошломъ году въ николинъ день москвичей на Красную площадь на молебенъ. Сейчась же поднялся гвалтъ въ печати: "Обращаемъ вниманіе кого слѣдуетъ... Всѣ удивляются, какъ могъ московскій градоначальникъ дать разрѣшеніе на такое публичное молебствіе?" А тутъ ужъ рядомъ барикады строили.
Черная сотня - это кошмаръ революціи. Еслибъ можно было истребить ее всю безъ остатка или загнать въ подполье, это значительно облегчило бы задачу. Но истребить ея нельзя, выселить ея некуда. Сдѣлать ее смѣшной и презрѣнной, какъ ни старалась объ этомъ печать, трже не удалось. Когда кричали черносотенцамъ: "Вы отбросы, подонки, хулиганы!",- они отвѣчали: "Вы насъ ненавидите, потому что вы насъ боитесь. Наша сила въ той кровной, вѣковой, связи съ русскимъ народомъ, которой нѣтъ у васъ, У насъ все съ нимъ общее - вѣра, преданія, исторія, намъ одинаково дорого имя Россіи; мы всѣ, бѣдные и богатые, сильные и слабые, знаемъ, что мы дѣти одной матери. Вы Россію зовете мачихой и хотите порвать съ ней связь, отдать ее на поруганіе, видѣть ее униженной, жалкой и безпомощной. Вы кричали за границей: не давайте ей денегъ, она ихъ промотаетъ, не отдастъ вамъ долга! Вы говорили народу: разоряй ее скорѣй, твою старую мать, жги усадьбы, закрывай заводы, подрывай торговлю, разгроми ея морскіе порты. Истребляй остатки ея флота, развращай армію, добивай ее до конца! Когда она будетъ въ нищетѣ и убожествѣ, всѣми презираемая въ жалкихъ рубищахъ,- тогда мы придемъ и растопчемъ ея двуглаваго орла, порвемъ ея національное знамя"...
А погромы? - кричатъ Евреи. Кто виноватъ, что лилась наша кровь?- "Вы сами", отвѣчаетъ имъ черная сотня. "Вы прежде всего! Еслибъ вы не возбуждали въ населеніи ненависти къ себѣ, народъ бы васъ не тронулъ. Почему изъ десятковъ разныхъ народностей, которыя живутъ въ Россіи, не бьютъ никого, кромѣ васъ? Вы когда-нибудь задавали себѣ этотъ вопросъ? Почему не только мы, Русскіе, но и Поляки въ Варшавѣ кричатъ вамъ: "Уходите къ себѣ въ Палестину!" Развѣ нашъ нужна ваша кровь? Намъ нужно, чтобы вы дали намъ покой. Вы громите нашу родину, за этo народъ громитъ васъ. Бросьте эту сказку, что погромы устраиваетъ полиція и правительство. Полиція имъ помогаетъ, это возможно, потому что вы тоже убиваете ее, истребляете, гдѣ можете. Но поднять противъ васъ сто русскихъ городовъ никакая полиція не въ силахъ. Еслибъ вы сами не подкладывали дровъ въ костеръ, костеръ бы не запылалъ. И нѣтъ въ Россіи власти, которая могла бы остановить эти погромы. Это могла бы сдѣлать одна только власть - ваша собственная. Отъ васъ зависитъ положить ей конецъ. Относитесь по-человѣчески къ русскому народу,- и онъ будетъ жить съ вами въ мирѣ. Безъ этого никакія министерства, ни кадетскія, ни ваши еврейскія, не спасутъ васъ отъ его гнѣва".
Черная сотня тѣмъ и страшна еврейству, что она въ стойкости не уступаетъ ему. Въ ней баринъ и босякъ охвачены однимъ чувствомъ - горячей любви къ родинѣ. Отдавать ее на потокъ и разграбленіе инородцамъ они не хотятъ. За русскими есть огромная нравственная сила - вѣра въ свою родину. И она не обманетъ ихъ.
Не надо забывать, кто нашъ врагъ. На международномъ соціалистическомъ съѣздѣ въ Лондонѣ полякъ и соціалистъ Дашинскій сказалъ:
- Россію нужно разрушить; а на ея мѣстѣ должны возникнуть новыя соціалистическія организаціи.
Запомните это, русскія національныя партіи, запомните всѣ, какихъ бы убѣжденій вы ни были! "Россію надо разрушить".. Если вы не пойдете вмѣстѣ и не сплотитесь теперь же; если вы не соберетесь у одной хоругви, у pyсскаго національнаго знамени,- пусть эти зловѣщія слова не выходятъ у васъ изъ памяти. "Россію надо разрушить".
- И это, Русь, терпѣть ты можешь? - спрашиваютъ съ негодованіемъ черносотенцы.
- Молчите, рабы! - отвѣчаютъ имъ изъ другого лагеря. - Вы провалились съ вашимъ патріотизмомъ. Koro изъ васъ послали въ Думу? Мы - народные избранники, насъ послалъ народъ. Посмѣйте сказать, что это неправда!
- Правда,- сознаются черносотенцы.- Васъ дѣйствительно послалъ народъ, но только... обманугый вами народъ. Когда обманъ раскроется, вашему царству придетъ конецъ. И на бой кровавый, святой и правый, русскій народъ пойдетъ тогда не съ вами, а противъ васъ.
Печатано по распоряженію Императорскаго Московскаго Археологическаго Общества, на основаніи § 56 его Устава. Предсѣдатель Графиня Уварова.
Печатано по распоряженію Императорскаго Московскаго Археологическаго Общества, на основаніи § 56 его Устава.
Предсѣдатель Графиня Уварова.
На только что открытомъ памятникѣ дьякону церкви Николы Чудотворца Гостунскаго Ивану Ѳедорову сдѣлана надпись, говорящая о томъ, что онъ «первѣе нача на Москвѣ печатати святыя книги въ лѣто 7071-е, (т. е. 1563-е отъ Р. Х.) апрѣля въ 19 (день)». Эта надпись, какъ извѣстно, взята почти цѣликомъ изъ послѣсловія къ первой московской печатной книгѣ — Апостолу — начатой въ этотъ день и конченной въ 1 марта слѣдующаго года. Надпись эта отмѣтила собой не только подвигъ дьякона церкви Николы Гостунскаго и его товарища и помощника Петра Тимоѳеевича Мстиславца.
Надпись эта напомнила не только событіе первостепенной важности въ культурной исторіи Москвы: событіе, совершившееся въ Москвѣ въ 1568 и 1564 годахъ, имѣетъ право и на болѣе крупное, нежели мѣстное, значеніе: послѣдствія появленія первой московской книгопечатни нашли себѣ отзвукъ не только въ Москвѣ, въ Московскомъ государствѣ, но и далеко за предѣлами тогдашней Россіи, и послѣдствіями своими совершенное въ Москвѣ въ XVI в. Иваномъ Ѳедоровымъ дѣло еще живо даже до днесь; хотя непосредственное значеніе его въ наши дни и сузилось, но еще не такъ давно — 200 лѣтъ назадъ — оно имѣло общелитературное и общекультурное значеніе у насъ, а въ другихъ странахъ еще въ 20-хъ годахъ XIX-го вѣка чувствуется живая связь литературы и печатнаго дѣла, какъ орудія этой литературы, съ дѣятельностью Ивана Ѳедорова и его товарища. Не касаясь дѣятельности Ивана Ѳедорова въ Москвѣ, почти не касаясь ея въ предѣлахъ русскаго племени, я бы хотѣлъ напомнить нѣсколько данныхъ, которыя бы помогли намъ оцѣнить, скорѣе почувствовать, все великое значеніе дѣла Ивана Ѳедорова за предѣлами Россіи, главнымъ образомъ въ славянскомъ мірѣ, по крайней мѣрѣ въ той его части, которая была, въ своемъ прошломъ, связана съ Русью общностью культурнаго источника — Византіи.
Въ этотъ славянскій культурный міръ необходимо включить не только народности славянскія: съ нимъ въ своемъ прошломъ связана отчасти и романская народность въ лицѣ румынъ, какъ извѣстно еще очень недавно въ области религіозныхъ интересовъ шедшихъ вмѣстѣ съ Русью и юго-славянами и до сихъ поръ, хотя уже въ иной оболочкѣ, сохраняющихъ свою связь съ Византіей.
Вели мы окинемъ взглядомъ главнѣйшіе моменты появленія книгопечатанія среди южныхъ славянъ, румынъ и русскихъ, то тотчасъ же замѣтимъ, что первенство въ этомъ отношеніи не на сторонѣ Руси: первая славянская книга — я имѣю въ виду намѣченный кругъ — напечатанная кириллицей, явилась въ 1491 году въ Краковѣ, среди польской народности, давно уже пріобщившейся къ западно-европейской латинско-германской культурѣ и чуждой почти совершенно связей съ византійской — восточной; первая печатная книга у южныхъ славянъ, славянъ византійской культуры, явилась черезъ три года: это былъ напечатанный по повелѣнію черногорскаго воеводы Гюрга Црноевича Октоихъ, на Цѣтиньѣ въ 1494 году; въ 1510 (или 1508) году (кажется, вѣрнѣе въ 1512) мы видимъ первую славянскую книгу, напечатанную въ Валахіи — въ Терговищѣ по повелѣнію воеводы угровлахійскаго Іо Басарабы.
И только въ 1563 году по повелѣнію царя Іоанна IV начата былъ печатаніемъ въ Москвѣ Апостолъ Иваномъ Ѳедоровымъ и Петромъ Мстиславцемъ. Т. о. Русь отстала отъ юго-славянъ на 70 лѣтъ слишкомъ въ пользованіи новымъ могучимъ двигателемъ просвѣщенія отъ юго-славянъ и на 50 лѣтъ отъ Молдаво-валаховъ. Конечно, эта цифра увеличится еще — перейдетъ за сотню лѣтъ, — если сопоставить ее съ датой первой западно-европейской печатной книги.
Но если это сопоставленіе — хронологическое — и не увеличитъ значенія дѣятельности Московскихъ печатниковъ, то, смѣло можно сказать, оно и не умалитъ его по отношенію къ нашимъ собратьямъ по культурѣ: послѣдствія, хотя запоздалаго, появленія русской печатной книги, несмотря на печальную судьбу[1] первыхъ шаговъ книгопечатанія въ Москвѣ, послѣдствія эти оказываются все еще столь богатыми, что за русской печатной книгой и ея первымъ творцомъ Иваномъ Ѳедоровымъ остается въ полной мѣрѣ значеніе крупнѣйшаго событія въ славянскомъ мірѣ. Это значеніе выяснится, если мы, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, прослѣдимъ исторію книгопечатанія у славянъ и на Руси.
Старѣйшей славянской книгой, напечатанной кирилловскимъ шрифтомъ, считается, какъ извѣстно, Осмогласникъ (октоихъ) напечатанный въ 1491 году въ Краковѣ Швайпольтомъ Фѣолемъ, «изъ нѣмець, нѣмецкого роду, франкомъ». какъ онъ назвалъ себя самъ въ послѣсловіи въ книгѣ. Образцомъ, по которому рѣзалъ свои матрицы и отливалъ буквы Фѣоль, для него была уставная юго-славянская рукопись, скорѣе всего болгарская, вѣка XIV-го, что видно если мы сопоставимъ шрифтъ Октоиха съ юго-славянской рукописью этого времени; это же доказываетъ и языкъ и правописаніе этого первенца славянской печати.
Каковы были побужденія, которыми руководился Фѣоль, предпринимая свой трудъ, будучи «нѣмцемъ, нѣмецкого роду, франкомъ», притомъ въ Краковѣ, гдѣ господствовала латино-германская культура, отнюдь не склонная итти на встрѣчу византійско-славянскимъ потребностямъ, мы этого, къ сожалѣнію, болѣе или менѣе опредѣленно сказать не можемъ. Такъ же мало мы можемъ сказать и о томъ, почему эта попытка Фѣоля оборвалась, продолженія не имѣла, почему Фѣоль остался, такъ сказать, безъ литературнаго и типографскаго потомства: мы, по крайней мѣрѣ, при теперешнихъ нашихъ средствахъ не можемъ съ увѣренностью указать продолжателей или подражателей дѣла краковскаго архитипографа.
Хронологически слѣдующимъ и въ то же время болѣе важнымъ по послѣдствіямъ фактомъ является также Октоихъ, но напечатанный на этотъ разъ на югѣ славянства — на Цѣтиньѣ, повелѣніемъ черногорскаго воеводы Гюрга Црноевича священникомъ Макаріемъ въ 1494 году. И для него образцомъ была рукопись юго-славянская XIV вѣка, сербская, скорѣе всего.
Шрифтъ былъ изготовленъ, однако, не на мѣстѣ, а въ Венеціи, которая, какъ извѣстно, была однимъ изъ наиболѣе раннихъ и въ то же время наиболѣе крупныхъ очаговъ первоначальной печатной книги; а съ другой стороны венеціанско-итальянская культура, ея вліянія должны быть признаны однимъ изъ главныхъ источниковъ культуры и ближняго востока — славянскаго — и дальняго — передней Азіи, особенно въ первое время послѣ турецкаго разгрома.
О поводѣ предпринять такое крупное дѣло, какъ печатаніе книгъ, намъ сообщили въ послѣсловіи первой Цѣтинской печатной книги сами Црноевичъ и Макарій: «Видѣвь азь вь Христа Бога благовѣрныи и Богомь храними господинь Гюргь Цьрноевыкь црькьвы праздны светыхь книгь, грѣхь ради нашихь разхищеніемь и раздраніемь агарянскыхь чедь, вьзрѣвновахь поспешеніемь светаго Духа… написахь сію душеспасную книгу…» Ниже повторено то же съ одной подробностью: «вьзревновахь поспешеніемь светаго Духа и сьставихъ форми, на нихьже вь едино лѣто осмимь чловѣкомь соврьшити охтоихь…» И такъ: недостатокъ и гибель, вслѣдствіе турецкихъ погромовъ массы книгъ (разумѣется, рукописныхъ), вызвали къ жизни книгопечатаніе на югѣ славянства.
Нужда въ книгахъ остро чувствовалась, должна была быть удовлетворена насущнѣйшая потребность церкви и христіанства на разоренномъ славянскомъ югѣ. Насколько нужда эта была велика, можно судить по такъ называемому «Руянскому» евангелію[2] 1537 г.: инокъ Ѳеодосій съ нѣсколькими товарищами сами рѣжутъ буквы, какъ полагаютъ изслѣдователи, изъ дерева, чтобы отпечатать ими евангеліе; шрифтъ показываетъ очень небольшое искусство работавшихъ; и такого рода работу приходится исполнять въ то время, когда печатное дѣло у славянъ въ Венеціи, отчасти въ самой Сербіи кажется развитымъ даже до нѣкоторой роскоши въ изданіяхъ!
Дѣйствительно, починъ сдѣланный въ Венеціи, откуда Гюргъ Црноевичъ получилъ шрифты, или, вѣрнѣе, формы (матрицы) для своего Октоиха, не могъ остаться втунѣ: Венеція, въ лицѣ сербскихъ меценатовъ, дѣлается надолго разсадникомъ юго-славянскихъ типографій и книгъ: цѣлое поколѣніе Вуковичей, начиная съ Божидара, содержитъ типографію въ Венеціи; отсюда печатные шрифты идутъ въ Горажде (1519), Милешевъ (1545), Бѣлградъ (1552) и далѣе — за предѣлы Сербіи — въ Молдавію и Валахію, въ Торговище и т. д. Но это развитіе типографскаго дѣла въ Венеціи и на югѣ славянства, не смотря на всѣ благородный стремленія сербскихъ воеводъ и молдаво-валашскихъ господарей, не въ состояніи удовлетворить потребности: въ церквахъ «умаленіе» книгъ продолжается; тяжелыя условія порабощеннаго славянства имѣли слѣдствіемъ то, что возникавшія типографіи не могли долго существовать, должны были ограничивать свою дѣятельность немногимъ: многія изъ нихъ, каковы, напр., Бѣлградская, Горажденская, можетъ быть, и Милешевская, ограничились выпускомъ одной — двухъ книгъ, послѣ чего замирали.
Эти печальныя страницы изъ исторіи юго-славянскихъ типографій въ значительной степени опредѣлили собой судьбу и развитіе дѣятельности русской старопечатной книги.
Условія возникновенія, какъ первой русской типографіи, такъ и послѣдующихъ въ значительной степени отличны отъ юго-славянскихъ, если даже мы и замѣтимъ нѣкоторую аналогію съ внѣшней стороны въ исторіи тѣхъ и другихъ. Первое отличіе московскаго книгопечатанія отъ южнаго заключается въ томъ, что на югѣ славянства, иниціатива если и принадлежала лицамъ, занимавшимъ офиціальное положеніе, каковы зетскій черногорскій воевода Црноевичъ или молдавскій господарь, она носитъ все же характеръ иниціативы личной, выражавшей личную заботливость воеводы или господаря о нуждахъ церкви; въ другихъ случаяхъ, какъ напр., видно изъ послѣсловія Бѣлградскаго евангелія 1552 г., мы имѣемъ дѣло прямо таки съ частной иниціативой и предпріимчивостью.
Въ Москвѣ начало книгопечатанія, если и считается иниціативой царя Ивана IV, было во всякомъ случаѣ съ первыхъ же шаговъ дѣломъ государства, въ лицѣ царя заявившимъ о сознанной государствомъ потребности: какъ извѣстно изъ послѣсловія къ первопечатному Апостолу Ивана Ѳедорова, появленіе печатнаго станка въ Москвѣ связано съ тѣмъ, что съ одной стороны на Руси къ этому времени «многи святыя церкви воздвизаеми бываху», съ другой стороны съ тѣмъ и при томъ «паче же» (въ особенности) что эти церкви воздвизаемы были «въ новопросвѣщенномъ мѣстѣ во градѣ Казани и въ предѣлехъ его»: т.-е., дѣло связано было съ событіемъ общегосударственной важности — завоеваніемъ Казанскаго царства. Вторымъ побужденіемъ было также обстоятельство, имѣвшее въ XVI в. не частный, а общегосударственный характеръ: какъ довольно картинно объясняетъ то же послѣсловіе, царь, для удовлетворенія цѣлаго ряда новыхъ церквей, «повелѣ святыя книги на торжищихъ куповати», но между покупаемыми «мали обрѣтошася потребни (т.-е;, годны), прочіе же вси растлѣни отъ преписующихъ ненаученыхъ сущихъ и неискусныхъ въ разумѣ, ово же и неисправленіемъ пишущихъ»: т.-е., книгопечатаніе явилось, какъ средство дать однообразныя, правильныя книги. Наконецъ, третьимъ побужденіемъ было то, что въ Москвѣ уже знали о книгопечатаніи, не только у грековъ, въ западной Европѣ, но и въ Венеціи, т.-е. у славянъ[3].
Поэтому то съ первыхъ шаговъ московская печатня стала правительственной, содержимой не на средства лично царя или частнаго благотворителя, а казны: по указу царя, на его средства выстроенъ печатный дворъ, но находится онъ въ вѣдѣніи государственнаго учрежденія — приказа Большого Дворца, въ частности приказа книгъ печатнаго дѣла. Такое начало книгопечатанія, какъ дѣла государственнаго, обезпечило дальнѣйшую судьбу славянской печатной книги на Руси: несмотря на несчастія первыхъ лѣтъ существованія печатнаго двора, на смутное время литовскаго разоренія, печатное дѣло воскресло тотчасъ вмѣстѣ съ государствомъ, при Михаилѣ Ѳедоровичѣ и стало родоначальникомъ у насъ и гражданской печати.
Тѣсно связанное съ внутренней политикой Московскаго государства, оно сохранило эту свою связь съ задачами государства и за его предѣлами. Этимъ объясняется въ значительной степени и дальнѣйшая судьба дѣла Ивана Ѳедорова и его товарища Петра Тимофеевича Мстиславца въ послѣдующее время за предѣлами Москвы. Я имѣю въ виду развитіе печатнаго дѣла на югѣ и западѣ Россіи — въ литовской Руси и въ Малой Россіи XVI–XVII в.в. Та сѣть типографій, которой покрывается юго-западъ русскаго племени во второй половинѣ XVI вѣка и въ теченіе XVII вѣка, — прямо или косвенно — вся почти цѣликомъ связана съ московскимъ книгопечатаніемъ.
Эта связь наглядно видна по самымъ книгамъ, вышедшимъ здѣсь: тогда какъ юго-славянскія изданія воспроизводятъ въ шрифтахъ свои южныя рукописи XIV вѣка, русскія юго-западныя книги вмѣстѣ съ московскими взяли за образецъ московскую рукопись полууставную XVI вѣка. Начало книгопечанія, на юго-западѣ говоритъ о томъ же: отъ Ивана Ѳедорова непосредственно ведутъ свое начало типографіи: въ Заблудовѣ (1568–69), Львовѣ[4] (1573), Острогѣ (1580–1612); отъ Петра Мстиславца: виленская (1575)[5]; а то съ той, то съ другой изъ этихъ типографій связаны и другія юго-западныя: въ Евьѣ (1611), Кіевѣ (1617)[6], Кутейнѣ (1630) [7]; Могилевѣ (1616) и др..
Правда, для юго-запада Руси существовалъ и еще источникъ славянской печатной книги: это была чешская Прага, гдѣ уже въ 1517 г. Францискъ Скорина печаталъ Библію, а въ 1525 г. онъ же печатаетъ уже въ Вильнѣ Апостолъ; отъ этой послѣдней типографіи Скорины идетъ типографія Несвижская (1562), гдѣ Симонъ Будный печатаетъ свой Катехизисъ, и, быть можетъ, отъ нея же идетъ та «бродячая» типографія, изъ которой около 1580 г. вышло такъ называемое «Евангеліе Тяпинскаго». Но дѣло Скорины, видимо, успѣха не имѣло, какъ не имѣла успѣха и попытка продолжать въ Вильнѣ дѣло Швайпольта Фѣоля[8] въ лицѣ нѣкоего Василія Михайловича Гарабурды, напечатавшаго въ 1582 г., въ Виньнѣ же, Октоихъ. Причину этихъ неудачъ надо видѣть съ одной стороны въ самомъ характерѣ изданій Скорины, съ другой стороны, несомнѣнно, въ той роли, которую Москва съ половины XVI вѣка начинаетъ играть во внутренней политикѣ русскаго юго-запада и сосѣдней Польши.
Дѣло въ томъ, что изданія Скорины и С. Буднаго, если и имѣли характеръ народный (языкомъ ихъ былъ языкъ русскій, отличный отъ литературнаго традиціоннаго, хотя уже мало-понятнаго), служили они, какъ, вѣроятно, и Евангеліе Василія Тяпинскаго, цѣлямъ частнымъ — сектантскимъ — небольшого сравнительно круга людей, примкнувшихъ или старавшихся примкнуть къ протестанствующимъ, социніанскимъ кружкамъ западной Руси, тогда какъ остальная часть русскаго населенія въ своей національно-религіозной борьбѣ противъ Польши и католицизма съ его уніей тянула ясно къ единовѣрной Москвѣ; а эта, также ясно, шла на встрѣчу юго-западному населенію русскому, въ то же время выполняя этимъ и свою государственно-политическую программу.
Такимъ образомъ, если съ одной стороны частныя попытки въ силу своего характера оставались безъ видныхъ результатовъ и въ силу общаго положенія дѣла, то въ силу того же общаго положенія и благопріятныхъ обстоятельствъ частныя же попытки, встрѣчавшія поддержку извнѣ, не пропадали безслѣдно; поэтому то «братскія» типографіи, типографіи, основанныя борцами за народность и православіе, въ родѣ Хотчевичей (въ Заблудовѣ), Мамоничей (въ Вильнѣ), Острожскихъ (въ Острогѣ), Львовскаго братства, Виленскаго, Кіевской лавры и др., оказались разсадниками печатнаго дѣла на западѣ и югѣ Россіи. А тутъ то, какъ разъ во время, является фактическая помощь изъ Москвы; оттого-то и Иванъ Ѳедоровъ и Петръ Мстиславецъ явились основателями цѣлаго ряда типографій, частью лично (Заблудовъ, Львовъ, Острогъ, Вильна), частью черезъ своихъ учениковъ и преемниковъ, каковы, наприм., Спиридонъ Соболь, А. Вербицкій.
Но этимъ роль Ивана Ѳедорова и его товарища, лучше сказать, ихъ дѣла, не оканчивается. Не говоря уже о Россіи, печатная книга славяно-русская, получившая свое начало отъ Московскаго печатнаго двора и нашедшая себѣ продолженіе въ западно-русскихъ и южно-русскихъ типографіяхъ, книга эта сыграла видную культурную роль и за предѣлами русскаго государства и русскаго племени, отчасти продолжаетъ эту роль и по сіе время. Страна, гдѣ русская печатная кириллицей книга нашла себѣ примѣненіе и вліяніе, это — православный славянскій югъ, отчасти также Румынія.
Мы видѣли попытки юго-славянъ и румынъ, пользовавшихся въ церкви славянскимъ языкомъ до недавняго времени, бороться противъ «умаленія святыхъ книгъ» въ церквахъ, раззоряемыхъ и разграбляемыхъ «агарянскими чадами». Эти попытки начинаются ранѣе появленія печатной книги въ Москвѣ и на юго-западѣ Россіи, но рано же онѣ и прекращаются: XVI-й и особенно XVII-й вѣка на Балканскомъ полуостровѣ — время наибольшаго матеріальнаго гнета завоевателей турокъ и духовнаго гнета ихъ союзниковъ грековъ-фанаріотовъ; это время наибольшаго и матеріальнаго и литературнаго оскудѣнія на Балканахъ. Но это же время — начало духовной и культурной помощи замирающему славянству со стороны все болѣе и болѣе пріобрѣтающаго значеніе міровой державы Московскаго царства.
Та роль духовныхъ меценатовъ, которая принадлежала когда-то балканскимъ государямъ и ихъ преемникамъ, полувассальнымъ, полунезависимымъ деспотамъ, воеводамъ, господарямъ, постепенно переходить къ Московскому государству и русскимъ представителямъ науки и литературы: русскіе литературные памятники, русскіе списки славянскихъ, памятниковъ начинаютъ пестрѣть все болѣе и болѣе среди сербскихъ и болгарскихъ рукописей; а эти послѣднія все чаще и чаще начинаютъ пріобрѣтать черты, типичныя для русскаго текста. Вмѣстѣ съ этимъ въ сербскихъ и болгарскихъ церквахъ юго-славянская старая печатная книга все больше и больше замѣняется книгой московской, чаще южно-русской печати.
Это наблюденіе находить себѣ и фактическое подтвержденіе: на многихъ русскихъ старопечатныхъ книгахъ, находящихся до нынѣ въ юго-славянскихъ церквахъ, или недавно тамъ бывшихъ и теперь перенесенныхъ въ общественный библиотеки, есть записи, свидѣтельствующія объ этой роли русской книги у юго-славянъ; такія надписи въ большомъ количествѣ найдемъ въ недавно (1902–1905 г.г.) вышедшемъ большомъ трудѣ Л. В. Стояновича: «Стари Српски записи и натписи» (Бѣлградъ — Академія). Приведу нѣкоторыя изъ нихъ для характеристики этихъ книжныхъ отношеній:
1) Острожская библія (1581 г.) въ 1647 г. принесена въ храмъ св. Николы; найдена она была въ Софіи въ ц. Параскевы (Стояновичъ, № 1416). 2) Въ 1652 г. царь Алексѣй Михайловичъ даритъ митр. Михаилу Прологъ сент. — мартъ въ мон. Баню (Кратово). (№ 1487). Въ слѣдующемъ году тотъ же Михаилъ, митр. Кратовскій, который получилъ Прологъ, всё еще въ Москвѣ (№ 1494). 3) Въ 1653 г. Антоній монахъ приноситъ изъ Москвы Евангеліе въ мон. Милешево (гдѣ когда то печатались свои сербскія книги; въ 1544–1557 г.) — № 1495, — а проигуменъ Моисей въ томъ же году приноситъ русское изданіе Іоанна Лѣствиника, московской печати 1647 г. въ мон. Житомисличъ (Герцеговина). Та и другая книги куплены «цѣною сребра». 4) Въ 1657 г. изъ Чудова мон. въ Москвѣ приносятъ служебникъ (русскіе) въ тотъ же Милешевскій монастырь. 5) Подъ 1692 годомъ записана цѣлая исторія русскаго Пролога въ сербскомъ монастырѣ: принесенъ онъ «отъ Русіе», мон. Марчу, отсюда украденъ монахомъ Максимомъ и отданъ въ село Илидже (около Сараева); здѣсь нашелъ его Паисій Зорчичъ, епископъ, и вернулъ опять въ монастырь Марчу, гдѣ книга однако не уцѣлѣла: она очутилась въ Срѣмѣ въ сельской церкви Ровиши, гдѣ ее и нашли теперь.
Такія книжныя сношенія (я не говорю уже о русскихъ книгахъ, до сихъ поръ безъ записей о покупкѣ ихъ или подаркѣ находящихся въ юго-славянскихъ земляхъ издавна; см. Стояновичъ, № 1957, 1966) падаютъ главнымъ образомъ на XVII в. — время наиболѣе тяжелаго турецкаго и фанаріотскаго гнета и наибольшаго упадка духовной жизни юго-славянъ. Слѣды тѣхъ же сношеній на лицо и до сихъ поръ.
Стоитъ пересмотрѣть церковное собраніе книгъ почти всякой сербской или болгарской церкви, — и тамъ, гдѣ собраніе не было расхищено или увезено въ какую-либо библіотеку, въ большинствѣ случаевъ мы встрѣтимся съ такими книгами: евангелія Кіевской и Московской печати, служебная минея, Прологъ того же происхожденія; часто найдемъ рѣдкій у насъ экземпляръ библіи, печатанной въ 1580 и 1581 годахъ въ Острогѣ Иваномъ Ѳедоровымъ[9]. Часто по этимъ книгамъ служатъ и до настоящаго дня. Въ мон. Житомисличѣ, гдѣ мнѣ пришлось быть 3 года тому назадъ, до сихъ поръ служатъ по минеѣ Московской печати XVII в.. Такъ дѣло продолжается и теперь, несмотря на значительное сокращеніе вліянія церковной литературы, послѣ Вука Караджича въ Сербіи, болгарскаго возрожденія и націонализаціи церкви въ Румыніи.
Достаточно напомнить, что въ Сербіи до сихъ поръ не находятъ нужнымъ печатать кирилловскія книги дома, находя болѣе удобнымъ получать ихъ изъ Россіи; то же и въ Болгаріи. Въ Румыніи, хотя здѣсь еще въ XVI в. являются попытки дать церкви народный языкъ, почему весьма рано появляются печатный книги (напр., псалтирь, евангеліе) на румынскомъ языкѣ, но печатаются онѣ кириллицей, Московскаго типа; тамъ же въ 1643 г. Анфологіонъ печатаютъ въ Долгомъ полѣ іером. Стефанъ, типографъ сербъ, й Іоаннъ Кунотовичъ, друкарь русъ. (Карат. № 555); а традиціонная лубочная румынская книжка и до сихъ поръ рядомъ съ латиницей печатается той же старой кириллицей московскаго дѣла[10].
Что касается Болгаріи, то эта традиція еще нагляднѣе: еще въ 1846—51 гг. болгаринъ Фотиновъ издаетъ свой политически органъ — Любословіе — въ Смирнѣ и печатаетъ его церковно-славянской, русской, кириллицей. Наконецъ, не лишнимъ будетъ напомнить фактъ и недавняго прошлаго, иллюстрирующій это традиціонное, до сихъ поръ живое вліяніе книги Ивана Ѳедорова: въ Боснѣ и Герцеговинѣ, послѣ ихъ оккупаціи Австріей, правительство австрійское изъ политическихъ видовъ стремится всюду оградить своихъ невольныхъ подданныхъ отъ непріятнаго для этого правительства чужого вліянія, общенія съ другими славянами. Присутствіе въ средѣ Босняковъ и Герцеговинцевъ привычки къ русской богослужебной книгѣ, нахожденіе ея въ сербской православной церкви колетъ глазъ австрійскому правительству; это заставило его рѣшиться замѣнить русскую книгу своей австрійской. Нашлись и люди, готовые исполнить это: Живановичи, Живковичи и др. на средства «Босанской влады» напечатали Евангеліе (1890 два вида: большое и малое) Апостолъ (1892), Служебники (1891), Требники и т. д. для сербовъ-босняковъ. И что же?
Въ основу пришлось имъ положить не сербскіе старые тексты, а перепечатать съ искаженіями русскія кіевскія изданія, выкинувъ изъ нихъ все, что рѣзко напоминало Русь и Россію: шрифтъ прямо подражаетъ московскому и даже синодальному; въ святцахъ — русскія памяти (да при томъ и не общія): Іосифъ Волоцкій, Ѳеодоръ Смоленскій, Дмитрій Ростовскій, Покровъ, Освященіе храма Георгія въ Кіевѣ, Дмитрій Вологодскій, Пафнутій Боровскій. Сами исполнители дѣла не могли устоять и ничего противопоставить вѣковой привычкѣ. А начало этой привычки положено Иваномъ Ѳедоровымъ и его первой печатной книгой. Такимъ образомъ славянская кирилловская книга Ивана Ѳедорова до сихъ поръ остается живымъ свидѣтелемъ культурной связи нашей съ южно-славянскимъ міромъ.
М. Н. Сперанскій
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://az.lib.ru/
