<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Данте Алигьери Рисунок Джотто, XIV век
Каждый из кругов Ада, считая сверху вниз, у Данте меньше предшествующего ему и отделяется от последующего скалистым склоном. Более извинительные грехи, проистекающие скорее из слабости человеческой природы, караются в высших кругах, а грехи, наиболее противоречащие человеческой природе – в низших.
Но так как круги все более суживаются книзу, то это доказывает, что самые бесчеловечные, отталкивающие грехи совершаются реже всего.
Так например, Фома Аквинский различает грехи, проистекающие из страсти или из злобы, и объявляет последние достойными более тяжелого наказания, чем первые. Принцип Данте не исключает этого схоластического принципа, а напротив обнимает и его, но он шире и имеет не христианский источник, – Аристотеля. Его этика усваивалась во многих частностях схоластиками, и Данте прямо называет её своей собственной.
Следуя теории своего учителя нравственности, он устанавливает три категории основных грехов: грехи вследствие невоздержности, чувственной страсти, которые обособляет и Фома Аквинский; грехи из злобы, которые и у него, как и у Аристотеля, двоякие: грехи открытого насилия и обмана. Цель каждого злого действия, говорит Данте, – несправедливость, и эта цель достигается двояким образом, и через насилие, и через обман.
Обман же всего более неприятен Богу и всего строже карается в Аду, так как он является злом, наиболее свойственным человеку, и злоупотреблением дарований, составляющих исключительную принадлежность его, отличающих его от животного, – в то время, как грехи насилия, и все что уподобляет человека животным, прямо отвлекают его от всякого пользования этими дарованиями.
Грехи невоздержности, коренящиеся в слабости человеческой природы, троякие: преступления плотские, кутежи, скудость и расточительность, гнев и недовольство. Между неумеренными и насильниками помещаются еретики всех родов, эпикурейцы и т. д., так как в них есть частица и тех и других. Живущие насилием делятся на три подразделения: те, что грешат против Бога и природы, богохульники, содомиты и ростовщики. Обман бывает двоякий: он совершается либо против тех, кто не питает доверия к лицу обманывающему, либо против тех, что доверились ему.
В первом случае нарушается только общее человеколюбие, во втором человеколюбие личное; в первом случае это простой обман, во втором грех этот становится изменою, самым отвратительным, бесчеловечным видом греха. К простым обманщикам Данте причисляет десять видов преступников: сводников и соблазнителей, льстецов и блудниц, симонистов (лиц, торговавших церковными должностями), прорицателей, людей, живущих подкупом, лицемеров, воров, дурных советчиков, нарушителей мира, обманщиков.
Измена бывает четырех родов: против кровных родных, отечества, гостей, против вечного мирового строя Божьего, т. е. против Бога и империи.
Наряду со всеми этими грешниками или людьми, лишенными надежды на спасение Данте учредил еще одну категорию осужденных из тех, которые не были на земле ни пылкими, ни равнодушными, «из людей средних, местопребывание которых находится по ту сторону пограничной линии ада, между входною дверью и Ахероном; они для неба слишком дурны, для ада слишком хороши и поэтому отвергаются и тут, и там. В числе их находятся те нейтральные ангелы, которые во время восстания Люцифера не приняли сторону ни Бога, ни бунтовщика.
Эта группировка грешников вызывает нас на еще более основательное её рассмотрение. На первый взгляд она согласуется, правда, с этикою Аристотеля и Фомы Аквинского, и сам Данте ссылается на них, как на авторитеты. Но все остальное подразделение и в особенности установление характерных отличий аристотелевых категорий имеет в себе столько своеобразного, что не бесполезно будет анализировать его. Для выделения людей среднего темперамента Данте нашел указание в Апокалипсисе[2].
Отличие, выпадающее набожным язычникам в первом кругу ада, не имеет само по себе ничего такого, что уклонялось бы от общего верования, совершенно то же можно сказать и о четырех кругах людей невоздержных. В описании всех этих адских кругов можно распознать пять смертных грехов: чувственность, обжорство, скупость, гнев и леность, совсем так, как их понимала церковь и христианская мораль.
Оригинальная и самостоятельная сторона уголовных теорий, господствующих в аду, начинается с шестого круга. Этот круг заключает в себе еретиков, седьмой круг насильников, восьмой и девятый два вида обманщиков. Здесь у Данте, действительно, замечаются еще следы воззрений канонического и римского права, но они сведены до минимума, благодаря третьему принципу – принципу германского уголовного права. Каноническое право и христианская этика, несомненно, признали бы еретичество более тяжким грехом, чем убийство, лицемерие и измену против родных или императора.
Точно так же и римское право не знает проступка тяжелее того, который совершается относительно общего блага и государства, и почти сплошь не имеет другого мерила для преступления, кроме интереса государственного. Преступление против отдельного лица имеет для него второстепенное значение; измены оно не признает; насилие карается им лишь тогда, когда оно нарушило общественное спокойствие и безопасность. Словом, римское уголовное право не опирается на основу этического правового воззрения; германское же, напротив, всецело находит в нем опору.
Последнее почти не заботится о государстве и карает лишь преступления отдельных лиц, большею частью на основании нравственного мерила их наказуемости. Мотив преступления, способ его выполнения, стоят для него на первом плане, и чем возмутительнее они кажутся по национальным понятиям, тем строже наказываются.
Поэтому здесь самым тяжким, преступлением считается измена, так как ею нарушаются священнейшие узы, узы верности. Таким образом, коварнейшие и наиболее скрытые преступления карались немцами тяжелее всего. Менее тяжко каралось всякое явное насилие, которое не всегда даже казалось стоящим наказания.
С этим германским воззрением мы встречаемся в описании ада Данте. Насилие наказывается менее жестоко, чем обман, а из числа преступлений, основанных на лжи, всего тяжелее карается измена. Поэтому в ряду насильников мы находим всевозможных воров и обманщиков, если только их преступление сопровождалось открытым насилием: напротив, убийцы, бывшие вместе с тем и ворами, находятся не среди первых, а среди последних.
Этих кратких разъяснений будет достаточно для того, чтобы доказать тождественность воззрений германцев и Данте. Быть может, представится вопрос, была ли эта тождественность случайною или в основе её коренится более глубокая связь? Как известно, благодаря лангобардам, германские правовые воззрения господствовали в свое время в значительной части Италии и далеко еще не всюду исчезли даже в тринадцатом столетии.
Поэтому Данте легко мог познакомиться с ними. Но подобному объяснению мы не придаем большого значения; здесь идет речь о внутреннем чувстве справедливости, которое не познается, не изучается внешним образом и может быть только, результатом общей организации, духовной сущности самого человека[3].
Необходимо поэтому указать на сродство природы Данте с германским характером, как он обнаруживается в самом правовом сознании этого народа и припомнить вместе с тем, насколько эти юридические воззрения поэта расходились с теми, который господствовали в современной ему Италии, в особенности в окружавшей поэта среде.
Неизвестно, было ли господствующее воззрение продуктом борьбы партий, но вполне достоверно, что именно измена была одною из наиболее отвратительных и распространенных язв итальянской жизни того времени и что она встречается во всех формах и при всех обстоятельствах, не сопровождаемая нигде нравственным сознанием права. Опираясь на этот факт, так и хочется назвать Данте скорее германской, чем романской натурой.
Люди среднего темперамента в аду всего более страдают от сознания своего собственного ничтожества и своего удаления от людей добрых и злых; наказание некрещеных заключается лишь в безнадежных порывах, без всяких других мук. С людей же нецеломудренных, напротив, начинается тот вид истязаний, отличительную черту которого составляет его вечность. Они терзаются, обуреваемые чувственными вожделениями, и никогда не достигают покоя. Чревоугодники в Аду Данте погрязли в болоте, которое вследствие дождя, снега и града постоянно остается холодным и липким[4].
Скупцы и расточители, образуя два хора, в постоянном своем движении наталкиваются друг на друга, укоряют одни других в скупости и расточительности, и затем расстаются, чтобы снова сойтись[5]. Гневные и недовольные находятся у Данте в горячем болоте Стикса, бьются всеми своими членами и рвут друг друга на части[6]. Еретики лежат в аду в открытых пылающих гробах, которые после Страшного суда закроются на веки. Грешившие насилием относительно ближних погружены в горячий поток крови и варятся в нем; соответственно тягости их преступления, они помещены на большей или меньшей глубине.
Самоубийцы и игроки в описании Данте навеки лишены своей телесной оболочки и населяют в аду своими душами лес, полный колючих растений; после воскресения мертвых они принесут свои тела и повесят их на ветвях[7]. Насильники, согрешившие против Бога, поражаются вечным огненным дождем; богохульники продолжают и тут хулить Бога и противиться ему. Содомиты у Данте постоянно спасаются бегством от низвергающегося на них пламени; ростовщики с трудом держат в руках свои мешки, отклоняя от себя огонь.
Обманщики, сводники и соблазнители идут в противоположном направлении, с безостановочной быстротой подгоняемые ударами бича, которыми наделяют их рогатые демоны. Льстецы и куртизанки сидят у Данте в яме, наполненной всякою нечистотой. Симонисты вонзились, головами вниз, в скалы, тогда как их ноги горят на огне, пылающем извне. Предсказатели шествуют в аду Данте, с лицами, повернутыми обратно; люди, доступные подкупу, и те, кто их подкупал, погрязают в озере черной смолы.
Притворщики едва влачат свои ноги, – они облечены в тяжелые монашеские рясы, которые снаружи кажутся золотыми, внутри же – свинцовые. Воры крадут друг у друга свое единственное достояние – свой человеческий облик. Злые, тайные советчики невидимы и скрыты пожирающим пламенем. Виновники раздоров, сект, и т. д. ходят с раздвоенными туловищами и разрозненными членами.
Фальшивые монетчики, извратители слов и т. д., клеветники и лжецы совершенно произвольно терзаются в аду дьяволами, так как и сами они не уважали закона при жизни[8]. Изменники, люди, грешившие против правил общей и личной любви, находятся в ледяном озере, и те, что всего более ненавидели друг друга при жизни, всего теснее прижаты один к другому. Ниже всех находится в описании Данте воплощенный принцип зла, Люцифер, с тремя лицами.
В одном из этих образов он сокрушает Иуду, предавшего Христа, в двух же остальных – изменника делу империи[9]. Люцифер – повелитель ада; все зло произошло от него и возвращается к нему. Поэтому-то у него три лица: одно темное, другое красное, третье наполовину желтое, наполовину белое.
В этом обстоятельстве по справедливости видели контраст с Троицей или даже связь с тремя главными видами караемых грехов.
Поэтому-то в аду Данте языческие божества и герои снова восстают в образе демонов и имеют то же значение, как и превратившиеся в дьяволов, павшие ангелы. Поэт, не стесняясь, выводит Харона в качестве перевозчика, Миноса, как адского судью. Точно так же и всем остальным кругам Данте дает в представители мифологические образы, которые к тому уже имеют и соответствующий аллегорический смысл.
Пёс Цербер является в аду представителем круга чревоугодников; Плутон (в древности бывший богом не только подземного мира, но и богатства) – круга скупых и расточительных, Флегий – гневных. Три фурии являются, наряду с павшими ангелами, стражами настоящего адского города, где находятся люди, грешившие насилием и обманом. Минотавр предводительствует, в особенности, людьми грешившими насилием. Кентавры карают в аду тех, кто угнетал ближнего; гарпии, как символы укоров совести, терзают самоубийц.
Герион стал вождем круга обманщиков и остается скрытым, в то время, как остальные всегда видимы. Разница, замечаемая нами в употреблении, которое делает Данте из первоначально языческих и библейских демонов, заключается в том, что для наказания самых тяжких грешников, обманщиков, он пользуется только последними и выставляет их в гораздо худшем виде, чем первых.
Но даже помимо этого специального примера, Данте в своём описании ада всюду и всегда относится к мифологии, как к чему-то реальному, живому, и пользуется ею с той же свободою, с которою пользуется и другими историческими фактами и личностями.
Лучший и убедительнейший пример подобного отношения к делу представляет девятая песнь, где Данте влагает в уста ангела, спустившегося с неба для укрощения демонов: миф о нисхождении Геркулеса в подземный мир[10].
Голова у него золотая, грудь и руки серебряные, нижняя часть живота из меди, все остальное железное, кроме правой ноги, созданной из обожженной глины. Спину он обратил к Дамиетте в Египте, лицо – к Риму. Все названные части тела, кроме головы, имеют трещины, из которых струятся слезы и, соединившись, текут в адскую пропасть. Там они, по описанию Данте, образуют четыре адские реки, Ахерон, Стикс, Флегетон и Коцит[11].
Ахерон составляет верхнюю границу ада. Между ним и Стиксом находятся грешившие невоздержностью. Стикс отделяет их от настоящего адского города, где наказуются еретики, обманщики и те, что грешили насилием; последние особенно окружены Флегетоном. В самое низшее пространство изливается Коцит и, замерзая, образует ледяное озеро, местопребывание изменников. Этот образ старца, очевидно, скомпонован Данте из языческого мифа о Хроносе и из сказания о видении Навуходоносора.
Данте делает из всего этого поистине оригинальное применение, которое еще раз озаряет новым светом уже знакомую нам, его систему. Образ старца в его описании обозначает собою государство, золото, серебро, медь, железо соответствуют известным четырем векам, глиняная правая нога означает испорченность текущего столетия[12], трещины – возрастающую греховность современности, слезы – горе и греховность, накопленные человечеством.
Они превращаются весьма остроумным способом в адские реки, омывающие различные виды грешников или же служащие, подобно Стиксу и Коциту, собственно для наказания их. Остров Крит выбран потому, что он служит колыбелью Юпитеру, всегда бывшему в глазах Данте символом справедливости, т. е. империи.
Старец устремись взоры к Риму, вокруг которого должно бы сосредоточиться все развитие истории; это было для него как бы зеркалом, потому что в нем отражалось, даже слишком ясно, его собственное распадение.
Есть несколько прославленных иллюстрированных рукописей «Божественной комедии» Данте. Наиболее замечателен в этом отношении роскошный манускрипт, составленный по заказу Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи с великолепными рисунками Сандро Боттичелли. Серия рисунков Боттичелли осталась незавершенной, но даже и в таком виде она может быть признана вершиной искусства книжной иллюстрации итальянского кватроченто (XV века).
Особенно потрясают иллюстрации Боттичелли на тему Ада. «Карта Ада» Сандро Боттичелли – цветной рисунок на пергаменте с изображением девяти кругов адской бездны.
Данте описывал Ад как пропасть с девятью кругами, которые, в свою очередь, делятся на различные кольца. Боттичелли на своей «Карте Ада» представил царство грешников с такой тонкостью и точностью, что можно проследить отдельные остановки, которые, по сюжету «Божественной комедии», делали Данте и Вергилий, спускаясь к центру земли.
Ниже приведена ещё одна иллюстрация Сандро Боттичелли к «Божественной комедии». Это рисунок к Песни 18 Ада. Главные персонажи, Данте и Вергилий, изображены здесь несколько раз, как бы путешествующими по краю адской пропасти. Они выделяются своими трепетно сияющими одеждами. Следуя по теснинам Ада, они вначале видят мучимые бесами души сутенеров и соблазнителей, а потом доносчиков и проституток, которые обречены страдать ввергнутыми в грязь.
Тут Боттичелли представляет Данте и его провожатого Вергилия в восьмом круге Ада, который состоит из десяти глубоких пропастей, где карают мошенников.
А здесь Боттичелли нарисовал древних гигантов, которые восстали против богов и были за это закованы в цепи. Они символизируют грубую силу природы, заключённую в адские бездны.
А это – иллюстрация к 34-й и последней песни «Ада» Данте: изображение трехголового Люцифера, который терзает трех величайших грешников человечества: Брута и Кассия – убийц Юлия Цезаря, и Иуду – предателя Христа.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://rushist.com/
