Предисловие

Социалистическая Россия

Факт подобных разговоров

Ставка на госпереворот

Фунт аглицкой политики

Большая кровавая игра

За чей счёт

Сам прибыл

Эпилог

Британский дипломат Линдли

Помочь, проекту "Провидѣніе"

Предисловие

Интересно, как бы развивалась история России, если бы Чичерин оставался на посту главы МИДа лет на 12 дольше? Увы, его сменил представитель Фининтерна иудей Финкельштейн, для которого интересы России явно были делом второстепенным.

В 1930 году наркомом иностранных дел становится убежденный западник и симпатизант Англии М. М. Литвинов (Мейер Валлах Финкельштейн), сменивший на этом посту Чичерина. Последний выступал за сближение с Германией, в духе Рапалльских соглашений 1922 года. Собственно, назначение Чичерина было в 1918 году проведено Лениным — в пику Троцкому, который отстаивал проект союза с Антантой.

«Германофилия» Чичерина не мешала ему уделять огромное внимание «восточному» направлению внешней политики. Он был убежден в необходимости сближения с Японией. Кроме того, Чичерин отводил важную роль странам «угнетенного Востока» — Китаю, Персии, Афганистану и т. д. Национально-освободительные движения Азии рассматривались им как мощный инструмент в борьбе с Англией.

Это была целая и связная система взглядов, контуры которой Чичерин обрисовал еще в июле 1918 года, в докладе на V съезде Советов. «Мы готовы давать то, что можем давать без ущерба для наших жизненных интересов, и что не противоречит положению нашей страны как нейтральной, — заявлял тогда Чичерин. — Но наш интерес, интерес истощенной страны, требует, чтобы за товар, представляющий теперь в Европе ценность и редкость, получить товар, необходимый нам для возрождения производительных сил страны...

Мы готовы допустить японских граждан, стремящихся к мирному использованию естественных богатств в Сибири, к широкому участию в нашей промышленности и торговле... Русский народ хотел бы протянуть японскому народу свою руку и установить свои взаимоотношения на здоровых и прочных началах...

Социалистическая Россия... заявила

Социалистическая Россия... заявила порабощенным восточным народам, что она сама... готова... приложить все свои усилия, чтобы совместно с народами Востока добиться отмены этой вопиющей несправедливости и дать возможность народам Востока восстановить утерянную ими свободу».

Таковой программы Чичерин придерживался в дальнейшем, точно соблюдая соотношение всех ее основных частей — «германской», «японской» и «национально-освободительной».

Готовность к сближению с Германией — в ущерб Англии — находила понимание у Сталина. Но он не был в особом восторге от чичеринского плана поддержки национальных революций в Азии. Подобный курс не подходил Сталину, который желал (насколько можно) избегать конфронтации с ведущими мировыми игроками. Да и к самому революционному процессу Сталин, как убежденный государственник, относился подозрительно и даже враждебно.

Несмотря на это, а также на трения с Чичериным, Сталин все-таки был против смещения его с поста наркома НКИД. С 1928 года Чичерин постоянно жил в Германии и неоднократно просил отпустить его на покой (здоровье у него было неважное). Но Сталин не хотел отдавать НКИД полностью в руки М. М. Литвинова, ориентирующегося на Англию, Францию и США.

Литвинов являл собой пример советского западника. В партии его положение было несколько двусмысленным. Так, сразу же после раскола РСДРП Литвинов примкнул к большевикам, однако испытывал при этом симпатии к меньшевизму (а меньшевики всегда испытывали слабость к западной демократии). Возможно, именно поэтому Ленин держал его, подпольщика со стажем, на весьма скромной должности представителя в лондонском Международном социалистическом бюро. Очевидно, именно там Литвинов окончательно проникся западным духом (он даже и женился на англичанке). И уже после Октябрьской революции Литвинов был назначен полпредом именно в Англию.

Отныне и до скончания дней Литвинов будет настойчиво и упрямо добиваться сближения со странами западной демократии — Великобританией, Францией и США. Им же будут торпедироваться все попытки сблизить СССР с Германией и Италией.

На протяжении 20-х годов Литвинов, заместитель наркома иностранных дел, был в жесткой оппозиции к самому наркому НКИД Чичерину. Он приложил все усилия для того, чтобы в 1922 году провалить договор с фашистской Италией.

Литвинов настоял на том, чтобы СССР принял участие в работе подготовительной комиссии по проведению международной конференции. Советскому руководству не нравилось, что ее работа проходила в Швейцарии, с которой Союз разорвал дипломатические отношения в 1923 году после убийства своего посланника В. В. Воровского. Запад пошел на принцип, и Литвинов добился серьезной уступки.

В 1928 году Литвинов настоял на том, чтобы СССР присоединился к Пакту Бриана — Келлога, хотя нас туда и не звали.

В отличие от Сталина, Литвинов не допускал и мысли о возможности сближения с немцами. Будучи наркомом НКИД, Литвинов вел себя вызывающе в отношении Германии — страны, с которой СССР поддерживал нормальные дипломатические отношения. Он мог игнорировать немецкого посла В. Шулен-бурга, не встречаясь с ним по нескольку месяцев. Бывая неоднократно транзитом в Германии, Литвинов ни разу не встретился с кем-либо из ее высших официальных лиц.

Вплоть до подписания договора с Германией в августе 1939 года советская пресса резко критиковала нацистский режим. Но даже этот накал критики казался Литвинову слишком слабым. Вот выдержки из его письма Сталину, написанного 3 декабря 1935 года: «...Советская печать в отношении Германии заняла какую-то толстовскую позицию — непротивление злу. Такая наша позиция еще больше поощряет и раздувает антисоветскую кампанию в Германии. Я считаю эту позицию неправильной и предлагаю дать нашей прессе директиву об открытии систематической контркампании против германского фашизма и фашистов».

Надо сказать, что позиции Литвинова были очень сильны. Так, его наркомат не подчинялся аппарату ЦК даже после того, как все другие ведомства «подключили» к соответствующим отделам. И после отставки его не репрессировали, а из ЦК вывели только накануне войны. Но и до этого ему дали выступить на февральском пленуме 1941 года с резкой критикой сталинской внешней политики.

Литвинову предлагали занять какой-либо важный пост, но он демонстративно отказывался.

Видный советский дипломат А. Громыко вспоминал о том времени: «Я поразился тому упорству, с которым Литвинов пытался выгораживать позицию Англии и Франции. Несмотря на то что Литвинов был освобожден от поста наркома за его ошибочную позицию, он почему-то продолжал подчеркнуто демонстрировать свои взгляды перед Молотовым».

Свою ориентацию на Запад Литвинов сохранит и после окончания войны, в период охлаждения между СССР и англо-американцами. На встрече с корреспондентом Си-Би-Эс 18 июня 1946 года ему был задан вопрос: «Что может случиться, если Запад пойдет на уступки Москве?» Ответ старого большевика был таков: «Это приведет к тому, что Запад через некоторое время окажется перед лицом следующей серии требований».

А 23 февраля 1947 года в беседе с корреспондентом «Санди тайме» Литвинов возложил ответственность за «холодную» войну на Сталина и Молотова. Он же, указывая на СССР, советовал британскому дипломату Фрэнку Робертсу: «Вам остается только напугать задиру».

Факт ведения подобных разговоров

Факт ведения подобных разговоров подтверждает в своих воспоминаниях Микоян. Спецслужбы активно «писали» Литвинова, и записи попадали на стол к Сталину и другим членам Политбюро. Но и тогда Сталин не тронул престарелого фрондера. Из каких соображений — не совсем понятно. Возможно, сам Литвинов был чем-то вроде неофициального «посла» западных демократий в СССР. А послы, как известно, фигуры неприкосновенные...

В 30-х годах вождь использовал Литвинова как фигуру, через которую было удобно вести диалог с Антантой. Он все-таки отпустил Чичерина в отставку для того, чтобы никто не мешал ему вести тонкую игру с Западом.

В чем же было содержание этой игры? Что же, Сталин и в самом деле намеревался присоединиться к Антанте и воспроизвести геополитическую комбинацию начала XX века? Нет, вождь умел извлекать полезные уроки из истории. Он отлично помнил о том, как себя вели демократические союзники России во время Первой мировой войны. В 1914 — 1917 годах именно Россия несла на себе основную тяжесть военного противостояния. В 1915 году русская армия вела ожесточенные и кровопролитные бои с противником, в то время как на Западном фронте было проведено всего лишь несколько малозначительных операций. Тогда в России горько шутили о том, что Англия будет воевать до последней капли крови русского солдата.

Мало того — западные демократии вели против русского правительства изощренные политические интриги. Англо-французы весьма опасались того, что после разгрома Германии Россия выйдет из войны еще более сильной, чем была прежде. А ведь ей нужно было отдавать средиземноморские проливы — таково было союзное соглашение! Очевидно, что после окончания войны огромная Российская империя стала бы мировым лидером. Западные демократии это не устраивало, поэтому они стали думать о том, как бы поставить во главе России «правильных» политиков, зависимых от них. Тогда можно было бы лишить русских плодов их военных побед.

А победы были весьма впечатляющими. После провального 1915 года наступил триумфальный 1916 год — год Брусиловского прорыва. В ходе боев на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, ранеными и попавшими в плен полтора миллиона человек. Австро-Венгрия оказалась на пороге разгрома.

К 1917 году Россия сформировала 60 армейских корпусов, тогда как начинала она с 35-ю. Русская военная промышленность выпускала 130 тысяч винтовок в месяц (в 1914 году — всего лишь 10 тысяч). В ее распоряжении было 12 тысяч орудий (в начале войны — 7 тысяч). Производство пулеметов увеличилось в 17 раз, патронов — более чем в два раза. Был преодолен снарядный голод.

Неприятелю противостояли более двухсот боеспособных дивизий. Россия была готова раздавить врага—в январе 1917 года 12-я русская армия начала наступление с Рижского плацдарма и застала врасплох 10-ю германскую армию, которая попала в катастрофическое положение.

Ставка на государственный переворот

Нет, Англии и Франции нужно было торопиться, чтобы не допустить Россию в «клуб победителей». И они начали действовать. В январе — феврале 1917 года в Петрограде прошла союзническая конференция, на которой присутствовали представители России, Англии, Франции и Италии. Францию представлял Г. Думерг, а Британию — лорд А. Мильнер. Эти деятели попытались оказать влияние на русское правительство, требуя от него разделить власть с либеральной (прозападной) оппозицией. Мильнер даже составил специальную записку на имя Николая II, в которой требовал создания нового кабинета министров — с участием оппозиционеров. В противном случае, предупреждал он, Россия испытает большие трудности с поставкой военных материалов.

Во время своего пребывания в России Думерг и Мильнер встречались с лидерами либеральной оппозиции — например с Г. Е. Львовым, который станет главой Временного правительства после Февральского переворота. Кроме того, с их участием устраивались грандиозные рауты оппозиционеров. Под конец иноземные гости даже пожелали присутствовать на открытии сессии Государственной Думы. Но туда их не пустили. И ни на какие политические уступки русское правительство не пошло.

После этого западные демократии сделали ставку на государственный переворот, вошедший в историю под именем «Февральская революция». В центре антимонархического заговора находился либерал-октябрист Гучков (с которым так мило контактировал Троцкий). Активное участие в нем приняли начальник Штаба М. В. Алексеев и командующие фронтов, его патронировали дипломаты «союзных держав». Один из лидеров кадетской партии князь В. А. Оболенский вспоминает о своем разговоре с Гучковым, произошедшем в 1916 году: «Гучков вдруг начал меня посвящать во все детали заговора и называть главных его участников... Я понял, что попал в самое гнездо заговора. Председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нем и другие лица, как генерал Рузский... Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него».

Заговорщики все-таки добились своего — в Петрограде начались массовые волнения, а генералы фактически изолировали Николая II, вынудив его подписать отречение. И вот что характерно — уже 1 марта, еще до официального отречения, Англия и Франция признали оппозиционный Временный комитет Государственной Думы единственным законным правительством. Потом наступили смута и хаос. Армия подверглась разложению и уже не хотела воевать с Германией. Россия оказалась предельно ослабленной. аntisionizm

Фунт аглицкой политики

Берёшь чужие деньги – отдаёшь свои интересы. Как работали иностранные капиталы на развал России.

Деньги всегда путешествуют по миру. Однако тот факт, что на территории Москвы находят арабские монеты аж IX века, может свидетельствовать скорее о более древнем возрасте нашей столицы, чем принято считать. Просто арабы через Кавказ и Хазарию раньше стали проникать на наши земли, чем европейцы. Талеры появляются лишь в слоях века XI. Хотя мы должны помнить, что торговые интересы зачастую шли рука об руку с политическими союзами и поисками разного рода геополитических преференций.

Всерьёз можно говорить о том, что наши соседи начинают подумывать об использовании традиционных финансовых инструментов для решения своих проблем на просторах Руси с конца века XV, когда в Европе вдруг с удивлением констатировали появление солидной державы на востоке, которую уже нельзя было именовать исключительно Татарией или Тартарией. Новые нравы стали внедрять на Руси вслед за обозом Софьи Палеолог.

Но о большом иностранном влиянии на состояние внутренней политики говорить не приходилось. А вот при Иване Грозном Московию открывают для себя англичане, которые начинают через наши земли искать более короткий путь в Индию. Английские фактории постепенно проникают и в Поволжье, откуда путь на Каспий и дальше, в страну магараджей, представляется наиболее рациональным. Однако наступает Смута, когда многие иностранные форпосты, включая и Немецкую слободу, были попросту разгромлены. Но вот, что удивительно.

Некоторые историки уверены, что часть средств, заработанных английскими купцами в России, была передана через посредников на формирование ополчения Минина и Пожарского. Дескать, протестантские деловые круги не были заинтересованы в том, чтобы власть в стране взяли бы силы, напрямую зависимые от католической Европы. А потому готовы были финансировать борьбу с польскими оккупантами. Версия сия не слишком доказуема. Тем более что при царях Михаиле и Алексее англичане никаких преференций не получили. Впрочем, оставим эти предания старины глубокой.

Большая кровавая игра

Но чем активнее Россия играла свою роль в мире, тем настойчивее в карманы некоторых отечественных вельмож сыпались монеты, в основном отчеканенные на туманном Альбионе. В конце восемнадцатого века мишенью ловких британских политиков, для которых цель всегда оправдывала средства, стал дон Кихот российский – император Павел.

Фигура этого русского Гамлета парадоксальна. Хотя теперь-то мы понимаем, что слегка эксцентричный правитель стал вначале жертвой разнузданной пиар-кампании, которая должна была морально обосновать последующее физическое устранение «абсолютно безумного царя». И европейские газеты в немалой степени способствовали созданию вокруг Павла Петровича чёрной ауры идиотизма. Притом, что уже тогда редакции французских и английских газет с удовольствием публиковали проплаченные материалы. И этим пользовались, к слову, и российские политики.

Портрет императора Павла I

Недавно один британский историк был, по его словам, потрясён, узнав, что непосредственное участие в цареубийстве принимали английские дипломаты. Для современной толерантной Европы такое вмешательство во внутренние дела России выглядит слишком уж грубо. Но зато полностью вписывается в классический вопрос: кому это было выгодно.

Между тем, Павел стал поворачивать империю от союза с Англией, ради которой страна уже натаскалась каштанов из огня семилетней войны, к сближению с наполеоновской Францией. Сейчас эта политика воспринимается несколько искажённой сквозь призму всё той же войны 1812 года. Но как знать? Может быть, не ликвидируй заговорщики Павла, и первой Отечественной просто не было бы. Да и карта мира выглядела бы несколько иначе. Не было бы Британской империи, над которой не заходило солнце. Да что далеко ходить! Сам Михаил Кутузов после Березины умолял Александра Первого не начинать европейского похода, поскольку он-де сыграет на руку только Британии. Но Александр уже вообразил себя новым континентальным мессией. Он рвался к мировой славе. Его было не остановить.

Впрочем, планы Павла и Наполеона организовать совместный поход в Индию через Поволжье и Каспий также давным-давно были объявлены чистой воды вредной авантюрой. Хотя кто-кто, а Бонапарт в сумасшедших не числился. К тому же и большевики, известные прагматики, рассматривали такой же вариант конного похода на Дели.

Словом, Павел стал прямой угрозой британским интересам. И Лондон принял решение поддержать самый радикальный вариант. Русский правитель не устраивал на тот момент ведущую западную страну, как ныне Лондон и Вашингтон идут на ликвидацию Каддафи или прямую поддержку врагов Асада. Англосаксы не привыкли делать политику, когда прижмёт, в белых перчатках.

А посему вполне установленный факт: посол Великобритании Уэнтворт передаёт через свою любовницу Ольгу Жеребцову заговорщикам немалые средства. К слову, сама Жеребцова приходилась сестрой последнему екатерининскому фавориту Платону Зубову. То бишь, сошлись интересы реставраторов как наших внутренних, так и внешних. Недаром Александр по взошествию на престол тут же обещает, что всё будет, как при бабушке. История пошла по другой колее. И английское золото сыграло здесь свою, видимо, немаловажную роль.

За чей счёт звонил «Колокол»

Тот факт, что серия польских восстаний в значительной степени финансировалась силами, жаждавшими развала Российской империи, остаётся непреложным. Существуют немалые подозрения в том, что и руководители тайных декабристских обществ не брезговали заграничными субсидиями. Однако сам Николай Первый положил конец подобному направлению расследований, видимо, не желая, чтобы такие связи были обнародованы. Он жаждал мира с соседними монархиями.

Но вот в середине века XIX на сцену выходит разбуженный всё теми же декабристами Александр Герцен. Либерал в эмиграции, крепостник, не отпускавший своих крестьян, но активно выступавший за отмену крепостного права, так сказать, в теории.

И вот вдали от Родины он довольно быстро попадает в зависимость от влиятельнейшего банкирского дома Ротшильдов. О влиянии этой финансовой корпорации хорошо высказался прусский посол в Париже Арним: «Лишь немногие правительства могут сказать себе, что не опутаны золотыми цепями Ротшильдов». Понятно, что уже тогда банкиры вели сложную игру, в которой экономические интересы тесно переплетались и дополнялись чисто политическими.

Между тем, Герцен, не выполнивший распоряжение императора о немедленном возвращении в страну всех российских подданных (в Европе началась чреда революций), фактически утратил своё российское немалое имущество, на которое был наложен арест. Но это не помешало ему попытаться разменять у Ротшильдов два билета московской сохранной казны – ценные бумаги той поры. По первой бумаге он получил приличные деньги, и тут банкиры узнали об аресте его имущества и счетов в России. Ясно, что либерал выглядел откровенным мошенником. Но опытные дельцы не стали преследовать эмигранта и поступили иначе. Видимо, им важно было завербовать небесталанного публициста с далеко идущими целями.

Ротшильды, кредиторы и Российской империи, обращаются к петербургским властям с требованием снять арест с имущества Герцена. В противном случае они чуть ли не грозят прервать кредитную линию России. Вдумайтесь, ради какого-то эмигранта, пусть и заработавшего репутацию противника русского режима, влиятельная финансовая империя готова поссориться с важным клиентом. Я не исключаю, что на Герцена уже была сделана ставка не столько банкирами, сколько британскими властями. Противоречия в Европе обострялись. Впереди была общеевропейская агрессия против России, названная Крымской войной, хотя её театр и протянулся от Кронштадта до Дальнего Востока.

Характерно, что и по времени выход первых номеров «Полярной звезды» и «Колокола» совпадают с началом первого акта той войны, её русско-турецкого периода. Действительно, образ России, как империи зла, начал творить не Рональд Рейган, этому «творчеству» не одно столетие. И Герцен, бытие которого теперь финансировалось через банк Ротшильдов, был как нельзя кстати.

Майер Карл фон Ротшильд

Впрочем, «Колокол» играл тогда и роль предвестника «Викиликса». Довольно скоро на его страницах стали появляться секретные документы, доставлявшиеся на Запад сочувствовавшими деятельности Герцена либералами.

В частности, например, протоколы заседания государственного совета по крестьянскому вопросу или переписка военного ведомства с командиром отдельного корпуса стражей. А это уже вещь серьёзная, куда более серьёзная, чем призывы к русским солдатам сдаваться агрессорам или сетования на то, что «Россия поражена сифилисом патриотизма», попахивало организацией шпионажа.

Ради этого стоило англичанам не только финансировать вольную герценовскую типографию, но и создавать интернациональную и хорошо законспирированную сеть доставки журналов в Россию. Не исключено, что работала формула: туда журналы – обратно информация. Впрочем, бой «Колокола» скоро стал затихать, не смотря на все усилия доброхотов. В России стали набирать ход реформы, было объявлено об отмене крепостного права, стала формироваться местная власть. Герцену пришлось признать, что русская аудитория для него была потеряна. К слову, сам публицист и его дочь Лиза умирают через некоторое время при весьма странных обстоятельствах. Есть версия, что кто-то не захотел выпускать из своих рук уже авансированные под Герцена средства. Мавр сделал своё дело.

«Сам прибыл никем не опознан»

Вообще поддержка западными спецслужбами, как бы они исторически не назывались, русских революционеров – это особая сага. Но самая яркая страница такого финансирования пятой колонны в России, без сомнения, долгие годы скрываемая связь Ульянова-Ленина с разведками российских противников в Первой мировой войне – Германии и Австро-Венгрии.

Всем давно известна поездка Ильича в пломбированном вагоне в Россию через территории её недругов в разгар войны. Даже самым твердолобым ленинистам трудно было опровергать мысль о том, что вождя запускали в страну на манер болезнетворного микроба для разложения и разрушения России изнутри. Однако такой вояж был только вершиной айсберга сотрудничества Ульянова с подкармливавшими его в эмиграции спецслужбистами.

Снова повторяется история с Герценом: континент готовится к большой войне, и российские «доброхоты» вскармливают пятую колонну из числа недовольных российской властью. Уже в начале 1914 года германские спецслужбы создают в столице нейтральной Швеции «банкирскую контору Фюрстенберга», во главе которой оказывается пламенный большевик Ганецкий.

Тот самый, о кристальной честности которого неоднократно пишет сам Ильич. Такая контора не была оригинальной. В циркуляре немецкого МИДа, перехваченного русской разведкой, прямо говорится, что подобные структуры создаются в нейтральных странах для воздействия на внутриполитическую обстановку потенциальных противников Германии. Сейчас бы назвали это возбуждением социальной ненависти.

Не исключено, что Ганецкий был не единственным человеком из окружения Ульянова, допущенным к германской кормушке. А нас-то уверяли, что Ленин жил исключительно на пенсию покойного батюшки и гонорары от своих статей. Чуть позже, после совещания в местечке Поронино, австрийская полиция проводит обыск на квартире Ленина, находит в его вещах браунинг, что было само по себе основанием для ареста. Но вскоре не просто отпускает его на волю, но ещё и выпускает в Швейцарию. В это время будущий вождь пишет своей сестре Анне, что в деньгах больше не нуждается. Видимо, освобождение могло быть куплено банальной подпиской о сотрудничестве с разведотделом австрийского генштаба. Но вот псевдонима Ульянова, который обычно даётся завербованным агентам, мы уже никогда не узнаем. А то было бы забавно: вот литературные псевдонимы, вот-чисто политические, а вот – иудин.

В финансировании большевиков немаловажную роль играл и небезызвестный Парвус, который призывает немецких спецов спровоцировать в России недовольство на манер революции 1905 года, потратив на весь процесс примерно 20 млн. рублей. К слову, тот же Парвус основывает в Скандинавии некую контору «Фабиан Клингслянд», во главе которой опять оказывается всё тот же Ганецкий. Явно доверенное лицо по освоению иностранной «помощи».

Весьма характерно, что уже в 1915 году посол Германии в Швейцарии Ромберг сообщает своим властям, что русские социал-демократы, в случае прихода к власти, готовы пойти и на сепаратный мир с Германией, и на самоопределение окраин империи. И было за что Ленину и его коллегам раздавать такие обещания. Недаром ведь статс-секретарь германского МИДа Кюльман в письме к кайзеру констатирует: «Лишь тогда, когда большевики стали получать от нас настоящий приток фондов по разным каналам и под различными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги свой главный орган «Правду». А будучи уже в эмиграции, экс-меньшевик Абрамович в письме к коллеге Валентинову, оговариваясь, что революция всё равно должна вызреть внутри страны, признаёт: без германских денег большевики не обрели бы такой своей силы. Средства нужны были и на печать, и на партийный аппарат.

Очень многие нюансы сотрудничества большевиков с врагами России стали известны благодаря тому, что американцы в сорок пятом завладели архивами германского МИДа. В результате, по подсчётам английского историка Дж. Смила, Германия потратила на российскую революцию что-то порядка 30 млн. марок. Но итог этой истории известен. Ильич деньги взял, правильно их освоил. Власть захватил, а немцев фактически кинул, сделав ставку на революцию уже в Германии. Брестский мир и массовый вывоз из страны продовольствия и сырья – лишь небольшая и временная плата за всё немецкое финансирование. Но России, погружённой в хаос гражданской, легче не было.

Эпилог

Три примера из разных эпох финансового вмешательства в наши внутренние дела, а цели «спонсоров» сквозь века оставались неизменными – расшатывание страны, прикармливание пятой колонны, ослабление России с тем, чтобы без проблем пользоваться её национальными богатствами.

Ну, а что происходило в 90-х, когда, по признанию самих же американцев, многочисленные заокеанские советники, наводнившие правительство молодых реформаторов, откровенно занимались сбором самой конфиденциальной информации, хорошо известно.

Как выразился известный французский журналист Жан-Франсуа Ревель, внешняя политика есть имитация войны другими средствами. А для войны, как известно, необходимы три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги.

М. Щипанов

Британский дипломат Линдли: воспоминания о русской Революции 1917-го

Советник английского посольства Фрэнсис Линдли провел в России с 1915-го по 1919 год. Он оставил дневники об этом времени. Из них видно, что Февральская революция была спонтанной; чтобы спасти Восточный фронт, Антанта предлагала Керенскому частичную демобилизацию; Ленина он считал «хозяином земли русской».

Барон Фрэнсис Линдли приехал в Россию летом 1915 года в должности советника посольства Великобритании. Посол Бьюкенен рекомендовал Линдли в качестве своего преемника зимой 1917 года, когда вопрос об отъезде посла на родину был уже решён. В январе 1917 года Линдли де-факто стал поверенным в делах Англии в России, хотя соответствующих документов новой власти он так и не вручил (впоследствии это породило среди историков разноголосицу насчет его официального статуса). В новой должности Линдли пробыл до весны 1919 года.

Воспоминания о службе в России Линдли начал писать в 1930-е годы, опираясь на собственные дневниковые записи. Закончил уже после Второй мировой войны. Опубликовать их он не успел: лишь начал читать и править машинописный вариант. Только в 1994 году, спустя более четырех десятков лет, его внук, сэр Кэсвик передал рукопись своего деда на хранение в Русский архив Университета Лидса.

(Барон Фрэнсис Линдли)

Описание Февральской революции Линдли начал с её внешних проявлений: «27 февраля снова открылось заседание Думы. Впервые на улицах были казаки, военные патрули и пулемёты. Несколькими днями позже прошли воистину грандиозные стачки. Трамваи были опрокинуты, а толпы народа наводнили улицы. Ситуация с едой ухудшалась, и публика день ото дня становилась всё более отчаянной. Появились красные флаги. Вокруг стреляли и убивали людей». Вдумываясь в причины народных волнений, Линдли заключил, что возникли они стихийно вследствие непродуманной внутренней политики и отсутствия ответственных министров, имеющих «доверие Думы и свободу действия».

Линдли уделил внимание основной движущей силе революции в столице – «запасным полкам», как он назвал запасные батальоны гвардейских полков. «Никакое компетентное правительство не оставило бы Петроград, переполненный «запасными» солдатами, только что призванными из своих деревень, лишённый надёжных отрядов, присутствие которых могло бы восстановить порядок. Таково моё впечатление, но если основы дисциплины и порядка были уничтожены, события должны были развиваться так, как они и случились».

Заключая раздел о Февральской революции дипломат сделал вывод: «Она разразилась случайно, как результат хлебного бунта, а не как результат хорошо спланированного заговора – хотя, без сомнения, в России было очень много революционеров».

Линдли с особым вниманием следил за противостоянием Временного правительства и Петроградского Совета. Вот как оно виделось ему: «Следующие несколько месяцев были заняты непрерывной борьбой между Временным правительством – то во главе с князем Львовым и с Милюковым в качестве министра иностранных дел, то во главе с Керенским и Терещенко в качестве министра финансов, – признанного союзниками, и Петроградским Советом со штаб-квартирой в Смольном, бывшей семинарии для юных леди.

Хотя борьба за власть клонилась, как временами казалось, в сторону правительства, оптимизм которого никогда не ослабевал, Совет упорно продвигался вперед, пока не добился господства над армией. И в точности как Совет постепенно брал верх над правительством, так большевистские элементы в Совете постепенно брали верх над сторонниками умеренных мер».

События 3 июля 1917 года Линдли назвал «неудачным восстанием большевиков» и сообщил о нём мимоходом, как о чем-то незначительном.

Зато Корниловскому мятежу он уделил существенно больше внимания. «10 сентября получил вести, что кавалерия Корнилова движется на Петроград, чтобы утвердить его диктатором, каковым он себя объявил. Правительство полагает, что на его стороне большая часть петроградских солдат, и намеревается сопротивляться. Большевики не поддерживают ни ту, ни другую сторону и осуждают обе.

На первый взгляд кажется, что Корнилов сошел с ума, предупреждая правительство о своих намерениях. Его солдаты только в Луге, в девяноста милях отсюда, и на его стороне может быть лишь очень небольшой процент войск. Если он победит, я не думаю, что он когда-либо овладеет ситуацией. Если он проиграет, нам будет гораздо хуже, чем было прежде.

Собрание дипломатического корпуса началось в 5 вечера. Я был там. Все решили оставаться в Петрограде; Терещенко просил посла уехать. Скавениус, датчанин, сказал, что он долго не беспокоился о происходящем и у него нет русской охраны миссии. Затем было собрание союзных представителей, на котором Нуланс, француз, составил предложение о посредничестве между правительством и Корниловым.

Решили поднять всех наших людей из Царского и других мест, чтобы сформировать охрану и организовать пароходы. Была запланирована оборона посольств силами персонала и охраны из русских солдат и юнкеров. Мы начали строить серьёзные планы защиты нашего посольства, привлекая для охраны русских солдат. Было даже предложено вызвать две наши подводные лодки в реку и поставить их напротив посольства.

Впрочем на русскую охрану было мало надежды. Как мера защиты от грабежей несколько юнкеров были расквартированы в моём доме и в посольстве, но они разделяли русскую слабость к крепким напиткам и однажды исчезли, мы были рады их уходу».

Красной линией через мемуары Линдли прошла тема русской армии. В 1915 году он приложил немало сил для вооружения этой огромной армады, добывая винтовки по всему миру. Он курировал поставку военных грузов через северную часть Финляндии.

Далее автор с горечью описывает, как большевистская агитация свела на нет все усилия союзников по сохранению боеспособности русской армии и удержании ее на позициях. «Дисциплина исчезла, солдаты стремились в тыл, не делая ни единого выстрела. Их бегство ускоряли большевистские слухи о том, что идет передел земли и им лучше поторопиться, чтобы успеть к этому. Что же касается моих собственных взглядов того времени, то я думал, что первое дело, которое необходимо было сделать, – это демобилизовать из армии всех, кому было больше 35 лет. Было ясно, что надеяться на возможное наступление не стоит».

Суждение о Ленине появляется после описания Октябрьского переворота: «7 ноября свершилось долго ожидавшееся большевистское восстание, после чего был создан Военно-Революционный комитет – как открытое противодействие правительству.

10 ноября Ленин сформировал свое правительство комиссаров. Переворот не был повторением стихийной мартовской революции. Он был тщательно спланирован, было мало беспорядочной езды на автомобилях, которую мы видели прежде. Пикеты красногвардейцев, солдат и матросов были установлены по всему городу, и с иностранцами обращались с подчеркнутым уважением. Большевики осознали, что дальнейший беспорядок вызовет у населения отвращение к их власти. Строжайшие меры были приняты и против грабителей».

Следствием нового порядка стал вывод автора, характеризующий нового правителя России: «Люди спокойны, благоразумны и восхищены руководством Ленина. Инстинктивно они чувствовали, что имеют хозяина».

В качестве антипода Ленину британский дипломат рисует Керенского как политика-неудачника. «Большевики повсюду среди рабочих завоевывают позиции, для захвата всего, что возможно. Подобно всем социалистам в схожих ситуациях, он предпочел лояльность своей партии благу своей страны. Это был конец его карьеры».

Линдли вспоминает приезд английских социалистов к своим идейным братьям (эсерам и меньшевикам) во время правления Временного правительства.

«В апреле сюда прибыли первые представители британских рабочих – О’Грейди и Уилл Торн. Честные, порядочные рабочие люди, они не имели ничего общего с интеллектуальными теоретиками, и спорили с ними час за часом. После одного из таких занятий они пришли в мою комнату и, освежившись виски с содовой, дали выход самому бранному описанию своих российских коллег: «A lot of body seeds, my dear chap» (Грубое простонародное выражение: «Слишком много (словесной) спермы, мой дорогой приятель», – сказал Торн».

События, связанные с разгоном Учредительного собрания не оставили заметного следа в памяти Линдли. Он уделил им всего один абзац, видимо посчитав это местной, чисто российской проблемой: «Учредительное Собрание было избрано, и союзные представители оказались весьма озадачены, как к этому должным образом относиться. Следует ли нам выпустить манифест в его поддержку, или нам надлежит подождать событий? Как обычно, мы выбрали второе. Наша предосторожность, казалось, была оправдана, когда Чернов, вновь избранный председатель, открыл заседание пламенной речью.

Были процессии в поддержку Собрания, много стреляли на улицах, что привело к нескольким сотням человеческих жертв и разгону Собрания Советами. Признаюсь, я думал, что этот шаг их погубит; поскольку идея Учредительного собрания захватила страну и порождала самые смелые надежды, так же, как немного позже – советский лозунг «электрификации». Но события показали, что я был неправ, а политика коммунистов оказалась абсолютно правильной».

(Во второй части обзора дневников Фрэнсиса Линдли говорится об иностранной интервенции и Гражданской войне в России. Блог Толкователя позже даст эти выдержки из воспоминаний английского дипломата). ttolk.ru

Помочь, проекту
"Провидѣніе"

Одежда от "Провидѣнія"

Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru

Застолби свой ник!

Источник — livejournal.com