Коммунизм – азиат

Синоним европейского духа

Предтечи коммунизма

Коба или Закон?

С беззакония они начались

Немного о терминологии

Масштаб свежей лжи

О Еврейском взгляде

Кто все эти люди?!

И еще раз о нацизме

Помочь, проекту "Провидѣніе"

Коммунизм – азиат в европейском наряде

Теория коммунизма, как мы превосходно знаем, возникла в европейском пространстве и европейском сознании. Задолго до того, как изобильно подкармливаемый Фридрихом Энгельсом Карл Маркс разродился чудовищным волюмом «Капитала», призрак в саване уже бродил по Европе, пугая и Ситэ, и Сити, и Вазастан.

Помнится, автору этих строк потребовалось в свое время сдавать дисциплину под названием «научный коммунизм». Что делать, как спросил бы Чернышевский. Пришлось написать памфлет о двух Фомушках, которые так и остались неверующими: Море и Кампанелле.

Выше, конечно, сказано для красного словца. Верующими эти Фомы всё ж были оба, Мор, помнится, считал даже, что совсем уж атеистов можно и в правах поразить. (Что по меркам времени логично – ибо где гарантия их честного слова? Ежели нет «ничего святого», так оно и нет). Так или иначе, но темой памфлета автор выбрал развитие идей, доказывая, что более поздний деятель превосходит, кто б сомневался, более раннего. Так, к примеру, в вопросах личной жизни Мор еще подвержен самым церковно ретроградским предрассудкам, вверяя столь государственно значимое дело инициативе самих граждан. Недоработка! Кому с кем …эээ… воссоединяться, это должны решать ответственные старшие товарищи. И чтоб худые с толстыми, а высокие с низкими. Это, товарищи, в самом деле продуктивный подход. И прогрессивный. А детей чтобы обобществить.

Надо бы поискать в пыли антресолей, да перечесть. Помнится, мы здорово хохотали над моим памфлетом перед экзаменом. Может статься, и неплохо написано. Дети-то мы были неглупые.

Глупыми были преподаватели известных дисциплин: мое произведение увенчала жирная «пятерка». (Что, конечно, веселья ещё прибавило). Впрочем – а впрямь ли они были глупы, эти работники идеологического фронта в период раннего Горбачева? Было оно им надо – связываться с этой наглой юной фрондой (наш курс был еще и – московский набор)? Не проще ли – «не понять» издевок, проглядеть скорей всю эту толстенную кипу работ, расписаться в ведомости – и кому к детям, кому к внукам?

Идеология издыхала. Жрецы ее напоминали монгольских монахов, каких видал мой отец в пустыне Гоби: неграмотных, не знающих тибетского, бормочущих наизусть свои мантры-шамантры, не особо вдаваясь в ускользающий смысл.

Это сегодня Ильич вновь лезет из мавзолея. Тогда лежал тихо.

Но мы сейчас не об Ильиче, этом кудеснике метаморфоз, а все же о теории. Марксизм, коммунизм – всё это вылупилось в Европе. Но нет ничего более чуждого европейскому духу, нежели это учение.

Что мы назовем здесь «европейским духом» (понятие может вмещать очень многое)? В данном случае – присущий европейцу индивидуализм. Постижение ценности и глубин единственной личности, отражение макрокосма в микрокосме. Европа началась с философии, с безумцев досократиков, что обули воистину одну только ногу, шагнув ею в новое пространство. Необутая нога еще стояла на старой земле: еще женщина не почиталась личностью, еще не смела высунуть носа из женской половины дома, а в случае материальных затруднений, либо просто плохого настроения главы семейства, новорожденную девочку не считалось зазорным выбросить на свалку.

Однако новорожденная девочка Европа, немыслимая без женщин-личностей, на свалку не захотела. Сколь рискованными способами она утверждала женскую индивидуальность – от Аспазии до Сафо – мы, пожалуй, обойдем. Выбирать, как говорится, не приходилось. Европа родила философию, явление, не знающее аналогов в иных цивилизациях. Скромное мнение автора этих строк сводится к ошибочности употребления словосочетаний наподобие «китайская философия». Нужно какое-то иное слово. Нельзя называть одним словом направления мысли, не имеющие общего терминологического инструментария. А Китай дал скорее свод религиозно-этических размышлений, но не изобрел орудий для сумасшедшего возведения абстракций.

Философия – синоним европейского духа. Один из синонимов.

Европа шла дальше – она породила лирику. Опять же – эпос имеют все. Нельзя быть цивилизацией и не иметь эпоса. Мы здесь, конечно, чуть утрируем. Зачатки лирики встречаются везде. К примеру, в Древнем Египте, впрочем, цивилизации не вполне азиатского типа. «Дикий гусь летит и спускается, и множество птиц порхает вокруг. Но я не думаю о них, я думаю о моей любви». Лирический герой мусульманского поэта, в свою очередь, просит жестокого караванщика медленнее гнать верблюдов, ибо они увозят его возлюбленную. Ну так то любовь. О любви трудно повествовать эпически, хотя у некоторых и это получалось. Кроме любви, о красотах родной природы писали. «Маленькая сикомора, как она прелестна! Плоды ее краснее яшмы…» и т.п. боюсь переврать. О бренности жизни высказались, пожалуй, все. В каких шумеров (в хорошем смысле слова шумеров) ни ткни – непременно найдешь, что быстры как волны дни нашей жизни, и что день то короче к могиле наш путь, а умрешь и похоронят как не жил на свете. Куда же без этого.

Но рядом с Алкеем, в его страстном пересказе сложнейших движений души, всё это – как букварь супротив Розенталя.

Античные римляне теории добавили мало. Зато хорошо освоили чужое – и сделали достояние небольшого народа достоянием всей цивилизации, вымащивая, неведомо для себя самих, прекрасные дороги – для победного шага Европы.

Европа шла к провозглашению спасения живой души – самой главной ценности – целью и смыслом существования. Европа приняла христианство полностью – и только она. Иным для этого чего-то недостало. Может быть – ощущения великой значимости каждой личности?

«Отменив» существование души, коммунистическое учение противопоставило себя всему, что формировало понимание ее природы. Коммунизм – учение абсолютно азиатское, непостижно уму, как рванувшее в нашем пространстве мысли.

Коммунизм – враг индивидуальности. «Сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня». В этой пошлой песенке времен застоя всё сформулировано чётко. Главное не то, что не личное, главное – безличное. Рабочий коллектив, толпа демонстрации, негодующая общественность. Незаменимых людей нет.

Чудовищная жестокость, в которую Западная Европа долго попросту отказывалась верить, столь неправдоподобно звучали свидетельства правды в ХХ столетии, явилась первой приметой физического пришествия этого учения. Кстати – пыткам комиссары учились у китайцев. Сдиранию кожи с живого человека, точкам максимального причинения немыслимой боли, всему, на что нужно особое умение длить мучение, не убивая «раньше» времени. Казалось бы – зачем? Победить, истребить – это хотя бы понятно. Но отчего так важно снять кожу заживо? А это не цель. Это свойство.

Свойство – полное безразличие к судьбам отдельных людей, мышление количествами. Столько-то человекоединиц – на Беломорканал. Врачей, священников, интеллигентов, крестьян – да какое различие? Перед кайлом все равны. Кто долбит почву в буднях великих строек – какой мир умирает вместе с «доходягой», неважно и совершенно не интересно. «Повесьте человек сто», – пишет Ленин в служебной записке. Каких человек – неважно. Он ощущает себя восточным деспотом, а людей, как далее Коба, видит лишь через столбики цифр. (Кобины квоты на репрессирование).

Не случайно Россия стряхнула коммунизм через семь десятков лет, между тем как в Китае он укрепился и плодоносит до сих пор. Эти плоды страшны, хотя изобильны. В Китае уже устанавливается цифровой высокотехнологичный контроль за людьми. (Много играешь в компьютерные игры? Да ты бездельник! Понижение «рейтинга». Отныне тебе не положены железнодорожные билеты в спальных купе – только сидячие места). Мыслепреступление, лицепреступление – все это скоро перестанет быть фантастикой.

Не случайно квинтессенции своей – хоть и ненадолго – коммунистические идеи достигли не в европейском пространстве, а у кхмеров. (Замечательный лидер, впрочем, хорошо обучался в Европе, «Капитал», как мы знаем, штудировал. Но ведь как сел на пришлого студента сей костюмчик!)

Не случайно на нашей политической арене идет активная смычка представителей и пособников исламского экстремизма с новыми красными. Вспомним и ЕСМ Дугина (почитателя красных кхмеров), и недавнее активное камлание М.Шевченка за Грудинина вместе с Удальцовым и Прилепиным.

Кстати, замечательное достижение практического коммунизма (мы уже давно перешли от теоретика Карлы не только к практику Ульянову, но и к чудесному грузину – тоже весьма практичному товарищу), а именно чудовищные колхозы, госмонополия на собственность и все мыслимые средства производства – тоже странная отгадка из азиатской древности – о которой чудесный грузин не имел малейшего представления. А тем не менее. Буквально недавно попались интересные данные со ссылкой на работы А.И.Тюменева, востоковеда первой половины ХХ столетия.

Так выглядит хозяйственное устройство в Шумере, во времена III династии Ура. При царе Шульги человекоединицы «разбитые на партии, подчинённые особым надзирателям… передавались по мере надобности из рук одного надзирателя во временное распоряжение другого, перебрасывались с одной работы на другую, наконец, в связи с объединением местных хозяйств, пересылались из одного хозяйственного центра в другой. В такие условия поставлены были теперь не только неквалифицированные работники… но и профессиональные ремесленники, не исключая представителей наиболее квалифицированных видов ремесленного труда».

Любое частное предпринимательство у царя Шульги было запрещено, как вообще любой частный способ получения доходов, а женщины имели равные права с мужчинами – вырабатывали ту же норму, в том числе и в качестве землекопов. Смертность у царя Шульги была баснословная – до 35%. Зато возникали новые каналы, необходимейшие, так сказать, водные артерии.

Противопоставим этому юность христианской Европы: гильдии, цеха – по сути: правозащитные организации рабочих от квалифицированных до черных.

Предтечи коммунизма

Но если Азия попросту не воспринимает человека как ценность в количестве менее ста единиц, и тиранство какого-нибудь Шульги упиралось исключительно в практическое решение задач за счет людей и любой ценой, без теоретических надстроек, то наши фрагменты общественного безумия всегда ведут в ад через благие намеренья – сиречь хилиастические ереси. Как бы нам так взять да опрокинуть небо на землю, чтоб на тысячу лет сделалось хорошо. Царь Шульги не желал для подданных «города-сада». Сиденье в грязи с поеданием пайки подмокшего хлеба он воспринимал как для этих самых подданных вполне нормальное.

Наши же предтечи коммунизма, начиная от Мора, которого мы впрочем, любим не за это, видели в уравниловке и подконтрольности гарантию всеобщего счастья, что непременно наступит. Не для ныне живущих, присовокупили за теоретиками практики. Для «будущих поколений».

Впрочем, на выходе результат сравнивался. Разуму и душе, погибавшим в нечеловеческих условиях, решительно не было разницы – царь Шульги или диктатор Коба, чтоб «унавозить грядущую гармонию» либо единственно ради сиюминутной сельскохозяйственной/промышленной задачи.

Отчего столь чуждые Европе идеи проросли в столь непитательной для них почве? Отчего дали такие кромешные всходы именно в наших землях? Бог весть. Едва ли ответ сыщется. Невозможно измыслить ничего, более враждебного нашей сути. Европа родилась индивидуалисткой. Коммунизм тащит ее в безликую многоликость небытия.

Новосибирск: Коба или Закон?

Новосибирск готовится воздвигнуть памятник Иосифу Джугашвили, более известному под партийной кличкой Сталин. По меньшей мере спорное присловье «это ж наша история» опять восторжествовало. Напрасно люди здравые отмечают: а что ж в Берлине нет памятников Адольфу Гитлеру? Или Гитлер – история не германская?

Тут предсказуем шквал криков: нельзя равнять Гитлера и Сталина!! Гитлер – осужденный преступник, а Сталин – глава победившего нацистское зло государства! Как вы смеете, «власовцы» и т.д. Песня знакомая. Но позвольте, господа товарищи: как это так: Сталин – и не был осужден? Мы видим, что подобная постановка вопроса вас зело дивит. Напрасно. Начнем издалека, от яиц к яблочкам. Хотя государственное образование под названием СССР и не являлось легитимным, ибо произошло в результате государственного переворота, заговора, но в нашем грешном мире существует строгое различение понятий de facto и de jure.

Юридически – в легитимности СССР по меньшей мере сомневались главы всех европейских и новосветных государств. Фактически – что имеем, с тем считаемся: послами обменивались, договоры заключали, торговали и сотрудничали – даже в разгар холодной войны. Итак, фактически существовало государство СССР, а управляла им официально коммунистическая партия. То есть КПСС в СССР была высшей формой власти.

С этим никто не спорит? Прекрасно, продолжим. В далеком феврале 1956 года в Москве, в зале заседаний Верховного совета РСФСР, состоялся ХХ съезд КПСС. Одних только делегатов с решающим голосом присутствовало 1349 человек. То есть – полное представительство тогдашней власти в стране, облеченное всеми полномочиями. Собравшиеся решали за всю КПСС. И решили, кажется, единогласно, принять постановление о так называемом «культе личности». Формулировка мягковата, но это уже частности.

Важны формулировки, донесенные до нас документами того времени: «НЕЗАКОННЫЕ репрессии», «восстановление социалистической ЗАКОННОСТИ»…

Новоружи (фр. - новые красные) любят порассуждать о «предательстве» Н.С.Хрущева. Прекрасно. Но что – все почти полторы тысячи делегатов, не какие-нибудь случайные, а самые отборные в партийном смысле люди, тоже оказались предатели? Да что ж за беда-то, господа товарищи, с вами куда ни глянь, в предателя и ткнёшь? Где ж тогда пресловутые «честные партийцы»?

Пикантная деталь не по вопросу, но в тему. Недавно тут было с помпой отмечено столетие ВЛКСМ. Но как-то стыдливо обойден факт, что семеро первых руководителей этой организации оказались «вредителями и предателями», расстрелянными в конце 30-х годов. (Точнее – одного «просто» отправили в лагерь). Удивительно с вами, товарищи.

Возвращаясь к Хрущеву. Да, мы помним, он тоже оказался нехорош и был немножко свергнут. Однако в борьбе за власть, проистекшей между ним и Брежневым, со «сталинского» козыря никто не ходил. Чуть пожурив низложенного предшественника за «волюнтаризм», Брежнев отнюдь не подумал отменять решений ХХ съезда. Позиция его была вполне логична. Решение всей правящей партии существеннее, чем доминирование в верхнем эшелоне тех или иных ее группировок «по интересу».

Однако вне сомнений: если бы Брежневу, как всякому пришедшему к власти заговорщику, показалось, что сталинизм укрепит его позиции, придаст популярности – усатые бюстики и портретики повыскочили бы отовсюду в мановение ока. Ничего подобного не произошло. Брежнев, с его чутьем успешного заговорщика, не полагал, что народу этим покадит. Вот переименовать сеть овощных магазинов из «Кукурузы» во что-нибудь другое, это пожалуй. Пусть поскорей забудутся и безвкусный, мгновенно черствеющий кукурузный хлеб, и километровые очереди за хлебом настоящим.

В брежневское время отношение к Сталину было, не побоюсь сказать, много адекватнее, чем в наши дни. Его не прятали. Во всевозможных киноэпопеях Сталин был показан как имевший быть и принимать судьбоносные решения глава государства. Показан тактично: не оценочно, но фактически. Вот, дорогие школьники, был у нас такой Сталин, он встретился в Ялте с представителями Великобритании и США, договорились о том-то.

Это представляется само собой разумеющимся? Да ладно вам. Сам покойник разобрался бы с собой иначе. Вспомним знаменитую фотографию, где товарищ Сталин гуляет по набережной с другими товарищами. В какой-то момент с исторического снимка исчезает товарищ Ежов, шедший от вождя справа. Речная рябь, парапет – и никакого Ежова, будто прямо в речку сбросили. А фотография – фотография продолжила существование.

«Станете спорить – у Ленина будет другая вдова!» Если это и не правда, то хорошо придумано. И Брежнев мог бы с неизъяснимой легкостью поместить на место ХХ съезда подвиг товарищей Огилвина, Огилвидзе и Огилвовича. Мог, но не сделал. Времена все же смягчались.

В «застой» об осужденном в «оттепель» Сталине мало, кто вспоминал. Считая ветеранов войны, которые были тогда неизмеримо многочисленнее и являлись поколением не прошлого, а еще настоящего дня. Тогда память войны была тоже нормальной – не помпезной, не истерической, а человеческой. В день Победы вспоминали «пехоту и родную роту», ну и, конечно, поделившегося куревом товарища. И, помянув мертвых, возвращались к делам живых.

Сталин сделался востребован только после развала СССР, когда разочарованный квазилиберальными реформами народ возжелал управы на супостатов и «сильной руки». (Характерно, что на пике популярности Путина, который приходится на годы вокруг миллениума, тема развивалась отдельными «патриотическими» теоретиками, но заметно несомненное падение общественного к ней интереса. Когда широкие массы ждут конкретных благ от живых людей, их труднее накормить сказками из прошлого).

После развала СССР коммунисты сделались сильно разнообразнее в сфере идей: половина отменила для себя прежде обязательный атеизм, переписалась из интернационалистов в ревнители национальных ценностей, половина осталась как есть. Но реанимацией Сталина занялись поголовно все красные. Портреты с усами замаячили повсеместно. Но проводила ли КПРФ съезд, отменяющий свой ХХ? Насколько мне известно, нет.

Таким образом, КПРФ сейчас идет строго против себя самой. Что не есть правомочно – не по нашим правилам, но по ее собственным.

Ах, КПРФ и КПСС – разные партии? Полноте. Что, ВКП(б) и КПСС – тоже разные? И НКВД с КГБ – не имеющие друг к другу отношения организации?

Сейчас компартий несколько, но все они исходят из одной: из КПСС.

Что ж вы предаете решения родной партии, товарищи? Или наоборот – КПСС была партией предателей дела Ленина-Сталина? Сложно с вами.

Так или иначе – а отмены ХХ съезда у коммунистов не было. А случись вдруг таковая – это все одно не довод к смене оценки деятеля на уровне всего государства. Сегодня официальная реабилитация Сталина коммунистами ничего не значит для нас – ибо поезд ушел. De facto компартия больше не является властью. Но и это еще не весь правовой произвол. Когда новые красные навязывают нам дебаты о «белом терроре» и прочем таковом, ими намеренно обходится одно небезынтересное обстоятельство. Все белые военачальники были в Российской Империи законопослушными людьми. Среди же красных большая часть – преступники сообразно тогдашним законам, причем преступники зачастую не политические, но уголовные. Во всяком случае, автору этих строк сложно признать «политическим» преступлением ограбление, при котором было убито около полусотни людей.

Клевета? Ленин и Сталин ничего такого не устраивали? Да, зряшно товарищ Коба (еще одна партийная кличка Джугашвили) не позаботился о «другой вдове». «Деньги нужны были до зарезу», простодушно повествует Н.К.Крупская. Вот и зарезали, точнее – взорвали. Четыре с лишним десятка человек. А как же иначе? Ведь нужно же было этим добрым людям на что-то «ставить типографии».

Таким образом, в городе Новосибирске намереваются воздвигнуть памятник человеку, являющемуся уголовным преступником по законам страны рождения и подданства, и осужденному властью страны, гражданином которой умер. Осужден посмертно? Ну, так и Гитлер, с которого мы начали, осужден тоже посмертно.

Да, осуждение Сталина, если с Гитлером опять же сравнивать, половинчато и поверхностно. С одной стороны так. Но есть и другой момент. Гитлера судили те, кто его победил. Сталина – собственная партия. А это тоже дорогого стоит. Представим, что Гитлера судила бы за преступления против неповинных людей НСДАП. Вот был бы прецель!

С беззакония они начались, к беззаконию возвращаются

Ах да, еще: «роль Сталина в войне». Тут мы даже не дадим втягивать себя в спор. Ибо, как сию роль ни оценивай, но Сталина мы осуждаем НЕ ЗА ЭТО. Маршал Петэн был всенародно почитаем как «Верденский герой». Что не помешало французам судить его и приговорить к смерти. (Казнь заменена на пожизненное заключение – в силу многочисленных ходатайств).

Если и это не вполне доходчиво: спасение утопающего не отменяет уголовной ответственности за сбитого пешехода.

Последнее (надеюсь) возражение: а как же проведенный (довольно чахлый) референдум? Волеизъявление жителей, всё такое прочее. Референдумы – вещь полезная и нужная. Но, в отличие от безусловного критерия права, волеизъявление тоже – всякое бывает. Я не придерживаюсь демократических воззрений, и превосходно помню, что коллективный разум вполне может помрачаться. Казусов тому немало. Право – критерий непогрешимый, воля большинства – когда как.

Особенно же выразительно выглядит новосибирская инициатива в свете прилетевшей на днях первой ласточки нового красного террора. Да, мы про Архангельск и юного бомбиста-коммуниста. (А вот уже и в Москве нашли сообщника – с бомбой в квартире).

Экс-кандидат в президенты коммунист Сурайкин уже прокомментировал сие так: «идеи коммунизма и терроризма не имеют между собой ничего общего. Вероятнее всего, у бомбиста было не все в порядке с головой, раз он поставил между двумя этими понятиями знак равенства».

Хотелось бы знать, всё ли «в порядке с головой» было у Перовской, Желябова, Гельфман, Нечаева, Каляева, и даже, страшно сказать, Александра Ульянова?

Хорошо, конечно, что от перечисленных выше гражданин Сурайкин с партийной принципиальностью отмежевывается. Впрочем, и мы помним: юный Володя «пошел другим путём». Путь заключался в том, что от расправы с теми, кого Саша почитал за идейных оппонентов, Володя перешел к тотальному стратоциду, т.е. принципиальному истреблению без вины виноватых.

Неужели не Ленин провозгласил «красный массовый революционный террор»? Читал ли своего Ленина коммунист Сурайкин?

Придя к власти, большевики установили беззаконие на государственном уровне. Десятилетиями страна напрягала все жизненные силы, чтобы вернуться к хоть-какому-то правосудию: вместо «троек» возвратились суды, вернулась и профессия адвоката. Но нынешние коммунисты бредят тем, что стыдливо замалчивалось в застой.

С беззакония они начались, к беззаконию возвращаются. Свидетельство их беззаконных вожделений – предполагающийся памятник в Новосибирске.

Немного о терминологии (Прилепин, либералы-бонаконы и др).

Я не раз убеждалась: умение логически мыслить - оно первым покидает человека, впадающего в левизну.

Вдогон к предыдущему тексту. Захар Лавлинский тут изволил назвать Каудильо - "чертовым". Ну это понятно, что (вполне искренние, верю), чувства переполняют, хотелось ругаться. Но где логика? Хочется тебе обозвать Франко - так кричи, к примеру, "кровавый", вы все любите эту кальку с английского, не так ли? Но вот "чертов"?.. Как в нашей Гражданской, так и в Испанской - черту принадлежали как раз большевики и республиканцы. И ведь они сами этого обстоятельства ни капельки не скрывали.

Всё о ту пору было предельно ясным, с обеих сторон:

Прислужник исторических чертей, подбесок называет кого-то "чёртовым". Было бы это смешно. Но - не очень.

С терминологией не в ладах почти все. Нормальные христиане - и те (ибо ленятся подумать - а откуда словцо?), в отрицательной коннотации говорят о "пятой колонне". Благороднейшую суть они своими руками клеят на лбы иноагентов и либералов, на тех, против кого "пятая колонна" шла. (В предках у "либералов", кстати, часто имеются "испанские дети", маленькие чертенята, и это у них очень престижно по сю пору).

Но, переключаясь на другой оттенок левизны, при всей умственной расхлябанности, левые имеют очень сильное свойство, по которому мы отстаем. Пусть какой-либо термин противоречит в их применении здравому смыслу, они начинают массово его употреблять, громко, многоголосо, повсеместно.

Так вышло, к примеру, с термином "орки". Вне всякого сомнения, католик Толкин, уж если бы вообще стал называть так всё же человеческие существа, он бы отнес сие отнюдь не к православным русским. Ибо, как католик, он ни в каком случае не мог бы быть на стороне радужки, прочойса, феминизма, демократии, словом - всего их повесточного комплекта. (А у них идеология - пакетная. У них нельзя быть, допустим, против СВО, но при этом и против прочойса. Да что там, вспомним, как они стройными рядами "ходили на "Матильду", ибо нельзя не сходить, а главное - нельзя не написать о своем походе в соцсетях).

Почему они так быстро подхватились приватизировать нашего Толкина - это понятно. Как Константин Крылов в свое время подмечал, их преимущество (ещё одно, да) было в том, что советская номенклатура (родители нынешних демократизаторов) могла пристраивать отпрысков в престижные языковые школы, особенно в английские. Да, большинство тех, кто во времена моей юности толкинировал, сейчас релокантируют. Они некогда ухватились самодельно переводить эпопею - первыми. Тогда - просто потому, что это "модно на Западе", ну а потом - так и не удосужились задуматься, что живут в несколько ином ключе.

Почему они, таким образом, понятно. Но почему мы им это позволили? Почему не выступили в ответ столь же синхронно? Почему не прогневались вовремя?

Но об этом я уже писала. А вот другая мысль мне пришла в голову только что. Толкина бонаконы (почему я называю их "бонаконами" я, кстати, тоже аргументирую - ведь они сняли в публичном пространстве цивилизованное табу с темы нечистот), усиленно приватизируют, обозначая даже свои ботофермы "фабриками эльфов" (!). А вот с Льюисом у них не сложилось. Ах, жаль, не могу найти статью какой-то прогрессивной хнасси о том, какой Льюис бездарный, скучный и как он мечтает всех женщин заставить варить борщи и не высовываться. (Да-да!) Искренняя была статья, с кучей прогрессивных лайков внизу. Поищу ещё, вдруг повезет.

И это не случайно. Не зря же масштабная экранизация Льюиса в свое время притормозила. И слово, на котором повелители повестки вдруг спохватились, было такое: Тархистан.

Ибо кинематографом о ту пору заправляли леваки, а исламолюбие - непременная часть повестки. Ежу ясно, сколь нетолерантно снимать "Коня и его мальчика".

Так что Люиса обнимать грязными ручонками - не получилось. Что хорошо, ибо - не в обиду настоящим думающим толкинистам - Льюис сейчас насущнее. Как автор "Мерзейшей мощи" прежде всего.

Сколько раз я говорила, и буду говорить: обзываться может любой глупец. Но надлежит искать точные термины. Вот я недавно (опять же про Льюиса) начала называть мигрантов из Средней Азии и евразийцев - тархистанцами. Это подобрано удачно, ибо такое определение нельзя перевернуть. "От тархистанки слышу" - никто мне не ответит, не вызвав здорового смеха вокруг. Хорошую брань невозможно вернуть обратно.

Но, покуда мы ищем точных формулировок, левые всего спектра просто перекрикивают нас за счет громкости глоток. И слаженности команды. Если орать очень громко и долго - можно закрепить в головах толпы, что православные христиане - "орки", а радужные прочойсеры - "эльфы", что какое-то отношение к черту имеют не убийцы монахов, а католик Каудильо, и вообще (мы и этому не удивимся), что товарищ Ленин был тайный схимник.

Что, конечно, радовать не может.

Глобальный масштаб свежей лжи от Прилепина (казус Майкла Глосса)

Информация (прошедшая в ряде ресурсов) такова: в зоне боевых действий погиб сын высокопоставленной чиновницы ЦРУ Майкл Глосс.

Захар Лавлинский вцепился в нее с комсомольским энтузиазмом. Ибо погибший (если данные верны, о чем ниже), юноша имел коммунистические воззрения. "Как СССР продолжает вербовать сторонников России", это шапка статуса с телеграме. Далее - главное для Прилепина: "Майкл был социалистом, леваком". Создается впечатление, что гибель человека интересует Евгения Прилепина только как повод возопить: "До фига сторонников СВО за пределами России вдохновил ваш чертов Франко, Пиночет и прочие"?

И, словно бы ставя точку (ну уж так-то убедительно припечатал оппонентов, что ой), Прилепин итожит:

Впрочем, кого я спрашиваю.

Восхитительная интонация, вероятно - каких-то жалких ничтожеств, с коими и спорить-то зазорно, угу. Вот с ответа на последний вопрос - кому, собственно, оппонирует бравый Захар, мы и начнем.

"Спрашивает" он, к примеру, капитана от артиллерии Александра Сигиду, который более десятка лет - на передовой. И он в такой мере правый, что для него де Голль - предатель и преступник, ибо... Ну, не станем же мы ждать от Лавлинского знания трагедии "черноногих" Алжира и понимания им значения этих странных букв - OAS. Лавлинский и испанского языка не знает, на котором Александр спрашивал своих боевых друзей Симона Монфора (многозначительный позывной, для тех опять же, кто понимает!) и Андреса об их отношении к франкистским лозунгам. И получил ответ: "El en corazon" - это в сердце.

Испанцы-добровольцы в Донецкой молодежной библиотеке. Родное место, я тоже сидела за этим столом. Или, к примеру, спрашивает он французских католиков, которые прошлым летом (я писала об этой встрече) совершили пешее (!!) Фатимское паломничество от Португалии до Москвы, до Красной площади.

Противники Франко глумятся над святыми мощами

Или бретонского студента, который недавно ездил с гуманитаркой на освобожденные территории и в Луганск, сопровождая священника-традиционалиста Виктора Пасичника? (Этого молодого человека я даже не спрашивала ещё о его воззрениях, ибо левый бретонец - это полный оксюморон).

Католики-традиционалисты в гостях у детского дома - недалеко от линии огня.

Перечислять я могу ещё очень долго.

Сейчас я прошу внимания для обобщения ситуации. Россию поддерживает за рубежом исключительно правый лагерь. Отличительные черты правого лагеря: это практикующие христиане, сторонники национальной идентичности, противники всего леваческого набора - от радужных до красных знамён, противники исламской экспансии. Зачастую - мои читатели, да, на десяти языках, но это к слову. Конечно, среди христиан антифранкистов не найти, ибо прогрессивные испанцы убивали священников и разоряли храмы. Вот эти правые - они преимущественно русофилы, это тоже характерная отличительная черта. Да, есть в правом лагере исключения, есть и заукраинцы. Но зато нет исключений в левом лагере - там русофобия практически тотальна.

Типичный вид левого лагеря в любой западноевропейской стране или в США

Ой, как же нет?! Евгений же Лавлинский прочел в газетах про целого одного левака, который сражался на СВО. Даже не полземлекопа левого симпатизанта, но целый один!

Мы способны понять весь размах этого шулерства?! Огромное количество людей, которые жертвуют деньги на детские дома и госпиталя Донбасса (об этом я не прочла в газете, а знаю лично), приезжают воевать за Россию, молятся за нее, распространяют правдивую информацию - и практически целиком антирусский кагал, в коем нашелся нетипичный человек?

Прошу вас, вникните в степень лжи.

И да, ненароком выясняется занятное, о чем забыл упомянуть Прилепин. Майкл Глосс погиб год назад, а писать об этом начали только сейчас, что немного странно. Так что - с этой историей еще надлежит разбираться.

Прилепинский объект. Ну, если в самом деле погиб за Россию, то мир его праху. Но вид немножко специфический...

А Захар Лавлинский продолжает свои "уроки русофобского".

"За правду" ложь - в любой строке по горстке,
Точится чёрным мороком экран.
Клуб тархистанцев собрался в Изборске,
Медийной суммой властвует Ташлан.

PS Уточнение для слабомыслящих: я могла бы, конечно, написать о ситуации взаимоотношений РФ и политики стран Востока - в контексте СВО, но это совершенно другая тема. Прилепин под своим "за пределами России" подразумевал, конечно, Запад. Ибо Восток вообще не знает, кто такой Франко. Франкизм и антифранкизм - это исключительно нашей расы внутренние борения. На это я и отвечаю. Очень большая просьба - прежде, чем писать возражения, немного пытаться думать. Это полезно.

Русское мнение о «Еврейском взгляде на русский вопрос»

Едва ли надо представлять публике читающей Авигдора Эскина. В последние два года этот израильский общественный деятель регулярно появляется в российском медийном пространстве. Но вот его книгу «Еврейский взгляд на русский вопрос», только что мною прочтенную, я взяла бы на себя смелость не только представить, но и порекомендовать.

Оговорюсь, впрочем, о СМИ. Средь всех, что наперебой рвутся сейчас брать у Авигдора Эскина интервью и приглашать его выступить, одна станция непреклонна в абсолютном бойкоте. Это «Эхо Москвы», заслуженно стяжавшая славу полностью русофобской. Вне сомнения, можно ставить под вопрос – является ли «Эхо» оппозицией? Но уж русский народ там ненавидят искренне, от всей души. Однако некоторые правительственные пропагандисты,некоторые профессиональные «патриоты» вполне желанные гости на «Эхе», меж тем как Авигдор – лицо абсолютно запретное, там, как по всей информационной Москве известно, давались зловещие зароки, что «никогда ноги его» и т.п.

Чем же убежденнейший, с отрочества, сионист, может быть столь нелюбим на станции, которая прозвана в народе «Эхом мацы»? А вот как раз тем, что влет доказывает – маца не имеет отношения к делу. В российском информационном пространстве паразитируют секуляристы, утверждает он. И еще он там не ко двору – безусловной своей к России и русским любовью. «Эхо» – неплохой индикатор. Русолюбов там не жалуют. Если русский «патриотический» деятель – желанный гость на «Эхе», то надлежит усомниться в его патриотизме.

Но теперь оставим «Эхо» в покое. У «Эха» свои проблемы: узрев публичную обнаженку помощницы главы станции г-жи Рябцевой, публика наша, в целом не слишком разбирающаяся в «наколках», оживленно спорит теперь о том, сколько «ходок» за плечами у замглавреда и каков был ее статус на зоне.

Иудеям, кстати, так же, как и христианам, татуировки предосудительны, равно как и публичная обнаженка. И здесь Эскин и «Эхо» не совпадают.

Но «Эхо» лишь частность. Авигдора ненавидит все русскоязычное либеральное еврейство в целом. Он же отвечает им взаимностью, не боясь упомянуть о «высоком проценте еврейского участия в грабительском делячестве и в растлевающих душу СМИ».

Нынешнего розлива либерализм (а точнее – извращенная профанация даже либерализма) запредельно революционен. Авигдор же цитирует в своей книге слова еврейского лидера первой половины ХХ века Хофеца Хаима: «Был бы я моложе, то с оружием в руках пошел бы войной на еврейских коммунистов». Потомственные пыльные шлемы Авигдору отвратительны не в меньшей мере, чем их кровопийцы предки.

Не мог он, сразу ринувшийся в идейный бой, горячо поддержав возвращение Крыма, не постичь революционного облика «майдана», того майдана, которым на какое-то время, к стыду нашему, обольстилась и часть русских.

Обращаясь к удачной формулировке Дометия Завольского, я отнесу Авигдора «не к антисоветчикам, но к контрреволюционерам». Это достойнее на порядок. Лишившись СССР, антисоветчики растерялись, ощутили себя не у дел, заметались в самые немыслимые стороны, не в силах отказаться от «красной угрозы». Когда-то достойные уважения мужеством, они теперь комичны, они ищут коммунизм у себя под кроватью и лупят по нему домашней туфлей. Если же контрреволюционер не видит угрозы революции – он спокойно возвращается к созидательному труду. И еще – контрреволюционер не позволит себя загипнотизировать одним цветом. Он всегда понимает, что цвет революции – величина переменная: от красного к зеленому ли, жовто ли блакитному, а то так и радужному.

Это у антикоммуниста цвет революции нанесен на мозги, как запрещенная нам татуировка.

Закрывая тему антикоммунизма, упомяну, что Авигдор не единожды возмущался нравственной деградацией ряда диссидентов: когда-то они выступали, рискуя собственной свободой, за идейных борцов, а в наше время поддержали срамных девок – Толоконникову с Алехиной.

Итак, Авигдор Эскин – несомненный контрреволюционер.

Так к разговору о чем Эскин, сионист и израильтянин, призывает русских своим откровенным монологом?

Прежде всего, как мне представляется, он стремиться развеять ряд мифов, препятствующих взаимопониманию. Думаю, Авигдору было горько и трудно объяснять каждый раз заново, что сионизм не есть стремление к «мировому господству», но стремление к возвращению еврейского народа на собственную землю. Если мы «господствуем», припирает он к стенке, то почему США и Евросоюз постоянно поддерживают «палестинцев»?

Почему в кавычках, спросят его. А разве была на тех землях такая законная власть – палестинская? Ах, под турками и англичанами жило «много арабов»? А вот мы сейчас потребуем еврейского правительства в Вильнюсе и Варшаве – ох, сколько нас там жило… Что, не хотите? Эскин бесподобен, когда ломит напролом.

«Мы ничего не способны им возвратить, – подчеркивает он. – Мы можем только отдать».

А «отдать» это уже совсем иная песня. И вы никому ничего не отдавайте, призывает Эскин. Без того уже наотдавали, это путь в никуда.

Честно осознаем все бывшее меж нами плохое, с благодарностью вспомним хорошее – это основной посыл книги. Нет двух других стран, что больше оболганы сейчас, чем две наши, продолжается основная ее тема.

«Русско-еврейское исправление не в новом смешении. У каждого из нас есть своя страна и своя земля. На почве родной укрепившись, духовное восставив над бытийным, мы можем речь повести на новом языке. Прошлое правдиво разберем, чтобы настоящее исправить и будущее построить».

Авигдор Эскин призывает к дружеству и позиционным союзам. Но не забывает и напомнить: «бывший советский лидер Михаил Горбачев признался, что для сохранения СССР «надо было найти 10-15 миллиардов долларов». А сколько денег к 1990 году должны были СССР арабские клиенты? Если общая сумма задолженностей стран Третьего мира Москве и нереализованной недвижимости там зашкаливала к 1990 году за четверть триллиона долларов, то можно справедливо предположить, что на долю арабских друзей СССР перепадало не менее половины суммы».

Эскин говорит о современных цивилизационных угрозах. Они страшны во времена разрастания «Исламского государства», во времена полной потери здравого смысла лидерами США и Евросоюза, проявившемся в украинском конфликте.

«Своим решением присоединить Крым Россия бросила вызов существующему мировому порядку», подчеркивает он, призывая к совместному демонтажу однополярного мира. Увы, сколько еще добронамеренных людей должны повторить те же слова и в России и в Израиле, чтобы быть услышанными?

Не удержусь еще от цитаты: «Чего стоит позор проживания половины еврейского народа за пределами Израиля?.. Что может быть более безнравственного в такую пору, когда еврей может беспрепятственно купить себе билет на самолет в Израиль, но предпочитает странничество?!» Да, Авигдора Эскина трудно назвать политкорректным. Зато у него есть страна, за которую он воевал, и, как у человека, не обделенного этим самым главным имуществом, у него довольно душевной широты, чтобы любить и свою вторую родину.

Книга Эскина понравилась мне тем, что является своего рода ответом на книгу Александра Солженицына «Двести лет вместе». Взгляд с другой стороны. Попытка продолжения диалога.

Местами Эскин страстно и гневно возражает Солженицыну. Но эти страсть и этот гнев – это голос любви. Это ярость не пятидесятипятилетнего израильского политика, но тринадцатилетнего московского мальчика, который был арестован за выступление в поддержку русского писателя. Да, Авигдор, мы повзрослели. Мы увидели, что наш о ту пору безусловный авторитет был иногда способен ошибаться, как и большинство смертных. Вас возмущает одно, меня другое. Это нормально. Но нам никуда не уйти от Александра Исаевича. Именно он учил нас, нежных телят на тонких ножках, как надо бодаться с дубами. Судя по нашим биографиям – научил неплохо.

Споря с Солженицыным, Эскин безусловно осознает титанический размер этой личности. Наблюдая это, как же грустно мне от того, что многие радетели русского интереса абсолютно не способны воздать Солженицыну должное, вместо обоснованной критики извергают запредельно тупую и бессмысленную хулу. Особенно мерзко звучит словцо «неполживость», применяемое для характеристики самых лживых существ в русскоговорящем мире – медийных леваков. Что общего между Солженицыным и либерализмом? Кто позволил вам глумливо искажать самый важный завет великого человека? Это стоит пощечины.

Да, и у Солженицына не всегда получалось. Не всегда, думаю, получается и у меня и у Эскина. Но это – наложенная матрица. Жаль тех, кто ее не имеет.

Но тут уже я впадаю в гнев, а, (улыбнемся), если «ветхозаветный гнев» еще привычен нашему слуху, но «гнев новозаветный» звучит совершенным оксюмороном.

И уж, кстати, о религии. Авигдор Эскин, конечно же, не удержался от речений о преимуществах своей и от некоторой за оную агитации. Что тут сказать? Лично я с Авигдором Эскиным от религиозных тем разговора категорически уклоняюсь. Ибо предположение, что два весьма взрослых гносеологических абсолютиста могут прийти хоть к чему-нибудь, кроме ссоры, представляется мне наивным. Разговор он и есть разговор, в нем трудно продумать каждое слово. В книге же Эскин далек от намеренья оскорбить чувства христиан, он корректен и уважителен, в частности к православию, как de facto титульной религии России. Поэтому он заслуживает достойных и уважительных возражений – на высоком теологическом уровне.

Кстати, неплохо бы кому-нибудь из наших богословов этим озадачиться.

Подходя к выводам. Авигдор Эскин призывает к российско-израильскому альянсу в свете угрозы ИГ и диктатуры США, и вполне успешно аргументирует такого альянса уместность и пользу. На этих позициях он стоит уже много лет, и к его мнению стоит прислушаться.

Кто все эти люди?!

Во времена моего отрочества ветеранов Отечественной войны было (вы удивитесь) много больше, чем в наши дни. Более того, они (во всяком случае, те из них, кто попал во фронтовой ад прямо со школьной либо студенческой скамьи) еще являли собой активную часть общества, созидающее поколение. Большинство из них было в здравом уме и твердой памяти, даже из тех, кто пошел воевать постарше. Так что услышать о войне нам довелось немало. Я очень рано начала читать Ремарка, уж не уверена, к пользе ли. Но Ремарк как-то удивительно легко срифмовался в моем юном сознании с разговорами наших фронтовиков. Тихая, трагическая нота звучала в тех речах, и мелкие детали военного быта странно наполнялись философскими смыслами.

Стоит прикрыть глаза, настроиться на ту волну, и в памяти что-нибудь зазвучит. Вот сейчас, к примеру, всплывают слова отца, что в летном училище кормили супом из черемши, что от этой черемши они пухли, не наедаясь, что с тех пор он не выносит ее запаха. Или песенка, любимая дядей Николаем: «А утром вызывают в особый отдел: отчего ты, парень, в танке не сгорел? Виноват, товарищи, я им говорю. В следующей атаке обязательно сгорю». Дядя Николай, младший из четверых братьев, «бэби», пошедший на фронт шестнадцатилетним, вправду умудрился не сгореть в танке – за всю войну. Вот только до конца жизни проносил в голове осколок и раньше старших сошел в могилу. Поразительная жизнеспособность мыслящего сословия в том поколении: дядя Николай, как и отец, сделал крупное научное открытие только лишь потому, что война распахнула им, двум младшим, двери в Университет. Прорвались.

Повторюсь: в детстве мы знали немало ветеранов и многое слышали от них. Не слышали только одного: слова «Сталин». Собственно, я начала обращать внимание на это слово только в том возрасте, когда от меня перестали скрывать, кто являлся, по сути, убийцей деда. Лет в двенадцать. А до этого… Не было до этого никакого «Сталина». Война – была, «Сталина» не было. Необходимо отметить, что нарочно его никто не прятал. Помню, мы смотрели со взрослыми вместе какую-то масштабную киноэпопею. Некто усатый с нерусским произношением курил там трубку, сговариваясь с Рузвельтом и Черчиллем. Внимание скользнуло, не задержавшись. Моя семья – не типична? Да, мы, верно, исключение: кровью полили землю до Берлина, а вот «красную собаку», как называл великого вождя дядя Сергей Константинович, за гения не держали.

Быть может, иначе мыслил Лев Николаевич Гумилев, сын великого (тоже расстрелянного) поэта?

«Мне слышен был пушек отчетливый стук,
На небе чернели снарядов пути.
И я не отвел каменеющих рук,
Чтоб бросить прицелы и с пушки сойти».

При всем моем яростном неприятии научных взглядов Гумилева – о судьбе его не могу не страдать. Сиротство по вине большевиков, голодная и бесправная юность, два лагерных срока, коммунальные квартиры до старости лет… При всем различии судеб вижу сходство: волчьей хваткой – спасибо тебе, война! – удалось зацепиться за науку. Ровно так же, как и покойным князьям Т. – Андрею Владимировичу и Владимиру Владимировичу. А иначе – осталась бы Академия без всех этих столь различных, но равно блистательных умов. Какая-то прослеживается как раз типичность. Все судьбы – как по одному лекалу. Так вспоминал ли об Иосифе Джугашвили Лев Гумилев, вспоминали ли князья Т? Добрым словом? Отвечать надобно?

И кстати уж о Владимире Владимировиче Т. Помню, восьмидесятые годы, мы, наша веселая младая компания, едем с ним на его автомобиле в Звенигород, на дачу. И Владимир Владимирович (не помню повода) начинает нам рассказывать о своей недавней поездке в глушь, в деревню, к однополчанину-колхознику. «Ну, уж и принимал меня Иван, ну и принимал… – задумчиво, скорей сам себе, цедит сквозь зубы Владимир Владимирович, следя за бегущей лентой дороги. – Всю семью выгнал на сеновал жить, чтоб не побеспокоили. Я было возражать, куда там. В моем де дому однополчане мои – святое!» Я опередила этим рассказом аргумент о «простых людях», которые, дескать, могли чувствовать иначе. Если фронтовое братство держалось сорок лет – не бредом ли звучит предположение, что эти двое, столичный ученый, князь – и мужик-колхозник ощущали свое общее прошлое по-разному?

Одно они чувствовали, одинаково поднимали стопки – не чокаясь.

Я все вспоминаю, вспоминаю, и вспоминаю… Вот мы, студентки-первокурсницы, забредаем на летней практике в полузаброшенную деревню под Можайском. Два дедушки решают по простодушию, что мы нарочно прибыли из Москвы расспросить об их подвигах. Разочаровать не хватает окаянства. Сидим до вечера, слушаем. Но опять же: ни единого «Сталина» не мелькает в речи. Брали высоту, да. Артобстрел, да. Какой полагался паек, и можно ль было с него таскать ноги и автомат, весьма подробно. Имена полковых командиров, да. Но нет, без усатого. У меня на его псевдоним была хорошая стойка – отметила бы.

Проверяю себя, спрашиваю сестру. Сестра старше на восемь лет. Еще ближе к войне. Нет, и она не помнит, чтоб ветераны ее отрочества говорили об этом человеке.

Если Джугашвили значил так много – отчего все эти повязанные войной и многажды видавшие смерть в глаза люди так легко приняли ХХ съезд? (А ведь некоторые надеялись, что съезд – только начало… Но не о том речь). Кто назовет хоть одну, к примеру, петицию ветеранов о возвращении трупа в мавзолей, или еще какую таковую, настоящую, многотысячную петицию? Не было таких петиций. Уж не беззубого ль Брежнева они боялись, эти люди, которых так опалила война?

Свидетельствую детской своей памятью – ни разу не видела я на народных гуляньях ни портретика, ни плакатика. С тем, с усатым. Или трусами, или предателями вы их, крысы невоевавшие, смеете считать?

Война была – незажившей болью. К связанному с нею относились трепетно, бережно. А вот на дорогое руководство в усатом лице было – глубоко наплевать. Наплевать и растереть. Практически всем.

В лучших песнях тех лет, самых пронзительных и любимых, мы не найдем отражения усатого профиля. «Вставай, страна огромная» (ну, это, положим, вообще из Первой Мировой, однако было принято народным сознанием во Вторую), «Бьется в тесной печурке огонь», «Строчит пулеметчик за синий платочек», «Первым делом, первым делом самолеты», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»… Страшно сказать, но в этих, действительно всенародно любимых песнях, нет не только Джугашвили, но даже не отмечена руководящая роль партии.

А теперь немного арифметики. Моему дяде Николаю, шестнадцатилетнему на войне, сейчас было бы 90 лет. На пожелания каких таких ветеранов нам ссылаются, говоря о необходимости ладить огромные победные плакаты с Джугашвили?

Кто все эти люди?! Кто они, от стариков и старух, пляшущих на площадях 9 мая (обвешанных десятками самых невообразимых «наград») до сидящих в высоких креслах сытеньких важных мужей? Кто дал им право – одним таскаться с портретами в праздничный день, другим решать, какой была она, та война, кого надлежит благодарить за победу?!

Ушло поколение героев. Остались единицы, как правило, уже не переступающие порога своего жилья. Выигравшие войну лишены права голоса, ибо уже не могут его возвысить. Их подвигом прикрываются те, кто не знает: каким концом держать автомат. Из своих спекулятивных целей, из своей холопской мечты, они подсовывают нам «величайшего полководца», не разглядевшего под самым носом намерений Гитлера, сдавшего ему тьму городов, ни во что не ставившего жизнь солдата.

Моя семья поставила под ружье восьмерых, двоих – отдала войне. От их имени (они уже беззащитны) я вправе спросить: кто навязывает им, настоящим победителям, собственные убогие чувства и взгляды? Кто все эти люди?!

И еще раз о нацизме

Казалось бы, всеобщее согласие на то, что в наползающей III Мировой евреями назначат русских, прогрессивное человечество вполне устроило. Ложный вывод, что «отсутствие антисемитизма» в Киеве тождественно отсутствию нацизма, муссировался на все лады – в особенности нашей либеральной прессой и блогосферой. Нравственные калеки из Израиля – Шмулевичи и Рыбалки – красовались, сочетая в своих нарядах кипу и жовтоблакит. А что? Можно и забыть о Львовском погроме. Кто старое помянет… Евреями на сей-то раз назначены русские. Нацизма нет. Но детский нейрохирург Александр Духовский, заведующий отделением 4-й городской больницы Харькова, почетный гражданин города, не занимался пророссийской политикой.

Судя по всему, он вовсе никакой политикой не занимался, ну откуда у оперирующего врача на это силы, время и желание? Он просто спасал детей. Ну и да, он еврей. Трое в балаклавах (четвертый сторожил) напали на Александра Эриковича во дворе. Дзюдоист и игрок в регби, пятидесятидвухлетний хирург сопротивлялся достаточно долго. Наконец его все же одолели. Травма шейных позвонков, ушибы легких, сердца и почек, сломанные ребра. Но главное – намеренно сломаны обе руки. Невозможно это вообразить, невозможно вникнуть в психологию упырей, намеренно ломающих руки детскому врачу. Оперировать Духовский больше не сможет. Из выкриков преступников Духовский понял, что их не устраивает именно его национальная принадлежность.

Это уже не единственное проявление антисемитизма на Украине, но, пожалуй, пока самое вопиющее. Последуют и другие. Ибо во времена оны, при наших родителях и дедах, была дана живая прикормка. И на еврейское мясо, и на польское. Не только на русское, о, нет. Вкус не забыт. Многие поляки поддерживают режим, установившийся на Украине в результате путча. И постановили помнить Катынь, забыв Волынь, страшную в тысячу раз больше. Но силы, что восстали сейчас из украинских схронов, только смертельный глупец может счесть контролируемыми. Лагерный принцип «сдохни ты сегодня, а я завтра» интересен тем, что исповедующие его вечно забывают – «завтра» неуклонно наступает. И они всегда очень удивляются. С упырями невозможно договориться. Не стоит и губить бессмертную душу попыткой, ибо душа будет погублена безо всякой пользы для тела. Механизм отработан. Некая нация генетически предрасположена… неизлечима… опасна для… нельзя вступать с ее представителями в половые связи… Словом – с ними хорошо быть плохим и плохо быть хорошим. Ничего нового в лозунгах «Не дай москалю!» либо утверждениях «русские это не славяне, а финно-угры и азиаты» не содержится.

Писатель Владимир Войнович установил, что 84% населения России являются предосудительными существами. Некий Леонид Волков из окружения Навального призывает эти самые проценты «люстрировать». По существу же шестнадцатипроцентники считают, что все остальное население не имеет права на жизнь.

Только не говорят этого публично. Ну, почти не говорят. Почти и покуда. Какие бы силы ни питали сейчас всемирную антирусскую истерию, это силы безумия. Адского безумия. Может уже и связь по скайпу налажена прямо из глубин преисподней с адептами оной. Безумие раскачивает III Мировую, а в ней не уцелеет никто.

Если смертное «сегодня» не наступит для нас, не грядет смертного «завтра» для других. Украина нуждается в денацификации. Запад нуждается в раскрытии глаз на происходящее. Россию можно обвинить в чем угодно, кроме нацизма. Ему она по-прежнему противостоит – как семь десятков лет назад.

Елена Чудинова.
Писательница, драматург и публицист.

Помочь, проекту
"Провидѣніе"

Одежда от "Провидѣнія"

Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru

Застолби свой ник!

Источник — dzen.ru