Русские консерваторы

Патриотический порыв

Вклад консерваторов в победу

Борьба русских

Недоверие к масонству

Борец с масонством

Группировки и деятели

На кануне войны 1812 г

Магницкий: развенчание мифа

Итоговый текст отчета

Помочь, проекту "Провидѣніе"

Русские консерваторы

Русские консерваторы, борцы с галломанией, французским политическим, идейным и культурным засильем, сыграли исключительно важную роль в событиях 1812 года.

Так, на посту государственного секретаря А.С. Шишков должен был находиться при Императоре в качестве личного секретаря для составления манифестов, указов и других бумаг канцелярии Александра I. Манифесты, написанные Шишковым, зачитывались по всей России. Фактически он блестяще выполнил роль главного идеолога и пропагандиста Отечественной войны 1812 г. Составленные им манифесты, являясь откликами на все ее важнейшие события, поднимали дух русского народа, усиливали и укрепляли его патриотический дух, поддерживали в тяжелые дни поражений. В воспоминаниях почитателя Шишкова писателя С.Т. Аксакова говорится о том, что «писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей».

В манифестах Шишкова французы и Наполеон изображались как порождение дьявольского начала, как средоточие мирового зла, а революция – как вселенская катастрофа. Противостояли этим явлениям те ценности, которые были дороги Шишкову и его единомышленникам: самодержавная монархия, Православие, русский патриотизм. После падения Наполеона Шишков предлагал уничтожить все следы революции и даже Просвещении во Франции. Разумеется, сама ситуация беспрецедентной по масштабам войны позволила Шишкову открыто демонстрировать презрение и ненависть к французам, которые, с его точки зрения, являлись безбожным и развращенным народом, легко поддавшимся влиянию разрушительных идей. Обличение галломании стараниями Шишкова превратилось в одну из главных государственных задач. Таким образом, он получил уникальную возможность изложить политическую программу русских консерваторов практически всему русскому народу. Впрочем, 30 августа 1813 года Шишков был отправлен в почетную отставку с поста государственного секретаря.

Примерно такая же судьба ждала и Ф.В. Ростопчина. Накануне войны он был назначен генерал-губернатором Москвы и получил практически диктаторские полномочия. Повседневные обязанности Ростопчина были связаны с поддержанием жизни столицы и обеспечения всем необходимым армии. Благодаря искусному использованию патриотической риторики, обращенной к дворянству и купечеству, Ростопчин обеспечил сбор богатейших пожертвований на нужды армии. Немалую роль сыграл он и в создании народного ополчения. Ростопчин возглавил комитет для организации московского ополчения. Помимо этого, он возглавил организацию ополчений в шести губерниях: Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Калужской и Тульской. Дореволюционные историки так оценивали эту сторону его деятельности: «Только при неутомимой деятельности Ростопчина, его железной воле и настойчивости могла быть собрана и организована в несколько недель та новая военная сила, которая вскоре вступила в бой с неприятелем, пополняя собою немалые убыли в полках действующей армии».

Большие усилия затрачивал Ростопчин на формирование общественного мнения и военно-патриотическую пропаганду. Он посадил по всем окрестным и городским кабакам своих “запевал и краснобаев», причем «каждому из них высказывал свои ухватки, припевы и побасенки», с тем, чтобы они в свою очередь управляли мнением своих посетителей. Одновременно Ростопчин выпускал знаменитые «ростопчинские афишки» (по формату они напоминали театральные афиши), информирующие и разъясняющие московскому простонародью происходящие в стране и в Москве события. Это были своего рода «мысли вслух», которыми Ростопчин хотел успокоить народ, вселить в него уверенность в русской армии. Все «афиши» были подчинены одной цели – не допустить паники среди населения столицы и, напротив, внушить уверенность в будущей победе над Наполеоном. Ростопчин сознательно преувеличивал известия о победах русских войск, старался сгладить сообщения о поражениях. В простонародье, в среде мещан и купечества, они читались с восторгом.

Академик Н.С. Тихонравов справедливо писал о том, что главной целью афиш были «чисто-практические» результаты, прежде всего – разжигание партизанской войны против французов. 12 августа 1812 г. Ростопчин обращается к крестьянам Московской губернии: «Готовьтесь с чем бы ни было: с косой, серпом, топором, дубиной и рогатиною! … Неситеся!… поражайте злодея козненного!.. Пса гладного! … дерзнувшего потоптать ваши нивы, пожрать ваш хлеб…». В афише от 30 августа он призвал «молодцов и городских и деревенских», явится «с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы-тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного». Прокламация от 20 сентября фактически содержала призыв к всеобщей партизанской войне против французов: «Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Уж мало их и осталося, а нас сорок миллионов людей, слетаются со всех сторон, как стаи орлиные. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится; покажутся золотые верхи, домы каменны; навалит народ со всех сторон». Ростопчин предсказывает бесславный конец завоевателям: «Уж один им конец: съедят все, как саранча, и станут стенью, мертвецами непогребенными; куда ни придут, тут и вали их живых и мертвых в могилу глубокую. Солдаты русские помогут вам; который побежит, того казаки добьют; а вы не робейте, братцы удалые, дружина московская, и где удастся поблизости, истребляйте сволочь мерзкую, нечистую гадину».

Патриотический порыв

3 сентября 1812 года, после занятия французами Москвы, вспыхнул грандиозный пожар, продолжавшийся до 8 сентября и уничтоживший девять десятых города. В силу ряда обстоятельств, Ростопчин скрывал свою причастность к организации этого пожара. Между тем, в одном из конфиденциальных писем Ростопчин в августе 1812 г. писал: «если, по несчастью, столицы спасти нельзя будет, то я оставшееся предам огню, т.е. комиссариатское и в арсенале». Первые поджоги в городе сделаны были по приказанию Ростопчина полицейским чиновником Вороненко. Дело довершил патриотический порыв москвичей: «Русские жгли свое последнее достояние не по приказанию правительства или его агентов, а по своей собственной доброй воле». Ныне историки склоняются к версии, что именно Ростопчин подготовил все необходимые условия для этой акции: создал команду полицейских – поджигателей и вывез из Москвы все пожарные принадлежности. Сожжение Москвы имело огромное стратегическое и моральное значение и повлияло на весь дальнейший ход войны. В результате армия Наполеона была лишена жилья, в котором можно было перезимовать, и необходимых запасов продовольствия.

В течение двух последующих лет Ростопчин оставался на посту Московского главнокомандующего. Деятельность его проходила в исключительно сложных условиях. Его обвиняли в пожаре Москвы, гибели имущества огромного количества дворянских семей. В эти годы он занимался восстановлением Москвы, вывозом из города и захоронением огромного количества мертвых тел, организацией помощи пострадавшим от пожара московским жителям.

30 августа 1814 г. Ростопчин был отправлен в отставку с назначением в члены Государственного Совета. Напомним, что в этот же день был отправлен в отставку Шишков. 31 августа 1814 г., т.е. на следующий день, Император разрешил Сперанскому покинуть место ссылки. Вряд ли это было случайным совпадением.

События 1812 года сделали одной из самых значимых среди консерваторов фигуру А.А. Аракчеева, который в послевоенное время не случайно стал лидером «русской партии». Биография Аракчеева достаточно хорошо известна, поэтому ограничимся упоминаем тех ее аспектов, которые обусловили его принадлежность к консерваторам. Стиль деятельности Аракчеева отличался педантичностью и крайней дисциплиной, личным самоограничением, колоссальной волей и невероятной работоспособностью, жесткой требовательностью, доходящей, в соответствии с традициями, насаждавшимися Павлом I, до жестокости (которую, однако, позднейшие мемуаристы невероятно преувеличивали, вложив свою лепту в создание негативного мифа об Аракчееве – «гатчинском капрале», «обезьяне в мундире», «временщике», «Змее Горыныче» и пр.).

Вклад лидеров русских консерваторов в победу над врагом был неоспорим

Современные историки приходят к выводу, что он был блестящим военным организатором, новатором, талантливым реформатором и организатором. 13 января 1808 г., в ответ на недовольство общества союзом с Францией, Аракчеев был назначен военным министром. Управлять военным министерством Аракчееву приходилось в условиях военного времени. Россия вела войны с Персией (1804 – 1813), Турцией (1806 – 1812), со Швецией (1808 – 1809), с 1809 г. находилась в состоянии войны с Австрией и в результате участия в «континентальной блокаде» – с Англией. В автобиографических отметках, сделанных им на экземпляре семейного Евангелия, Аракчеев так определял свою роль в событиях 1812 года: «вся французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления Императора». Он исполнял должность почти единственного секретаря государя во время Отечественной войны и был единственным докладчиком у Александра I практически по всем вопросам: военным, дипломатическим, управлению, снабжению армии и т.п., ведя грандиозную работу, без которой невозможно было вести военные действия против Наполеона. Такова же была его роль и в кампании 1813 – 1814 гг. Летом 1814 г. Император за успехи в организации русской армии хотел наградить Аракчеева званием фельдмаршала, однако тот категорически от этой милости и чести отказался.

В августе 1818 г. он был назначен руководителем канцелярии Комитета министров и тем самым получил официальную возможность влиять на важнейшие решения.

В силу ряда личных качеств Аракчеев вполне подходил на роль лидера, или, как минимум, союзника «русской партии». Н.И. Греч называл его «поборником Православия». Немаловажно и свидетельство Ф.В. Булгарина: «Главнейшее достоинство графа А.А. Аракчеева состояло в том, по моему мнению, что он был настоящий русак, как мы говорим в просторечии. Все русское радовало его, и все, что, по его мнению, споспешествовало славе России, находило в нем покровительство». П.К. Щебальский отмечал: «Аракчеев был во всяком случае не галломан; многие замечая что он говорит не иначе как по-русски и имеет все признаки русского помещика средней руки, разумели его даже великим патриотом».

События 1812 г. стали «звездным часом» русских консерваторов. Значительный вклад лидеров русских консерваторов в победу над врагом был неоспорим. Наряду с блистательным генералитетом и «дубиной народногй войны» они были творцами победы 1812 г.

Консервативно-патриотические настроения и взгляды начала XIX в. объективно оказались необходимым политическим инструментом для победы в Отечественной войне 1812 г. и преодоления галломании части дворянского высшего общества. «Русская партия» способствовала мощному всплеску национальной энергии – русскому патриотизму. Во многом благодаря усилиям консерваторов высший образованный слой вновь начал говорить на русском, а не французском языке. А победы 1812 г. и военные походы русской армии, в которых «консервативная партия» сыграла весьма важную роль привели к тому, что Российская Империя вплоть до Крымской войны доминировала в Европе.

Борьба русских консерваторов против «французской партии»

Низвержение Сперанского

В октябре 1809 г. Михаил Михайлович Сперанский («великий либеральный реформатор», так его традиционно называет «освободительная» историография) по поручению Императора Александра I составил и представил Государю план конституционных реформ – «Введение к уложению государственных законов», согласно которому в ближайшей перспективе могла быть ограничена власть Cамодержца. Учреждение Государственного Совета в 1810 г. свидетельствовало о начале реализации этого плана. Либеральный проект вызвал активное противодействие «русской партии». Сперанский воспринимался ею как лидер «французской партии» при дворе, а то и как прямой агент Наполеона.

Самые различные «фракции» консерваторов начали тогда борьбу против либерального реформатора. Наиболее ярким документом, где с консервативных позиций была подвергнута критике позиция Сперанского, была «Записка и древней и новой России» Н.М. Карамзина. Она наиболее важна для понимания мотивов и логики борьбы консерваторов с либерализмом времени александровского царствования.

Но теоретической критикой дело отнюдь не исчерпывалось. В борьбе против Сперанского использовались самые разные подходы, в частности, в его адрес последовали обвинения в принадлежности к масонству. В тот период в среде консерваторов широкое хождение получила доктрина аббата Огюстена де Баррюэля, согласно которой французская революция была результатом заговора против христианства «разрушительной секты», среди участников которой аббат называл Вольтера, д’Аламбера, Дидро и прусского короля Фридриха II. Средства, которые использовали заговорщики, были разнообразны: издание «Энциклопедии», борьба с орденом иезуитов, попытка организации особой «колонии» философов, контроль над Французской Академией, наводнение Европы антихристианской литературой. Заговорщики, согласно Баррюэлю, действовали и имели большой успех главным образом в высших кругах общества: у королей, императоров, министров и вельмож, проникли в парламенты и начали агитацию за Генеральные штаты. Затем заговор замаскировался, скрываясь под видом религиозных исканий.

Наиболее опасной разновидностью масонства Баррюэль называл иллюминатство. Орден иллюминатов, основанный в 1776 г. в Баварии профессором Ингольштадтского университета Адамом Вейсгауптом, вынашивал планы реформ уравнительно-социалистического толка, «проповедовал против собственности и законов гражданских и религиозных, признавал Иисуса Христа простым философом, искал истины в учениях древних еретиков, наконец, стал вооружать против государей и священников». Французская революция была проявлением деятельности иллюминатов, стремящихся к уничтожению «алтаря, трона и общества». Баррюэль заявлял, что поскольку члены секты обладают сильной волей и знают, чего хотят, то им надо противопоставить такую же твердую волю и решимость уничтожить их. Надо начать с уничтожения литературы секты и не обольщаться фразами о свободе мысли и печати. Баррюэль призывал государей и министров объединиться против секты, забыть частные интересы во имя общего, оставить ревнивое соперничество, в частности, никогда не пользоваться сектами для своих личных целей, потому что их услуги губительны для государей.

Недоверие к масонству

Взгляды Баррюэля получили широкое распространение в России благодаря влиянию французской роялистской эмиграции. В адресованных Александру I «Четырех главах о России» Ж. де Местр писал об антимонархическом заговоре, предупреждая монарха о возможных последствиях сотрудничества с тайными обществами: «на протяжении целого века на христианство непрестанно посягала одна отвратительная секта. Правители, которых она соблазнила, не только попустительствовали ей, но даже самым плачевным образом содействовали этому преступному посягательству, своими собственными руками, призванными к охранению, сотрясая колонны храма, который должен обрушиться на них самих. Что же из этого получилось? В мире стало слишком много свободы. Развращенная воля человека, освободившегося от узды, смогла совершить все, о чем мечтали гордыня и порочность. Толпа обретших свободу первым делом обрушилась на страну, которая оказывала самое сильное влияние на все прочие. Не прошло и двадцати лет, как европейский дом рухнул, верховная власть теперь болтается под его обломками, и никто не знает, сумеет ли она когда-нибудь оттуда выбраться».

Недоверие к масонству культивировалось большинством русских консерваторов. Оно усилилась в 1805 – 1807 гг. из-за войн с наполеоновской Францией. В 1805 г. Император Александр учредил секретный комитет, призванный заниматься вопросами внутренней безопасности. Этот секретный комитет был заменён Комитетом охранения общей безопасности, учреждённым 13 января 1807 г. В первом пункте секретного «Положения о Комитете» содержалось указание на источник угрозы для империи: «Коварное правительство Франции, достигая всеми средствами пагубной цели своей, повсеместных разрушений и дезорганизации, между прочим, как известно, покровительствует рассеянным во всех землях остаткам тайных обществ под названием Иллюминатов, Мартинистов и других тому подобных, и чрез то имеет во всех европейских государствах исключая тех зловредных людей, которые прямо на сей конец им посылаются и содержатся, и таких еще тайных сообщников, которые, так сказать, побочным образом содействуют Французскому правительству, и посредством коих преуспевает оно в своих злонамерениях».

В 1809 г. Игнац Аврелий Фесслер, протестантский проповедник и реформатор масонства, приглашенный Сперанским в Россию (он получил кафедру восточных языков и философии в Петербургской духовной академии и, кроме того, служил под началом Сперанского в Комиссии составления законов), организовал в столице нерегулярную ложу «Полярная звезда», в которую вошли люди из ближайшего окружения Сперанского. Посредством этой ложи верховная власть хотела реформировать в своих интересах масонство. Из воспоминаний Ф.М. Гауеншильда, члена «Полярной звезды», известно, что Сперанский вынашивал план унификации всех масонских лож в России и даже хотел преобразовать Православную Церковь на основе объединения наиболее образованных представителей духовенства в масонские ложи.

Борец с масонством

Ядро ложи образовалось из сотрудников Комиссии составления законов, людей с незаурядными литературными способностями, в нее вступил ближайший сотрудник Сперанского М.Л. Магницкий. Туда же планировалось принять герцога Ольденбургского и его супругу – великую княгиню Екатерину Павловну, и, как утверждал Гауеншильд, намеревался вступить сам Император. Члены этой организации должны были составить новую элиту, активно формирующую общественное мнение. «Великая ложа», которая их объединяла и продвигала на ответственные государственные посты, должна была формировать и задавать идейные установки для всех масонских лож и образованного общества. Кроме того, масонству придавалось значение школы кадров для государственной системы. Единственным условием продвижения по службе должны были стать личные заслуги и способности. Масонские ложи должны были стать средством формирования «общего мнения», цензурой для настроений и литературных произведений, карательным аппаратом, существование которого не бросит тень на гуманное лицо монарха.

В это время как активный борец с масонством заявил о себе Ф.В. Ростопчин. В 1811 г. он подготовил и через Великую княгиню Екатерину Павловну передал Императору Александру I «Записку о мартинистах». Коротко изложив в ней историю русского масонства, Ростопчин утверждал, что рядовые члены масонских лож являлись жертвами обмана: они «надеялись приобрести царствие небесное, куда их прямо введут их руководители, которые проповедывали им пост, молитву, милостыню и смирение, присваивая себе их богатства, с целью очищения душ и отрешения их от земных благ». В царствование Екатерины II масоны, утверждал Ростопчин, планировали убийство Императрицы, о чем он сообщил Павлу I, нанеся тем самым, говоря его словами, «смертельный удар» мартинистам, после чего их руководители подверглись преследованиям. Покровителем масонов в царствование Александра I стал М.М. Сперанский, «который не придерживаясь в душе никакой секты, может быть и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя». Начиная с 1806 г., после поражений русской армии от Наполеона, масоны «возбудили мысль о необходимости изменить образ правления и о праве нации избрать себе нового государя». Ростопчин высказывал уверенность в том, что «Наполеон, который всё направляет к достижению своих целей, покровительствует им и когда-нибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасном». Более того, руководители русских масонов «поставили себе целью произвести революцию, чтоб играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственной жизнью за возбужденные ими смуты».

Исходя из вышесказанного, Ростопчин настаивал на необходимости принятия «строгих мер против общества, которое таинственностью своею должно привлечь внимание правительства и побудить к новому его распущению». Политический смысл записки Ростопчина лежал на поверхности: Сперанского необходимо отстранить от власти.

Группировки и деятели

Союзником русских православных консерваторов был Жозеф де Местр, поскольку у него и «русской партии» были точки соприкосновения и некоторые общие цели. Свою оценку Сперанского де Местр высказал в письме к сардинскому королю Виктору Эммануилу I. Главными обвинениями в адрес Сперанского были «низкое» социальное происхождение, шпионаж в пользу Франции, приверженность к конституции и принадлежность к масонам: «Это человек умный, великий труженик, превосходно владеющий пером; все сии качества совершенно бесспорны. Но он сын священника, что означает здесь принадлежность к последнему классу свободных людей, а именно оттуда и берутся, вполне естественно, внедрители всяких новшеств. Он сопровождал Императора в Эрфурт и там снюхался с Талейраном; кое-кто полагает, что он ведет с ним переписку. Все дела его управления пронизаны новомодными идеями, а паче всего – склонностью к конституционным законам. Он был ревностным покровителем того самого Фесслера, о коем я имел честь писать Вашему Величеству. Должен признаться в крайнем своем недоверии к государственному секретарю <…> Ваше Величество не должен даже на мгновение сомневаться в существовании весьма влиятельной секты, которая уже давно поклялась низвергнуть все троны и с адской ловкостью использует для сего самих государей».

В 1811 г. де Местр направил Александру I разбор лекционного курса Фесслера, который тесно сотрудничал со Сперанским в деле создания супер-ложи, призванной объединить и унифицировать все направления русского масонства в нужном правительству либеральном духе. Он обвинил реформатора масонства в разрушении религии, нравственности и государственности. В итоге Александр I приказал выслать Фесслера и женатого на свояченице Сперанского К.В. Злобина из Петербурга в Вольск. Это были первые симптомы грядущей опалы либерального реформатора.

В литературе имеется версия, что к Сперанскому у Великой княгини Екатерины были старые счеты, причем не только доктринального характера. После низвержения со шведского престола в 1809 г. Густава IV Адольфа шведской прорусской партией был послан в Россию специальный депутат, который вступил в неофициальный контакт со Сперанским и попытался узнать через него, не согласится ли Александр на занятие шведского престола супругом Екатерины, герцогом Ольденбургским. Для нее возникала возможность стать шведской королевой. Но Сперанский, по причине своей вражды к Екатерине Павловне, не доложил об этом Императору, и королем стал французский маршал Бернадот. Реакция честолюбивой Великой княгини была предельно резкой. Ф.П. Лубяновский, служивший в канцелярии принца Ольденбургского, мужа Великой княгини, свидетельствовал, что когда он слушал «решительные, часто нещадные речи Екатерины Павловны», он начинал «в тайне сердца бояться за М.М. Сперанского и за самого себя».

Мало того. Против Сперанского выступила одна из влиятельных группировок русского масонства – последователи Н.И. Новикова. Это были московские розенкрейцеры, объединенные в ложи «Нептун» и «К мертвой голове», «достопочтенным мастером» которых являлся П.И. Голенищев-Кутузов, а духовным лидером И.А. Поздеев. Известно активное участие этой части русских масонов в создании общественного мнения, способствовавшего крушению конституционных проектов и опале Сперанского. Дело в том, что Император Александр I обещал Сперанскому подписать указ о подчинении ложе «Полярная звезда» всех других масонских лож. Этот план встретил противодействие последних. П.И. Голенищев-Кутузов и И.А. Поздеев объявили эту ложу «иллюминатской» и повели с ней активную борьбу.

Не удивительно, что когда в придворных кругах против Сперанского возник заговор, И.А. Поздеев оказался фактическим союзником великой княгини Екатерины Павловны, Ж. де Местра, Ф.В. Ростопчина и др. консерваторов. В письме от 23 сентября 1810 г. он призывал своего духовного ученика, министра просвещения А.К. Разумовского, доказать монарху, что реализация проекта Фесслера – Сперанского приведет к тому, что немцами из протестантских земель в масонство будет привнесен элемент иллюминатства: «тут змея есть – змея западная, впалзывающая в спокойство России».

Все вышеперечисленные группировки и деятели находились в сложных отношениях, в каких-то вопросах взаимодействуя, или, наоборот, существенно расходясь друг с другом. Иногда между ними возникали острые противоречия. Но в отношении к Сперанскому и его проектам они разделяли единую позицию, пусть и по разным мотивам.

При подобном раскладе сил и сложившейся международной ситуации Сперанский был обречен. В марте 1812 г. Сперанский и ряд его ближайших сотрудников были арестованы и отправлены в ссылку.

На кануне войны 1812 года

Историк Н.К. Шильдер следующим образом описывает то, как восприняла консервативная часть русского общества опалу Сперанского: ее «торжествовали как первую победу над французами. Таким образом, предначертанная цель была вполне достигнута и сопровождалась замечательным успехом; дух патриотизма и приверженности к правительству был пробужден и укреплен во всех сословиях, подготовляя ведение национальной войны, в которой видели спасение России».

Падение Сперанского резко усилило позиции консерваторов: вскоре произошло назначение А.С. Шишкова государственным секретарем, а другой лидер «русской партии», Ростопчин, был произведен в генералы от инфантерии и вслед за тем состоялось его назначение московским генерал-губернатором. 14 июня 1812 г. вступил в управление военными делами А.А. Аракчеев.

Таким образом, в результате разгрома «французской» либерально-бюрократической «партии» в самый канун Отечественной войны 1812 года сложилась очень влиятельная «русская партия», которой предстояло сыграть исключительно важную роль в грядущей битве России и объединенного Запада.

Магницкий: развенчание черного мифа

Стараниями либералов и советских историков имя Михаила Леонтьевича Магницкого стало синонимом «крайнего реакционера», «дикого мракобеса», «разрушителя Казанского университета». А, между тем, был сей Магницкий человеком незаурядной воли и энергии, большого ума, превосходного по тому времени образования, одной из ключевых фигур либерального лагеря и даже выступал одно время в роли ближайшего друга и помощника великого реформатора М.М. Сперанского и, сложись иначе обстоятельства, вполне мог бы занять почетное место в пантеоне «передовых людей своего времени».

Магницкий был потомком Леонтия Филипповича Магницкого (Теляшина) (1669-1739), педагога Математико-навигацкой школы, автора знаменитого учебника «Арифметики». Фамилия Магницкий была дарована ему Петром I. В роду Теляшиных был святой Нектарий (в миру Николай Павлович Теляшин (1586-1667) – монах и строитель Нило-Столобенской пустыни, архиепископ Сибирский и Тобольский. Л.Ф. Магницкий был не только математиком, но и горячим ревнителем православия, обладающим глубокими богословскими познаниями.

Его правнук Михаил родился 23 апреля 1778 г. Семья Магницких была небогатой. Образование Магницкий получил в 1790-е годы в благородном пансионе при Московском университете. На доске почета, заведенной в пансионе в 1791 г., его имя было записано золотыми буквами третьим по счету, в то время как имя поэта В.А. Жуковского значилось там же тринадцатым. За блестящие успехи в изучении наук Магницкий получил золотую медаль. Магницкий отличался артистизмом и обаянием, будучи человеком «острого, высокого ума, с необыкновенно увлекательным даром слова» . Когда он говорил, то «одно живое слово, одно блестящее замечание сменялось у него другим; за эпиграммою следовал фарс, там опять какое-нибудь передразнивание, какая-нибудь острая выходка, напоминавшая лучшие парижские гостиные; какая-нибудь арлекинада, от которой все помирали со смеху; и все это с разносторонним талантом было приправлено то смехотворной импровизацией, то прочитанным или тут же вымышленным рассказом». Ко всему прочему он обладал привлекательной внешностью и превосходными манерами, писал недурные стихи, некоторые из которых Н.М. Карамзин опубликовал в своем альманахе «Аониды».

Карьера Магницкого началась с воинской службы, затем перешел в 1798 г. в Коллегию иностранных дел и был направлен в канцелярию посольстве в Вене, где оказался прикомандированным к А.В. Суворову для ведения его переписки. В 1802 г. Магницкий назначается секретарем посольства в Париже . По мемуарному преданию, он обратил на себя внимание Наполеона, который предсказывал ему блестящее будущее: «Этот молодой человек далеко пойдет в своем отечестве». По возвращении из-за границы в Петербург в 1803 г. Магницкий поступил на службу начальником экспедиции департамента министерства внутренних дел и тесно сблизился с М.М. Сперанским. В 1810 г. он был введен Сперанским в ложу «Полярная звезда». Особо тесный характер их отношений злые языки объясняли не только общностью убеждений и масонской солидарностью, но и тем, что Сперанский «был в тесной дружбе с Магницким и, как полагают, в связях с его женою».

В 1810 г. Александр I приблизил Магницкого к себе в качестве статс-секретаря департамента законов в Государственном совете с пожалованием в действительные статские советники. Он начал выполнять все военные дела «в высшем их отношении», составлять инструкции командующим русскими армиями. Кроме того, Император дал ему в марте 1811 г. «поручение образовать устройство Министерства Военного и полиции». Магницкий вместе с военным министром М.Б. Барклаем де Толли возглавил комиссию составления уставов и уложений для всех подразделений военного министерства и смог за несколько месяцев составить все необходимые уставы и подать их на высочайшее рассмотрение. Казалось бы, судьба его складывалась предельно благополучно.

Однако 17 марта 1812 г. Магницкий был объявлен государственным преступником и отправлен в изгнание. Причиной этому явилось падение с поста секретаря Государственного совета его покровителя и друга М.М. Сперанского, который был обвинен в «намерении ниспровергнуть существующий порядок», в «преступных сношениях с французским правительством» и сослан Нижний Новгород. Магницкий же был отправлен в Вологду. Многое пришлось пережить в ссылке Магницкому. На улицах на него указывали пальцем, дети кричали вслед: «изменник!» Проходу не было не только его семейству, но и слугам. Акушер отказывался приезжать к его беременной жене. В лавках ему продавали товары по ценам, завышенным в сравнении с обычными, в пять раз. Магницкие были вынуждены продавать все, что у них было, вплоть до одежды. После взятия французами Москвы ему показалось, а, может быть, так и было на самом деле, что купцы из вологодских мясных рядов решили его убить. В своих показаниях Александру I он писал: «В течение нескольких месяцев, – каждую ночь, с больною беременною женою и малолетним сыном ожидал я нападения пьяной черни». По его позднейшим воспоминаниям, «жена его, от жестокого климата, потеряла здоровье, а дочь умерла». Сильнейшее потрясение, связанное с крушением карьерных планов и смертью ребенка могло стать одной из причин того, что Магницкий стал искать утешения в религии.

По прошествии нескольких лет, Император, столь же внезапно, сколь и отправил их в опалу, «простил» Сперанского и Магницкого. 30 августа 1816 г. Магницкий получил назначение на должность воронежского вице-губернатора и с июня 1817 г. фактически выполнял губернаторские обязанности. За короткое время он смог раскрыть значительные злоупотребления и преступления воронежских властей.

Указом от 14 июня 1817 г. Магницкий был назначен на должность гражданского губернатора в Симбирск, где он вновь подтвердил свое реноме ловкого, распорядительного и энергичного администратора, ведущего активную борьбу с разного рода злоупотреблениями и преступлениями, деятельно и энергично защищавшего местных крестьян от насилия и злоупотреблений помещиков. Н.И. Тургенев, летом 1818 г. посетивший свои поместья в Симбирске записывал: «»Магницкий делает здесь некоторую эпоху своим управлением. По всей губернии беспрестанные следствия против дворян, употребляющих во зло власть свою … начинаю уважать его как защитника крестьян, хотя и вижу в действиях его неосторожность и неопытность его, а может быть и желание выслужиться».

В тот период Магницкий оставался ещё на былых либеральных позициях, поддерживал тесные связи со Сперанским, который весною 1818 г. писал в одном из частных писем о том, что Магницкий «ведет себя как рыцарь, искоренитель всех злоупотреблений». Однако, вскоре судьба Магницкого выписала очередной зигзаг.

В начале 1819 г. он получил от Александра I предложение стать членом Главного правления училищ, органа, призванного направлять всю деятельность министерства духовных дел и народного просвещения. В феврале того же года ему было поручено произвести проверку деятельности созданного в 1805 г. Казанского университета. Министр духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицын получал донесения «о крайне запущенном состоянии» Казанского университета. Опираясь на них, он и поручил Магницкому провести ревизию этого заведения.

Ревизия Казанского университета приобрела характер важнейшего, знакового события, ключевого для внутренней политики этого периода, став своего рода символом мракобесия, обскурантизма и крайней реакции, якобы наступившей в течение пяти последних лет александровского царствования. Историки и публицисты обвиняли Магницкого в реакционности, невежестве, незнании особенностей университетской жизни, предвзятости, карьеризме, интриганстве. Априорно подразумевалось, что ревизия была вызвана политическими, а не академическими мотивами, тем более не какими-либо вопиющими злоупотреблениями, поскольку университет был заведомо вне подозрений в силу того, что являлся «заповедником» свободы и прогресса. Общим местом стало утверждение об изгнании Магницким из университета лучших профессоров. Утверждения эти, сформулированные в 60-е гг. XIX в., повторяются из исследования в исследование, создавая иллюзию исчерпанности темы. Однако обращение к самим материалам ревизии существенно меняет общую картину происшедшего события.

Итоговый текст отчета

Итоговый текст отчета о ревизии рисует несомненные вопиющие недостатки, злоупотребления и должностные преступления в деятельности Казанского университета. Речь шла о воровстве очень значительных сумм из университетского бюджета, огромных по тем временам расходов на обучение с минимальной отдачей, липовой отчетности, фальсификациях экзаменов, сомнительном уровне квалификации значительной части преподавателей и профессуры и их не менее сомнительном моральном уровне, разваливающихся учебных корпусах, злоупотреблениях в использовании имеющихся площадей, когда студенты вынуждены были ютится в антисанитарных условиях и пр. При этом характеристики, данные Магницким в отчете профессорско-преподавательскому составу университета, были зачастую точны и объективны. Отметим, что он выделил, как выдающихся ученых, математика Н.И. Лобачевского («есть человек отлично знающий») и астронома И.М. Симонова («подающий самую большую надежду на будущее время»), участника полярной экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева. В дальнейшем Симонов стал приближенным к Магницкому человеком и в качестве такового пребывал вплоть до его опалы .

Особое внимание стоит обратить на то, как следует понимать ставшую «хрестоматийной» фразу Магницкого о том, что университет «по непреложной справедливости и по всей строгости прав, подлежит уничтожению…в виде публичного его разрушения». На самом деле в отчете речь шла о системе мер, целесообразность которых можно оспаривать, но которые сами по себе не были реакционными и обскурантскими: укрепление уже существовавшей гимназии, с отделением при ней, в котором готовились бы учителя для обширного региона, создание пансиона для «благородного юношества», создание татарского училища, основание медико-хирургического института с анатомическим театром, больницами и ветеринарным отделением и т.д.

В июне 1819 г. Магницкий был назначен попечителем Казанского учебного округа. В привычном для него стиле, он рьяно приступил к исполнению новых обязанностей. Автономия университета была ликвидирована, отныне на все должности сотрудники не избирались, а назначались. Был уволен ряд профессоров, прежде всего по причине преклонного возраста, низкой квалификации, пристрастия к алкоголю и т.д.

Меры нового попечителя преследовали одну цель: пересоздать русские университеты и всю систему общественного воспитания в России таким образом, чтобы не допустить превращение их в «гнездо крамолы». В России западноевропейский педагогический опыт, считал Магницкий, может оказаться особенно опасным: «Мы заимствовали просвещение от земель иностранных, не приспособив его к нашему положению (не обрусив), и сверх того в самую неблагоприятную минуту, в XVII-м и начале XVIII-го столетия, то есть во время опасной его заразы, – писал он. – Мы пересадили ядовитое растение сие в наш холод, где оно вредит медленно, ибо растет худо (курсив Магницкого – А.М.)». Выход виделся Магницкому в том, чтобы систему образования организовать таким образом, чтобы она соответствовала национальным особенностям: «Россия имеет особенный характер, – утверждал он. – Следовательно и просвещение ее должно быть соображено с сими отличительными ее свойствами». Главной целью университетского образования объявлялось воспитание «верных сынов Православной Церкви, верных подданных Государю, добрых и полезных граждан Отечеству».

Студенты обязаны были ежедневно «отправлять» в положенное время должные молитвы, приучаться «к делам милосердия небольшими, по состоянию каждого милостынями, посещением больных товарищей в праздничные дни, и т.п.».

Причем студенты, «отличающиеся Христианскими добродетелями», должны были предпочитаться всем прочим. Директор университета должен был «иметь достовернейшие сведения о духе университетских преподавателей, часто присутствовать на их лекциях … рассматривать тетради студентов, наблюдать, чтобы не прошло что-нибудь вредное в цензуре», чтобы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрытно не мог ослаблять учение церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы».

В основе преподавания всех наук «должен быть один дух Святого Евангелия». Как писал в своих записках хорошо знавший Магницкого Д.П. Рунич «он хотел, чтобы занятиями и поведением студентов руководила одна православная религия».

Вместо римского права в университете было введено преподавание византийского права, и в качестве источника последнего рассматривалась «Кормчая книга». С «обличительной» целью была создана особая «кафедра конституций», английской, французской и польской, для «обличения» конституционализма. В феврале 1823 г. Магницкий обратился с официальной запиской к Голицыну об изъятии естественного права и философии из преподавания.

По словам Магницкого, «наука естественного права … наносит святотатственные удары престолу царей, властям и таинству супружеского союза». Философия же «есть ничто иное, как настоящий иллюминатизм (иллюминатство выступало для Магницкого синонимом масонства, которое в консервативном дискурсе традиционно воспринималась как подрывная секта – А.М.)». Результатом распространения просветительской философии было то, что сначала поколебалась и исчезла вера, потом взволновались мнения, изменился образ мыслей только переменою значения и подменом слов, и от сего неприметного и как бы литературного подкопа, алтарь Христов и тысячелетний трон древних государей взорваны.

Изменения коснулись и студенческой жизни, причем университет «принимал вид духовного, даже монашеского учреждения … и преобразователи его старались уничтожить все признаки и особенности светского учебного заведения». Все студенты были распределены не по курсам, а по степени «нравственного содержания». К первому разряду относились «отличные», «весьма хорошие» и «хорошие» студенты, ко второму – «испытуемые», «посредственные» и «исправляемые» и, наконец, «находящиеся под особым присмотром». Студенты, принадлежащие к каждому из этих разрядов, располагались на разных этажах и собирались вместе только на лекциях. Но и здесь принимались меры для того, чтобы предотвратить какое бы то ни было общение между ними. Надзор за студентами доходил до такой степени, что не только посещать знакомых, но и переходить с одного этажа на другой запрещалось без билета от инспектора. Надзиратели обязаны были водить студентов из одной комнаты в другую, осматривать волосы, платья, кровати.

Посторонние лица могли посещать университет только в праздники, да и то под непосредственным наблюдением надзирателя. За все нарушения заведенных правил студенты подвергались наказаниям, перечень которых был весьма обширен. Это могло быть лишение пищи на несколько дней, заключение в карцер, или в «комнату уединения», где двери и окна были загорожены железными решетками, на одной из стен висело распятие, а на другой картина Страшного Суда. Попадавшие в карцер получали название «грешников», и пока они находились в заключении, за спасение их душ произносились молитвы.

Свои итоговые взгляды на основные принципы образования воспитания Магницкий выразил в записке «о народном воспитании», которую он отправил 7 ноября 1823 г. Александру I. Магницкий предлагал царю проект создания целостной системы «народного воспитания». С его точки зрения, «люди злонамеренные» (в их число Магницкий относил Талейрана, Наполеона и Вейсгаупта), целенаправленно исказили всю систему народного воспитания. В нынешнем ее виде она является плодом реализации «правильного, обширного и давно втайне укоренившегося плана и заговора». Магницкий имел в виду прежде всего масонство, но прямо не говорил об этом, предпочитая возлагать ответственность за происходящее в мире зло прежде всего на «князя тьмы века сего». Этот заговор привел к тому, что, утверждал Магницкий, даже те учителя, которые должны учить наследника престола оказались «заражены опаснейшими началами неверия идей возмутительных».

Поэтому Магницкий предлагал Александру I воспользоваться тактикой и указаниями врагов монархии и христианства, поскольку «из них же можно, как кажется, почерпнуть и противуядие, как то делается в медицине, когда кровью бешеной собаки исцеляется ее укушение», то есть составить на определенных началах план «народного воспитания», который бы охватывал все учебные заведения Российской Империи. В качестве основных начал народного воспитания Магницкий задолго до С.С. Уварова, назвал православие и самодержавие, «два священных столпа, на которых стоит Империя». Без первого невозможно второе. Более того, «самодержавие вне православия есть одно насилие», утверждал Магницкий. Но эти два начала русской жизни, «хотя еще не поколебались, но уже ослаблены».

В 1823 г. Магницкий примкнул к «православной оппозиции», которую тогда возглавляли А.А. Аракчеев, митрополит новгородский и петербургский Серафим (Глаголевский) и архимандрит Фотий (Спасский) и которые ставили своей целью изменение конфессиональной политики в пользу Православной Церкви. В мае 1824 г. А.Н. Голицын, сотрудником которого был Магницкий, под давлением «православной партии» был отправлен в отставку, министерство духовных дел и народного просвещения реорганизовано, а новым министром народного просвещения назначен один из ревнителей православия А.С. Шишков. Положение Магницкого вновь оказалось очень шатким – консерваторы не верили в искренность его консерватизма, Шишков был не прочь избавиться от былого союзника, либералы считали ренегатом, это сильно осложняло ему жизнь и портило репутацию.

После смерти Александра I судьба Магницкого в очередной раз резко изменилась. В начале 1826 г. крепко не любивший некоторых чиновников александровской эпохи, Николай I назначил ревизию Казанского университета. Ревизоры обнаружили растраты Магницким казенных денег. Известный историк П.И. Бартенев в своих комментариях к автобиографическим показаниям Магницкого отметил по этому поводу, что «казанское дело», продолжавшееся семь лет, закончилось тем, что с первоначально обвиненного в растрате 90 тысяч рублей Магницкого было взыскано 438 рублей 15 копеек, и сделал вывод, что он «не был корыстолюбцем или мелким злоупотребителем». Так или иначе, Магницкий был отправлен Николаем I в отставку вместе с А.А. Аракчеевым и Д.П. Руничем. На его имущество был наложен секвестр, а затем он был сослан в Ревель, где жил около шести лет.

В 1834 г. Магницкому было дозволено переселиться в Одессу. Особо теплые отношения сложились у Магницкого с религиозным писателем и консервативным публицистом А.С. Стурдзой. В Одессе Магницкий увлекся астрономией, занимался греческим языком и переводом книг древних писателей, писал статьи для погодинского «Москвитянина». Сохранилась характеристика Магницкого того времени, данная А.С. Стурдзой: «быстрота и меткость ума еще не покидали бодрого старца; он все еще был душою наших дружеских бесед, несравненным ценителем ученых и литературных трудов, строгим обличителем гордой философии по стихиям мира и в полном смысле стоиком-христианином.

Только мало-помалу крепло и обнаруживалось в нем благодатное отчуждение от мирских видов и пристрастий, прилежание к келейной молитве и безусловное младенческое послушание всем уставам матери нашей Православной церкви”. Магницкий окончательно обратился к традиционному православию. Любимыми его книгами стали Евангелия и Четьи-Минеи Св. Димитрия Ростовского. «Он уже строго осуждал в других уклонения мистицизмом и всякие другие уклонения от чисто-православного учения; таким лицам он выставлял в пример для подражания простоту веры поселян, и при этом нередко повторял: «нам нужно побольше мужицкой веры».

Воспоминания духовника Магницкого, протоиерея М.К. Павловского, профессора богословия Новороссийского университета, очень ярко рисуют духовные пристрастия и причуды Магницкого. Приведем наиболее яркие их фрагменты: «Магницкий говорил… «в вере я такой, как и мой кучер, и такого мне надо духовника. … В какую церковь мой кучер, туда и я. А если в ней несколько священников, то если я застану в церкви кого-либо из них, то – это он, мой духовник». Он верил в действия херувимскаго ладана, освященной воды и помазания елеем; верил, что всем этим можно прогонять Диавола. Козни Диавола он видел везде и во всем. … Жена его, француженка, обращена в православие; но после она опять перешла в католичество и была предана последнему до фанатизма. Хотела и внуков своих обратить в католичество… Так вот, когда из-за этого у него бывали семейные раздоры, которые его страшно огорчали, то он видел здесь наваждение Диавола и поэтому всякий раз кропил стены св. водою и курил в комнатах херувимским ладаном. Этим он прогонял бесов, как причину раздора. Веруя сам просто, он и от других требовал такой же простоты.…Восставал он также против благотворительных вечеров с танцами и концертов, и дамам без церемонии говорил и доказывал, что в этом случае они служат диаволу. И все это излагал он им на прекрасном французском языке… Дамы говорили ему: «Как это говорится при крещении детей: дуни и плюни на него? Что, мы разве чертей рождаем?!» А он твердил им: да, да нужно изгонять Диавола из того, что вы рождаете… Те уходили от него со смехом и считали его чуть не помешанным… Вообще, он глубоко верил в силу молитвы. «Сказано: просите, и дастся вам; я так и верю. У Бога, как у отца, нужно прямо просить того, в чем есть нужда. Если нуждаешься в сапогах, так и молись: Господи, дай мне сапоги! Если у меня нет дров, я буду просить и молиться об этом, и Бог так сделает, что у меня будут дрова. Я просто могу формулировать все свои просьбы к Богу». И этот благочестивый старец когда-то носил вместо трости якобинскую дубинку с серебряной бляхой, на которой красовалась надпись по-французски: «droits de l`homme» (права человека)!

21 ноября 1844 г. Магницкий скончался от воспаления легких и был погребен на Старом кладбище Одессы. В 1930-е годы на месте этого кладбища был устроен парк имени Ильича…

Помочь, проекту
"Провидѣніе"

Одежда от "Провидѣнія"

Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru

Застолби свой ник!

Источник — rusnasledie.info