О благочестии Московской Руси

Удерживающий

Славянская государственность

Русский Царь

О воссоздании монархии

Апология самодержавия

В капитальных трудах

Первые два послания

Общий итог

Примечания

Помочь, проекту "Провидѣніе"

О благочестии Московской Руси

В ночь с 12 на 13 июля 1645 года скончался первый Царь Династии Романовых - Михаил Феодорович. На Престол вступил Алексей Михайлович, благополучно процарствовавший почти 31 год и прозванный в народе "Тишайшим". О жизни русских людей того времени оставил воспоминания архидиакон Антиохийской Церкви Павел Алеппский, побывавший на Руси в 1654-1656 гг.

“Какая эта благословенная страна, чисто Православная! ...Гордость им совершенна чужда, и гордецов они в высшей степени ненавидят. Так мы видели и наблюдали, Бог свидетель, что мы вели себя среди них как святые, как умершие для мipa, отказавшиеся от всяких радостей, веселья и шуток, в совершеннейшей нравственности, хотя по нужде, а не добровольно...

Все жители в течение первой седмицы Великого поста не производят ни купли, ни продажи, но неопустительно присутствуют за богослужениями в своих церквах. Царские ратники обошли питейные дома, где продают вино, водку и прочие опьяняющие напитки, и все их запечатали, и они оставались запечатанными в течение всего поста. Горе тому, кого встречали пьяным или с сосудом хмельного в руках! Его обнажали в этот сильный холод и скручивали ему руки за спиной: палач шел позади него, провозглашая совершенное им преступление и стегая его по плечам и спине длинной плетью из бычьих жил: как только она коснется тела, тотчас же брызнет кровь... Мы заметили, что они казнят смертью без пощады и помилования за четыре преступления: за измену, убийство, святотатство и лишение девицы невинности без ее согласия...

Больше всего мы дивились их чрезвычайной скромности и смирению и их частым молениям с утра до вечера пред всякой встречной иконой. Каждый раз, когда они увидят издали блестящие кресты церкви, то хотя бы было десять церквей одна близ другой, они обращаются к каждой и молятся на нее, делая три поклона...

Московиты множеством своих молитв превосходят, быть может, самих святых, и не только простолюдины, бедняки, крестьяне, женщины, девицы и малые дети, но и визири, государственные сановники и их жены...У всякого в доме имеется бесчисленное множество икон, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями, и не только внутри домов, но и за всеми дверями, даже за воротами домов; и это бывает не у одних бояр, но и у крестьян в селах, ибо любовь их к иконам и вера весьма велики. Они зажигают перед каждой иконой по свечке утром и вечером; знатные же люди зажигают не только свечи, но и особые светильники....У всех них на дверях домов и лавок и на улицах выставлены иконы, и всякий входящий и выходящий обращается к ним и делает крестное знамение... Равно и над воротами городов, крепостей и укреплений непременно бывает икона Владычицы внутри и икона Господа снаружи в заделанном окне, и пред нею ночью и днем горит фонарь... Так же и на башнях они водружают кресты. Это ли не благословенная страна? Здесь, несомненно, христианская вера соблюдается в полной чистоте... О, как они счастливы!..

Что сказать о твердом и неослабном исполнении ими всех религиозных обязанностей! Что сказать о самых этих обязанностях, которых достаточно для того, чтобы волоса дитяти поседели, и которые однако тщательно выполняются и Царем, и Патриархом, и боярами, и боярынями, и царевнами! Разве они не чувствуют усталости? Разве они железные, что могут жить без еды и выстаивать длинные службы на морозе, не обнаруживая утомления? Без сомнения эти русские - все святые, ибо превосходят своим благочестием даже пустынных отшельников. Богу угодно было сделать этот народ Своим - и он стал Божиим - и все его действия от Духа, а не от плоти... Все это происходит оттого, что они знают о случившемся с греками и о потере ими Царства...

Что за благословенная страна! Она населена только христианами, в ней нет ни одного жида, ни армянина, ни невера какой бы то ни было секты: здесь даже не имеют понятия о них”.

Удерживающий мировое зло

24 июля (н.ст) 1613 г. Успенском Соборе Кремля был венчан на царство Михаил Феодорович, первый Царь Дома Романовых.

Монархия является древнейшей и самой естественной формой государственности у всех народов. Первые демократии, такие как римская и афинская, возникли уже позже, после первых в истории антимонархических революций и изгнания царей. Первичной ячейкой государства является семья и власть отца в семье - не есть результат семейных выборов, но вручена ему естественно законом Божиим. Из семейного единоличного возглавления возникает и царское самодержавие. Как семейное, так и монархическое устройство есть Божие установление для земного существования человека.

Митрополит Филарет Московский писал: "Бог как единый установил власть единоличную; как Всемогущий - власть самодержавную; как Вечный - власть наследственную." Христианская монархия сложилась и развивалась под непосредственным водительством и благодатным освящением Церкви, и потому имеет особое духовное содержание. Церковь также, как и монархическая государственность, является Божественным установлением, хотя и несравненно выше ее в силу Богочеловеческой природы. По этой причине она не могла иметь с монархическим государством принципиального противоречия, но со времен Константина Великого, император, по его собственным словам, стал исполнять функции "епископа внешних дел Церкви", а сама монархическая государственность стала "внешней церковной оградой".

Церковь и Православное царство существуют в таком же единстве, как душа и тело, образуя единый живой организм. Конечно, Церковь может существовать и без христианской государственности, как и душа без тела, но это состояние неестественное. Церковь и царство связывают не юридические отношения, не разграничение сфер деятельности, но Истина - вера Церкви, которую православное царство признает своей истиной. Поэтому и преступления против веры и Церкви, например, проповедь безбожия, аморальность, все виды магии, в православном государстве являются государственными преступлениями. Православный царь сознает себя слугой Божиим, исполнителем Его воли, а православное царство - орудием промысла Божия в мире. По определению св. Юстиниана, задача православного царя: "Сохранение в чистоте христианской веры и защита от всякого покушения святой апостольской Церкви”.

Православное царство религиозно по своей природе и является особой Богоустановленной формой человеческого общества. Глубоко понимая духовные основы государственного бытия, св. император Юстиниан писал: "Благосостояние церкви есть крепость империи". Пока здорова душа, тело может сопротивляться любой болезни, при оставлении тела душою неизбежна смерть.

В едином служении делу Божию Церковь и Царство составляют одно целое, один организм, хотя и "неслиянно", но и "нераздельно", подобно тому, как существует два естества, Божественное и человеческое, в едином лице Христа. Царство получает веру и благодать освящения от Церкви, а Церковь, не изменяя своей таинственной духовной природе, поручает этому царству ограждать себя от внешних врагов. Эта православная "симфония" принципиально отличается от латинского "папоцезаризма" - государственно-административного господства Церкви, и от протестантского цезаре-папизма - власти над Церковью абсолютного монарха, не ограниченного ни верой Церкви, ни ее канонами. В православном царстве, согласно Юстиниану, "ни один закон не имеет силы, если он противоречит церковным канонам".

От царя требуется верность православию, т.е. всему учению Церкви и жизни, основанной на этом учении. Тем самым, царская власть подчинена Истине, хранимой Церковью. Царь получает от Церкви особую харизму - особый дар Святаго Духа на свое царское служение. Это происходит во время таинства его венчания на царство и миропомазания. Царь-помазанник не просто благословенный Богом правитель, но и особый чин в самой Церкви, особый хранитель Вселенской Церкви, имеющий право собирать церковные соборы и председательствовать на них. Такой царь-помазанник всегда был в Церкви в единственном числе: сначала византийский император, а потом русский царь. Православная Вселенская церковь, находящаяся в других странах, всегда поминала царя особо, как своего покровителя.

Православный царь, являясь орудием Промысла Божия, несет совершенно особое служение - в симфонии с Церковью быть "удерживающим мировое зло". По единогласному толкованию св. Отцов, от Иоанна Златоуста до Феофана Затворника, под "удерживающим" разумеется христианский государь Рима. Во времена св. Иоанна Златоуста император 2-го Рима - Византии, во времена св. Феофана - русский царь 3-го Рима - Москвы. Промысел Божий предназначил России быть последним прибежищем Православной Церкви, последним оплотом веры. Поэтому и русская государственность складывалась, как православное царство, и сам русский народ, как православный церковный народ. Триединая установка: православие, самодержавие, народность - есть основа русского национального сознания.

Истоки славянской государственности

Одной из основных составляющих русофобского дискурса в течение вот уже нескольких столетий является утверждение о чужеродном, скандинавском происхождении русской государственности. Впервые оно было разработано в виде научной теории немецкими учеными в XVIII в., и впоследствии ему уделали особое внимание научные и околонаучные круги в германских странах. Оно стало важным элементом германского взгляда на русских, как на народ, не способный к самостоятельному государственному строительству.

Впрочем, германцами круг сторонников подобных взглядов отнюдь не ограничивается. Их приходится постоянно слышать от русофобов любых национальностей, стремящихся открыто или скрыто оскорбить русский народ. Однако за последние десятилетия накоплен достаточный археологический материал, который вкупе с имеющимися письменными данными позволяет составить реалистичную картину возникновения русского государства. Наиболее важны для рассмотрения этого вопроса археологические открытия в Старой Ладоге, в которой и вокруг которой и происходили наиболее важные события рождения русской государственности.

В VIII в. в Волховской области столкнулись два колонизационных потока - славянский с юга и скандинавский с запада. По всей видимости, первоначально отношения были мирными. Славяне основали свою крепость на месте старого чудского укрепления у впадения в Волхов реки Любши, а скандинавы (выходцы с острова Готланд) - свое неукрепленное поселение у впадения в Волхов реки Ладожки. Во второй половине 760-х гг. скандинавское поселение в устье Ладожки было захвачено славянами. Славянский период в истории Ладоги продолжался до 830-х гг. Именно в эти годы начинается широкая торговля с Востоком. Баснословные богатства, которые она приносила, привлекли к Восточному пути пристальное внимание скандинавов. Около 840 г. славянская Ладога погибла в огне огромного пожара, связанного с захватом города скандинавами. Скандинавский период в истории Ладоги длился примерно с 840 по 865 гг. Именно к этим годам относится сообщение Новгородской летописи о том, что северные племена “дань даяху Варягомъ от мужа по белей веверици; а иже бяху у них, то ти насилье деяху Словеномъ, Кривичемъ и Мерямъ и Чюди”.

Около 865 г. скандинавская Ладога была в свою очередь уничтожена пожаром. Эти события также описаны в Новгородской летописи: “и въсташа Словене и Кривици и Меря и Чюдь на Варягы, и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити”. Повесть временных лет относит изгнание варягов и призвание Рюрика к одному году (862), но археология свидетельствует, что между этими событиями был значительный промежуток времени. Большинство дат для IX и X вв. в ПВЛ придуманы Нестором - в первоначальной русской летописи события этих веков в большинстве своем не датированы. По археологическим данным, война со свеями и междоусобицы племен продолжались около трех десятилетий. За эти годы в огне пожаров помимо Ладоги погибли все известные крепости Руси - Любша, Новые Дубовики, Сясьское городище (Алаборг), Холопий Городок, Рюриково Горо-дище, Труворово Городище (Изборск) и др. Война всех против всех сопровождалась упадком торговли - нижняя точка распространения восточного серебра в России и Скандинавии приходится на 880-е гг.

Кризис завершился установлением мира между племенами, которые договорились пригласить на престол отпрыска датской династии Инглингов Рюрика. Даны в то время также вели упорную борьбу со свеями, поэтому являлись естественными союзниками словен и союзных им племен. Имеются также сведения о происхождении Рюрика со стороны матери из славянского княжеского рода, что могло быть дополнительным аргументом в пользу его кандидатуры. Археологические данные свидетельствуют, что приглашение Рюрика состоялось около 894 г. Именно в этом году в Ладоге после длительного периода запустения разворачивается широкое строительство, начало которого ознаменовалось сооружением княжеского дворца. Эта постройка соединяла в себе скандинавские и славянские строительные традиции, а при ее сооружении были использованы доски разобранных судов.

В последнее время данные, полученные при археологических раскопках в Новгороде, пролили свет на обстоятельства так называемого “призвания варягов”. История этого открытия подробно изложена В.Яниным в книге “У истоков новгородской государственности”. Сопоставляя свидетельства поздних новгородско-княжеских докончаний с археологическими данными, Янин установил, что Рюрик и его дружина были по сути дела наемниками славянской племенной знати, обязанными за установленную плату служить ее интересам. Княжеская власть в Новгородской земле утверждается как результат договора между местной межплеменной верхушкой и приглашенным князем. Договор, по-видимому, с самого начала ограничил княжескую власть в существенной сфере - организации государственных доходов. В этом состоит коренное отличие новгородской государственности от монархической государственности Смоленска и Киева, где княжеская власть утверждается не договором, а завоеванием.

Русская государственность появилась на свет вследствие свободного изъявления воли славян. Для того, чтобы иметь возможность эту волю изъявить, славянам пришлось выстоять в очень жестокой борьбе. Давление со стороны свеев было огромным, и оно увенчалось временным успехом - в течение примерно четверти века Ладога находилась под их властью. Однако в конечном счете победа осталась за славянами. О том, насколько значима была эта победа, можно заключить по событиям на западном направлении скандинавской эспансии - в Британии. Несмотря на долгую и упорную борьбу англо-саксы были в конечном счете завоеваны скандинавами - сначала в лице данов, потом в лице норманов. Таким образом, если в Британии викинги покорили германцев, то в России славяне поставили викингов себе на службу, что доказывает несостоятельность германофильской теории возникновения русской государственности.

Русский Царь и европейские проходимцы

31 марта (н.ст.) 1584 г. скончался Царь Иоанн IV Васильевич (Грозный). Период его правления представляется врагами России исключительно в негативном свете. Даже перевод слова “грозный” на все европейские языки сделан тенденциозно, как “ужасный”, хотя слово “грозный” по-русски означает скорее “строгий” и не содержит отрицательной оценки. С “легкой” руки Карамзина и в отечественной исторической науке стало считаться признаком хорошего тона обильно мазать эпоху Грозного Царя черной краской. Даже самые консервативные историки-монархисты считали своим долгом отдать дань русофобской риторике, говоря о “дикости”, “свирепости”, “невежестве”, “терроре” как о само собой разумеющихся чертах эпохи.

Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений “исторической науки” оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные “гости”. Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, — Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о “сыноубийстве”, то есть об убийстве царем своего старшего сына.

Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом римского папы, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача, ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения, обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против турок. Но благодаря уму и недюжинным дипломатическим способностям Иоанна Васильевича надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом. Провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, сам же легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких условиях не мог быть свидетелем происшедшего. Версии мифического “убийства” царевича, которые высказывал Поссевин, совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.

Следующий “свидетель” и современник эпохи, о писаниях которого стоит упомянуть, это некто Генрих Штаден, вестфальский искатель приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV. “Неподражаемый цинизм” записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков. “Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, — замечает академик Веселовский, —да и по собственной необразованности он не был способен их понять. По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин”. Короче — глупый и пошлый иностранец.

В 1576 году, вернувшись из России, Штаден засел в эльзасском имении Люцельштейн, где в течение года составил свои записки о России, которые предназначались в помощь императору Рудольфу. Штаден предлагал императору “назначить одного из братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею”. “Монастыри и церкви должны быть закрыты, — советовал далее Штаден — города и деревни должны стать добычей воинских людей”. В общем, ничего нового. Призыв “дранг нах Остен” традиционно грел сердца германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что “творческое наследие” таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез восприниматься в качестве свидетельства о нравах и жизни русского народа и его царя.

О недобросовестности иностранных “свидетелей” можно говорить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего, что в 1570 году во время разбирательств в Новгороде, связанных с подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь появившейся “ереси жидовствующих”), Иоанн IV истребил с опричниками 700 000 человек…

Очевидно, что именно нелепые выдумки европейских проходимцев легли в основу “цивилизованного” понимания эпохи Царя Иоанна IV. Рассказы о “кровожадности порочного тирана” отлично вписываются в набор общечеловеческих стереотипов, снабжая западного обывателя еще одним, на этот раз “историческим”, подтверждением тезиса о “неизбывном русском тоталитаризме”. А между тем, не было никакого “тирана”. Был первый Русский Царь — строивший, как и его многочисленные предки, Русь — Дом Пресвятой Богородицы и считавший себя в этом доме не хозяином, а первым слугой.

О воссоздании российской монархии

Несомненно, что призвание на российский престол легитимного монарха, если Россия созреет для этого, лежит лишь в компетенции Всероссийского Земского Собора, соответственно русской традиции, после тщательного исследования данного вопроса экспертами. Именно таков был в 1924 г. и завет последней, вдовствовавшей Императрицы Марии Феодоровны, матери Царя-Мученика, отвергшей претензии “Кирилла I”: “Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом”.

Только в этом случае нам можно будет говорить и о восстановлении легитимной Российской государственности в рамках международного права, в частности, поставив на повестку дня уточнение границ России, искаженных нелегитимными властями после 2 марта 1917 г.

Самый же важный — историософский — аспект проблемы выражается в следующем. Российская православная монархия, Третий Рим, была осмыслена как духовный полюс, “удерживающий” мир от воцарения антихриста; революция в России — как “генеральная репетиция апокалипсиса”; отречение Государя на фоне всеобщего предательства — как жертвенный подвиг, подобный голгофской жертве Христа; явление иконы Державной Божией Матери в день отречения Государя — как указание на последний шанс временного удержания мира Самой Божией Матерью, а борьба за воссоздание православной монархической России — как борьба за воссоздание Удерживающего для всего мира.

Понятно, что восстановить такую монархию гораздо труднее, чем скопировать ее западные декоративные формы. Она не может быть воссоздана искусственно, чьим-то политическим решением. Монархия может вырастать лишь из соответствующего религиозного правосознания общества, — писал И.А.Ильин, проводя различие между ценностью монархии как идеала и его практической осуществимостью в данных условиях: “Монархия не самый легкий и общедоступный вид государственности, а самый трудный, ибо душевно самый глубокий строй, духовно требующий от народа монархического правосознания. Республика есть правовой механизм, а монархия есть правовой организм. И не знаем мы еще, не видим мы еще, будет ли русский народ после революции готов опять сложиться в этот организм”. “Мне приходилось встречать людей, непоколебимо уверенных в том, что стоит в России “провозгласить монархию” — и все “пойдет гладко и станет на свое место”. Но — “монархический строй не может, что называется “повиснуть в воздухе”; необходимы... две основы: во-первых, верное монархическое строение души в народе, ... и, во-вторых, необходимы те социальные силы, которые понесли бы богоданного Государя — преданностью, верностью, служением... Монархия должна быть подготовлена религиозно, морально и социально”.

Но даже если монархия в России была бы со всей очевидностью неосуществима, православный русский не может не стремиться к ее восстановлению, надеясь на Божью помощь, достигаемую через верность нашему православному идеалу. В верности же Истине — и смысл личной жизни.

Так, архиепископ Серафим (Соболев) именно в этом видел суть русской идеи, о чем прочел доклад на Архиерейском Соборе в 1938 г.: “Это стремление одновременно соответствует и истинной русской идеологии, которая есть не что иное, как православная вера и основанная на ней русская жизнь во всех ее областях, начиная с личной и кончая государственной, почему русское государство должно возглавляться царской самодержавной властью. Идеология русского человека никогда не допустит, чтобы в основе государственной жизни была власть не Богопоставленная, то есть не основанная на православной вере власть конституционная или республиканская”.

Возможным же путем восстановления российской монархии после падения коммунистического режима может стать, как писал Ильин, “только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная — воспитывающая и возрождающая — диктатура”. Не следует бояться слова “диктатура” ее сущность зависит от ее целей и средств. Западные демократии представляют собой диктатуру денег, коммунизм был диктатурой партийной бюрократии, а искомая православная монархия — это, по известному выражению, “диктатура православной совести”. Ей и должен уподобляться такой русский диктатор, сознавая свою лишь предуготовительную роль очищения больного общества от накопившегося зла — для узаконения добра.

В начале XXI в. дилемма между необходимостью идеала и трудностью его воплощения кажется еще менее разрешимой. Она кроется в проблеме свободы греховного человека, способного стремиться к идеалам и уклоняться от них, но в наше время это усугубляется сознательной ставкой структур “Нового мирового порядка” на человеческую греховность. Именно поэтому после крушения коммунистического режима на смену ему мудрая национальная диктатура не пришла. Западничество торжествует победу. Весь мир сейчас в таком состоянии, что воссоздание российской монархии возможно лишь в виде чуда...

Однако чудо как помощь Божия еще не исключается из нашей истории, если будет кому помогать. В Священном Писании сказано: “В руке Господа власть над землею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней” (Сир. 10, 4). В этом и состоит смысл подвига русскости перед лицом зреющей апостасии. Существование в России пусть даже небольших групп, ставящих себе задачей — несмотря ни на что! — восстановление монархической государственности, это еще один пример существования в русском народе его неуничтожимого первообраза, который может исчезнуть лишь с физической гибелью самой страны. Только в этом случае можно будет сказать, что воссоздание российской православной монархии больше невозможно.

С падением российской монархии на земле не стало Удерживающего в виде православной государственной власти. Но Новомученики Российские на небесах, во главе с Царской семьей, не перестали быть Удерживающим для той, пусть сегодня и небольшой, части русского народа, которая держится за Них в своих молитвах. В их подвиге русскости как подвиге удержания Бог все еще продлевает время перед кончиной мира, оставляя нам шанс — путем продолжающихся страданий — осознать происшедшее, восстать против “тайны беззакония” и дать всему миру возможность последнего и наглядного выбора в виде русской власти Помазанника Божия.

Апология русского самодержавия

Эпоха становления Московского царства характеризуется заметным участием представителей духовенства в политической деятельности. Это участие не следует полагать стремлением духовенства повлиять на расстановку политических сил с использованием своего духовного авторитета и церковной власти, но оно, как и в прежние времена, было вызвано стремлением указать носителям власти христианские основы их деятельности по управлению государством, а подвластным — раскрыть обязанности христиан в отношении властей. Во времена великого княжения Иоанна III активизируется процесс национального государственного строительства в который, ввиду своего общественного значения, обусловленного религиозной доминантой сознания людей того времени, духовенство не могло не быть вовлечено.

Русским святителям тех времен все так же приходилось постоянно раскрывать своей пастве сущность и значение их христианского долга, защищать истину Православия, но уже в связи с участием в эпохальных событиях русской истории, явно предзнаменовавших возникновение русской православной монархии. К указанным временам относится деятельность таких святителей, как Вассиан Рыло, Иосиф Волоцкий, митрополит Геннадий Новгородский и др. В их ряду следует упомянуть и митрополита Филиппа I (ум. 1473), сведения о личности и пастырской деятельности которого периодически встречаются в исследовательской литературе. К числу его произведений принадлежат послания (арх. Филарет (Гумилевский) отмечает относительно определенных им пяти посланий митрополита Филиппа, что они написаны «правильным церковно-славянским языком, живо и с воодушевлением, отличаются силою мысли и чувства»1): три послания новгородцам (одно на тему неотъемлемости церковных имуществ и два написаны в связи с обострившимися новгородско-московскими отношениями), послание Иоанну III о помиловании новгородцев, послание в Вятку по поводу войны с казанскими татарами, послание во Псков с благословением на построение в городе шестого собора и послание троицкому игумену о прощении старца Памвы. Также было высказано мнение о возможном авторстве митрополита Филиппа по отношению к Московской повести о походе великого князя на Новгород2. Весьма значима также его деятельность по строительству храмов на Руси — им было начато строительство Успенского собора.

В капитальных трудах

В капитальных трудах по русской истории постоянно упоминается один исторический сюжет, связанный с его деятельностью, а именно — решение святителем вопроса допустимости католической церковной атрибутики на Руси3. Речь идет о следующем. После смерти жены Иоанна III возник вопрос о его новой женитьбе. Выбор великого князя остановился на племяннице последних византийских императоров, приходившихся друг другу братьями, — Иоанна VI (1425–1448) и Константина XI (1448–1453) — Софии (Зое) Палеолог, дочери брата Константина XI Фомы, деспота (правителя) Мореи. Предложение о браке поступило от папы Павла II (1464–1471), интересы которого в данном вопросе представлял кардинал Виссарион. В исследовательской литературе так раскрываются политические предпосылки этого брака: «Виссарион, занятый мыслью о соединении, сколько можно, больших сил против турок, предложил руку Софии лишившемуся первой супруги (25 апр. 1467 г.) великому князю московскому Иоанну. Прибывший из Рима с этим предложением грек Юрий Траханиот (11 февр. 1469 г.) объявил, что царевна, по любви к своей вере, отказывается от брака с иноверным государем, и этим устранил сомнения касательно ее Православия»4. Великий князь, после совещания с митрополитом Филиппом, со своею материю и с боярами («подумав о сем с своим отцем митрополитом Филиппом и с матерью своею и з боляры»5), не отверг сделанного предложения, но, для объяснения всех обстоятельств дела, отправил в Рим живущего в Москве монетчика Ивана Фрязина, происходившего из венециан и принявшего православную веру.

Дело о браке было решено, царевна прибыла в Россию и, посетив первый русский город— Псков, молилась в храме по православному обряду, чем вызвала затруднения у сопровождавших ее католиков. Во время посещения Руси этой делегацией «общее смущение на Руси вызвал папский легат Антоний, перед которым везли в санях латинское распятие»6. Именно в этой связи и возник вопрос о допустимости демонстративного использования католической атрибутики (католического креста, называемого в летописи «крыж», привезенного легатом в православную страну). Согласно летописи, этот «крыж» несли перед легатом, как и повелел римский папа («понеже бо папа то почесть великую дал послу своему ити тако ему по всем землям их и до Москвы»). Возможно, это было сделано из соображений униатской пропаганды — экуменических спекуляций того времени. Когда делегация стала приближаться к Москве, об этом доложили великому князю, который созвал по такому случаю совещание («начят о сем мыслити с материю своею и с братиею и с бояры своими»). На совещании мнения разделились: одни полагали, что не следует делать замечание легату, другие указывали на невозможность оказывать такие почести католицизму, это делал один митрополит Исидор, нравственная гибель которого не подлежала сомнению. В таком случае князь обратился к митрополиту Филиппу с целью узнать его мнение.

В летописях сохранился ответ святителя, ставший хрестоматийным образцом защиты истины, обладание которой не допускает ни политического соглашательства с носителями еретической лжи (он скажет об этом и новгородцам, приведя пример сначала религиозного, а затем и политического падения Византии), ни либерально-толерантного уважения к их мнениям: «Князь же великий послал к отцу своему митрополиту Филиппу, взвещаа ему сие. Митрополит же отвеща ему: “не мощно тому быти кое в град сей ему внити, но ни приближытися: ащели же тако учинишь, почтити его хотя, ино он в врата граду, а яз, отец твой другими враты из града; не достоит бо нам того ни слышати, не токмо видети, понеже бо иже кто возлюбив и похвалив чюжую веру, то все своей поругался есть”»7.

Убеждения святителя подействовали: князь «посла к тому лягатосу, чтобы не шол пред ним крыж, но повеле скрыти его». В этом сюжете представляется возможным увидеть и некий политический смысл, позволяющий говорить о представлениях митрополита о сочетании святительской и великокняжеской власти. Будучи уверен в своей правоте и важности решаемой задачи, митрополит Филипп не сказал великому князю, что запрещает ему позволять католикам вносить свой «крыж», что ставило бы под сомнение верховенство власти князя в этом вопросе, но возможности убеждения и духовного влияния использованы им во всей силе и полноте. Таким образом, «сопровождающие принцессы оказались только ее свитой, и никаких публичных демонстраций католичества допущено не было»8. Так же неудачны были и попытки папского легата одержать победу на богословском диспуте, на котором, очевидно, легатом был поставлен вопрос о «соединении церквей»9,10. Летопись так передает обстоятельства этого диспута: «Тогда же убояся легатос, много был митрополит Филипп изучил, от книг словес емлючи, и книжника Никиту поповича призва, ово сам емля у него речи, глаголаше легатосу, иное же повеле самому с ним глаголати. Он же ни единому слову ответа не дасть, но рече: “Нет книг со мною”»11. Таким образом, все униатские планы были сорваны во многом благодаря деятельному участию святителя Филиппа.

Не меньший интерес представляет и деятельность митрополита по противодействию антимосковским устремлениям Новгорода, в связи с чем им было направлено два послания к новгородцам с целью убедить их не переходить в подданство польского короля, а затем великому князю с просьбой о помиловании потерпевших военное поражение новгородцев.

Первые два послания

Первые два послания относятся ко времени обострения противоречий в самом Новгороде, когда правящий слой олигархизировавшейся Новгородской республики выразил откровенно антимосковские (а следовательно, и сепаратистские по отношению к объединяемой вокруг Москвы на началах политической централизации Русской земле) политические тенденции. В этой связи Д.С. Лихачев, полагая сугубо материальный стимул новгородского сепаратизма, отмечает, что «объединительная политика Москвы встретила чрезвычайно сильное сопротивление новгородского боярства, опасавшегося потерять свои обширные земельные владения, и крупного новгородского купечества, боявшегося конкуренции Москвы в торговле с Западом»12. События, связанные с написанием посланий митрополита Филиппа, исторически выглядели следующим образом. В конце 1470 или в начале 1471 г. новгородская правящая боярская партия во главе с Марфой Борецкой (вдовой посадника Борецкого) с ее сыновьями вступила в союз с польским королем и великим князем литовским Казимиром IV, и вскоре в Новгород прибыл литовский князь Михаил Олелькович.

Это дало основания Иоанну III усмотреть в действиях новгородских правящих кругов измену, и он стал готовиться к походу на Новгород. В 1471 году великий князь собрал совещание с участием различных слоев населения, в том числе и духовенства, на котором был решен вопрос о военном походе на Новгород, что придавало данному походу характер общерусского дела. 14 июля 1471 года на реке Шелони произошло военное столкновение новгород¬ского и московского войска, собранного Иоанном III со всех концов Русской земли. В результате своего поражения Новгород признал себя «отчиною великого князя московского», обязался уплатить огромную контрибуцию и отказался от самостоятельной внешней политики13. Поход на Новгород имел в сознании современников, поддерживающих Москву, значение религиозного подвига. В москов¬ской повести о новгородском походе Иоанна III на Новгород рассказывается о том, как он молился у гробниц своих прародителей о даровании победы на отступников от Православия, совершал молебны, раздавал милостыню и просил благословения и отпущения грехов у митрополита Филиппа, который благословил великого князя со всем его воинством аналогично ветхозаветному примеру благословения Самуилом Давида на противоборство с Голиафом14.

Очевидно, с целью мирного решения назревающего военного конфликта митрополитом Филиппом и написаны его послания к новгородцам, адресованные в первую очередь духовенству, затем правящей новгородской аристократии, боярам, купцам и прочим новгородцам — «мужем волным, всем христоименитым Господним людем, живущим по закону Божию», но при этом подчеркивается, что Великий Новгрод — «отчина господина и сына моего Великого Князя»15. Политическое главенство русских великих князей понимается митрополитом как исторически исконное для Руси, причем не¬оспоримая законность их властвования связывается в первую очередь с Православием: «Ведаете, сынове, сами, от коликых времен Господари православные, Великые Князи Рускые почались: Великый князь Володимер, познавши православную истинную християньскую веру и крестивши всю Рускую землю святым крещением, и опосле его сын его Ярослав, и потом Всеволод, Великый Князь Александр, и до Великого Князя до Дмитрея Ивановича, и до великого князя Василья, и до ныняшняго Господаря до господина и сына моего Великаго Князя Ивана Васильевича; от тех мест и до сех мест, они есть Господари християньстии Рустии и ваши господа, отчичи и дедичи, а вы их отчина из старины, мужи волныи; а жалуют, держат вас, свою отчину, в докончании и в крестном целовании в старине, а вам их, господ своих, держати имя их честно и грозно без обиды, а в земли и в воды и в пошлины их не вступатися»16.

Убеждения митрополита основаны на мысли о единстве Русской земли, имеющей общего властителя — великого князя, являющегося христианским государем, игнорирование верховенства власти которого по этой причине неумест¬но. Вопрос о власти, как основной для общественного устройства христиан, религиозное сознание которых не может не охватывать и область государственно-властных отношений, не исключается святителем из религиозно-нравственной сферы. Новгородцы выдвинули идею допустимости союза с иноверной властью, полагая договорным путем обязать короля ставить только православного посадника («а держати тобе, честному Королю, своего наместника на Городище от нашей веры от Греческой, от православнаго хрестьянства…»17). Это, по-видимому, было связано с постоянно отчужденным восприятием идеи княжеской власти, непризнанием ее властью верховной, что составляло характерную черту политического мышления новгородцев, проявившегося затем и в их отношении к королю как к государю, призванному в качестве власти исполнительной18, в обязанности которого входила и война с Москвой в случае необходимости. Этим же договором новгородцы решили оградить и сферу своей религиозной свободы: «А у нас тебе, честны Король, веры Греческие православные нашей не отъимати; а где будет нам Великому Новугороду любо в своем православном хрестьянстве, ту мы владыку поставим по своей воли, а Римских церквей тебе, честны Король, в Великом Новегороде не ставити, ни по пригородом Новогородцким, ни по всей земли Новогородцкой»19. Митрополит Филипп полагает недопустимость наличия таких тенденций в контексте своих представлений о деле устроения общерусской государственности, и приводимая им аргументация позволяет считать святителя носителем иного политического сознания, ставшего идейной основой слагающейся власти русского самодержца. Русский властитель должен быть православным, невозможно христианам находиться под управлением еретика, ведь святыми отцами заповедано не иметь общения с католиками, поэтому следует, чтобы и при богослужении «в поминанье бы иныя веры Государя имени в октеньях не было, а держали бы ся есте своея старины»20. Естественно, что «латынский господарь» вообще не является христианским государем.

Обличая новгородцев, святитель пишет им: «От своего господина, отчича и дедича, от християньскаго Господаря Рускаго, отступаете, а старину свою и обычаи забывши, да приступаете деи к чужему к Латыньскому Господарю к Королю…»21, причем игнорируя практику прежних новгородских правителей: «…А как до вас дошло, на конци последняго времени, как бы надобе душа своея человеку спасти в православьи, и вы, в то время все оставя, да за Латинскаго Господаря хотите закладыватися»22. Измена русскому христианскому властителю понимается как измена Православию, и в данном случае это— идеологическая ориентация на католицизм, что несовместимо со спасением души, идея которого является основным элементом христианской онтологии. Поэтому казалось бы сугубо внешний политический вопрос входит в предмет пастырского попечения как самого митрополита Филиппа, так и новгородского духовенства, о чем святитель напрямую указывает им в своих посланиях. Вызывало серьезные опасения и то, что новгородцы могли, отложившись от московского митрополита, признать зависимость от киевского митрополита, но последний был ставленником еретика Исидора.

Аналогичные мысли о невозможности христианам находиться под иноверной властью имеются и в послании митрополита Филиппа на Вятку, древнюю колонию Новгорода (которая именуется митрополитом также «отчиной» великого князя), написанном в порядке увещевания митрополита вятчанам, отступившим от Иоанна III во время его Казанского похода. Митрополит пишет, что он с удивлением узнал, что вятчане «заложилися за Казанскаго за поганаго царя» и «кто се от верных может сяк оучинити, развее тяжких съгрешении мню, яко нигде же николиже тако бысть, якоже сие: чтоже благочестие тмою покрывати и свет оставя тме прилепитися»23. Отступление к иноверной власти воспринимается как осквернение, прикосновение ко тьме, чего нужно избегать, надеясь на спасение. Здесь не имеет значения клятва, данная «поганому царю», священство имеет власть разрешать от такой клятвы. Выбор между истинной христианской и иноверной властью стоять не может — по¬следняя подлежит безусловному отторжению, поэтому митрополит увещевает: «того ради, сынове игоумени и вся священници, крепце о святых Божиих церквах попечение имейте, а никакоже престола Божиа отступающе и наоучяюще своя дети духовныя весь народ православию хождению праваго поути, чтобы ся обратили к Богу чистым сердцем и били челом своему государю великому князю Иоанну Васильевичю всея Русии, а в том целовании яз их пращаю, своих детей, а вы с них тот грех соимете, что ноуждею целовали к поганому царю»24.

Что касается новгородского духовенства, следует отметить, что новгородские духовные власти вряд ли стали проводниками антимосковских идей. Д.С. Лихачев отмечает, что новгородский летописец осуждает «владычнь стяг» (полк архиепископа новгородского), который не хотел ударить на московскую княжую рать в битве на Шелони. Осуждает летописец и тех новгородцев, которые перед битвой с москвичами «вопили» на «больших людей» и не хотели сражаться»25. Последнее обстоятельство представляется характерной чертой свободно развивавшейся новгородской демократии, обеспечивающей в первую очередь материальные интересы новгородцев и обусловившей фактическое главенство аристократическо-олигархических элементов, власть которых основывалась на экономическом преобладании: само вечевое управление Новгорода способствовало осуществлению именно их интересов. С.М. Соловьев, обративший внимание на летописный рассказ о подкупе участников веча во время рассматриваемых событий, дает этому политическому институту такую характеристику: «Природа веча давала стороне богатейшей возможность осилить противников менее богатых наймом людей, которые продавали не только свои голоса на вече, но и свои руки, когда дело доходило до схватки…»26.

Ценностная ориентация на материальное благополучие новгородской правящей элиты, выделившейся из общества, предполагала оценку выбираемой власти не в связи с исповедуемой верой, а с утилатарно-практической точки зрения обеспечения собственных корыстных интересов, особенно при наличии секулярных предпосылок восприятия государственной власти, распространенных в среде новгородцев. Естественно, материальные устремления были сильнее в среде правящей знати, как наиболее состоятельной части новгородского общества, вплоть до готовности поступиться Православием ради них. Это вполне могло обусловить разрыв политических ориентиров новгородской знати и низов, стоявших в основном за Православную веру и склонных к восприятию союза с королем как измену ей. Идеологическую ориентацию правящих кругов Новгорода определенным образом характеризует и то, что агрессивно антихристианская ересь жидовствующих в начале своего зарождения стала распространяться с помощью лиц, близких к этим кругам. Упомянутый князь Михаил Олелькович в составе своей многочисленной свиты привез в Новгород и некоего «жидовина Схарию» — основателя ереси жидовствующих на Руси27.

Общий итог

Общий итог увещеваний митрополита Филиппа заключается в следующем обращении к новгородцам: «И вы, сынове, смиритесь под крепчюю руку благовернаго и благочестиваго государя рускых земль, под своего господина под великого князя Ивана Васильевича всея Руси, по великой старине вашего отчича и дедича, по реченному Павлом, Христовым Апостолом, вселеньскым учителем: “всяк повинуйся власти Божию повелению повинуется, а противляяйся власти Божию повелению противится”»28. В.Е. Вальденберг полагает, что в посланиях митрополита Филиппа излагается учение о покорении власти со ссылкой на апостола Павла с некоторыми особенностями относительно прежнего понимания апостольских изречений, допущенными ввиду специфики политической ситуации, о которой идет речь: новгородцы не выступали против власти, но считали возможным предпочесть власть короля. Наиболее конкретное подтверждение своей мысли указанный автор видит в приведенном высказывании митрополита, и «на вопрос, которая же власть от Бога, которой же власти следует повиноваться, митрополит Филипп отвечает вполне определенно: от Бога та власть, и той власти надо повиноваться, которой повиновались отцы и деды, которая есть власть по старине»29. Подобное утверждение представляется излишней теоретизацией взглядов митрополита Филиппа: ссылка на «старину» здесь не связывается с учением о богоустановленности власти, и нигде не сказано, что только та власть от Бога, которая является властью «по старине».

Митрополит не¬однократно указывал в своих посланиях на то, что «молодые» новгородцы стали распространять мысли о смене политической ориентации Новгорода, проведении антимосковской политики, даже о переходе в католичество, и в этой связи святитель увещевает старших новгородцев вразумить их. Новгородцы, выбиравшие подобные идеологические приоритеты, и явились врагами защищаемой «старины», не изменять которой и призывал митрополит Филипп и которая предполагала нахождение Новгорода в сфере политического влияния великого князя. Переход к королю означал бунт, революционное действие против сложившихся порядков, что уже было недопустимо ввиду новозаветного учения о покорении властям. Следует отметить, что на эту же «старину» указывал новгородцам и великий князь Иоанн III, отправлявший туда своих представителей, причем «теперь это слово “старина” в устах великокняжеских получала особое значение: до сих пор в отношении к великим князьям новгородцы имели важное преимущество действовать во имя старины; теперь, замышляя подданство литовское, они теряли это преимущество, переходившее на сторону великого князя; сперва новгородцы не требовали от князей ничего более, кроме исполнения старинных условий; теперь великий князь требует от новгородцев сохранения старины»30.

Митрополит увещевает не противиться власти, но при этом он вряд ли доходит до каких-либо теоретических выводов в области политических понятий; здесь речь идет о реальном наличном и продолжающемся факте главенства православного государя над его «отчиной». Попытка выйти из-под его власти является свое¬волием, о чем говорится и в послании митрополита к Иоанну III о помиловании мятежных новгородцев, которые, оставаясь равнодушными к обращениям великого князя и митрополита «по грехом, яко обуродиви, да против твоего послания и нашего к ним грамот написания, ничтоже своего добра не поискали, пребывая в своем злоумьи, ничим же тебе не добили за свою проступку, а такы ожесточали грех ради, яко мертви сущи злыми си делы, самоволно хотячи преступити к Королю, к Латыньскому Господарю»31.

Очевидно, вечевое решение вопроса о политической принадлежности Новгорода не имеет значения для митрополита: новгородцы все равно проявили наказуемое своеволие, за что и поплатились от власти, имеющей божественное основание и предназначение: князь, по слову апостольскому, Божий слуга.

Представления о религиозно-политическом статусе русских князей нашли отражение в послании митрополита Филиппа в Новгород, написанном еще в 1467 году, о неприкосновенности церковных и монастырских имуществ, на которые посягали новгородцы (святитель полагает здесь их исключительное корыстолюбие, они «мудрствующе себе плотскаа, а не душевнаа»). Доказываемая новгородцам законность церковных владений, установленная вселенскими соборами и подтвержденная православными царями, связывается и с практикой княжеского властвования: «…Святии вселеньстии сбори узаконаположиша и православнии царие подтвердиша, и вси благочестиа држателие, приснопамятнии велиции князи, еже непременнаа быти никакоже препорученнаа святей Божии церкви, да даемаа в помяновение душ православных ни от когоже не обидима, ниже порушена будут, в веки неподвижна»32. В этом послании также указано, что новгородцам следует руководствоваться мнением своего архиепископа Ионы, «имея к нему повиновение и благопокорение, еже есть долг душевнаго исправлениа и разум благ на покаяние сгрешением»33, но идеи благопокорения княжеской власти в отношении власти духовной у него не прослеживается.

Представления митрополита Филиппа о великом князе как владельце своей «отчины» говорят в пользу мысли о самодержавном характере его власти, ее уникальности для русской земли, преобладании над любым демократическим сепаратизмом; законность такого статуса будущего всероссийского монарха обусловлена идеей главенства православного государя над управляемой им православной страной. Эту идею святитель и защищал по долгу пастыря в сложнейшей политической ситуации возвышения русского царства.

Примечания

1 Архиепископ Филарет (Гумилевский). Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884. С. 114.
2 Там же.
3 Боханов А.Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней. М., 2005. С. 111.
4 Митрополиты московские со времени разделения митрополии всероссийской на две половины. М., 1857. С. 23.
5 Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью //Полное собрание русских летописей. Т. XII. М., 2000. С. 120.
6 Вернадский Г.В. Начертание русской истории. М., 2004. С. 165.
7 Летописный сборник… С. 150–151.
8 Боханов А.Н. Указ. соч. С. 111.
9,10 См.: Архиепископ Филарет (Гумилев¬ский). Указ. соч. С. 114. Воейков Н.Н. Церковь, Русь, и Рим. Минск, 2000. С. 364.
11 Софийская вторая летопись //Полное собрание русских летописей. Т. VI. Вып. 2. М., 2001. С. 214–215.
12 Лихачев Д.С. Новгород Великий. Очерк истории культуры Новгорода XI–XVII вв. М., 1959. С. 64.
13 Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 76.
14 Московская повесть о походе Ивана III на Новгород //Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М., 1982. С. 387.
15 Грамота митрополита Филиппа новгородцам с убеждением их не отлагаться от великого князя и не вступать в союз с королем польским //Акты исторические, собранные и изданные археографической комиссиею. Т. 1. СПб., 1841. С. 512.
16 Там же.
17 Договорная грамота Новагорода с польским королем Казимиром IV //Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографической экспедициею. Т. 1. СПб., 1836. С. 62.
18 В историко-исследовательской литературе были сделаны следующие наблюдения о государственном сознании новгородцев в связи с восприятием ими идеи княжеской власти: «Нет мгновения в истории Новгорода, где бы идея князя достигала в сознании народном до такого развития, что составляла бы полную, внутреннюю потребность к осуществлению и утверждению себя в жизни действительной; поэтому новгородцы не удержали у себя ни одной из княжеских ветвей, как это сделали остальные части государства». (Пассек В. Новгород сам в себе //Исследования в области русской истории Василия Пассека. М. 1870. С. 17).
19 Договорная грамота… С. 64.
20 Грамота митрополита Филиппа новгородцам… С. 514.
21 Там же. С. 513.
22 Там же. С. 514.
23 Послание Филиппа митрополита на Вятку //Дружинин В.Г. Несколько неизвестных литературных памятников из сборника XVI века. СПб., 1909. С. 115.
24 Там же. С. 117.
25 Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 77.
26 Соловьев С.М. История России с древнейших времен //Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. 3. Т. 5 и 6. М., 1989. С. 14-15.
27 Митрополит Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Т. VI. СПб., 1887. С. 81. Также возможно отметить, что в литературе западнической идеологической ориентации «вольный Новгород» становится своего рода носителем начал «европейской культуры» на Руси, при его восхвалении авторы соответствующего направления, применяя стандартные для этого направления риторические обороты, позволяющие отнести подобные произведения к области литературного сочинительства, выражают с их помощью свое резко негативное восприятие основ православной государственности. Так, один из них, рассуждая о том, что было бы в случае победы Новгорода над Москвой, пишет: «Политическая победа Новгорода над Москвою могла бы повлечь и ряд других, не менее важных последствий. В Новгороде не привилась дикая азиатчина московского двора с ее подозрительностью ко всему иностранному, с ее жестокостью и бесправием. Можно полагать, что Новгород развивался бы примерно так, как развивалась Рига или Стокгольм. Европейский образ жизни стал бы проникать на Русь не в конце XVII века, а в середине XVI века» (Исаченко А.В. Если бы в конце XV века Новгород одержал победу над Москвой (Об одном несостоявшемся варианте истории русского языка) //Wiener Slavistisches Jahrbuh. 1973. Bd. 18. С. 54). Характерно, что автор не ставит вопрос о судьбе, в случае победы Новгорода, остальной части Руси, не связанной с политической культурой этой республики, но сосредоточивает свое внимание на проблеме укоренения на Руси «европейского образа жизни», воспринятого, очевидно, как некая ценностная аксиома человеческого существования.
28 Грамота митрополита Филиппа новгородцам с убеждением покориться великому князю и не изменять Православию чрез союз с латинами //Русская историческая библиотека, издаваемая императорской археографической комиссиею. Т. 6. Памятники древнерусского канонического права. Часть первая (памятники XI–XV вв.). СПб., 1908. С. 730.
29 Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти. Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века. Пг., 1916. С. 187.
30 Соловьев С.М. Указ. соч. С. 11.
31 Послание митрополита Филиппа великому князю Иоанну Васильевичу о помиловании мятежных новгородцев, если принесут они повинную //Акты исторические, собранные и изданные археографической комиссиею. Т. 1. СПб., 1841. С. 518.
32 Послание митрополита Филиппа к новгородскому архиепископу Ионе и новгородцам о неприкосновенности церковных и монастырских имуществ //Русская историческая библиотека, издаваемая императорской археографической комиссиею. Т.6. Памятники древнерусского канонического права. Часть первая (памятники XI–XV вв.). СПб., 1908. С. 716.
33 Там же. С. 719.

А.В. Горячев

Помочь, проекту
"Провидѣніе"

Одежда от "Провидѣнія"

Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru

Застолби свой ник!

Источник — ru.wikipedia.org