<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Такие оценки крайне политически тенденциозны, необъективны и попросту лживы. Современник Г.Р. Державина, И.А. Крылова, Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, Шишков был одним из активнейших и значимых участников тогдашнего культурного и политического процесса и в какой-то мере его вклад в развитие русской культуры и общественной мысли вполне сопоставим с аналогичным вкладом вышеперечисленных деятелей.
Шишков родился в семье инженера-поручика. Образование получил в Морском кадетском корпусе. Он неоднократно участвовал в морских походах, в том числе и сражениях. При Павле I Шишков сделал стремительную карьеру, став членом адмиралтейств-коллегии и вице-адмиралом. Наряду с военной и государственной деятельностью, Шишков постоянно занимался и литературой: переводами, сочинением пьес, стихов и рассказов. Еще в царствование Павла I он был избран действительным членом Российской академии.
В начале царствования Александра I Шишков заявил себя как ведущий идеолог активно складывающихся тогда консервативно-националистических кругов. Его взгляды нашли отражение в “Рассуждении о старом и новом слоге российского языка” (1803 г.), выдающемся произведении раннего русского консерватизма, в котором Шишков выступил против галломании – полной или частичной ориентированности высшего дворянского общества на французские культурно-поведенческие модели.
Будучи по форме трактатом филологического характера, “Рассуждение” по сути явилось политическим манифестом складывающегося русского консерватизма. В нём Шишков выступил против тех, кто, по его словам, “заражен неисцелимою и лишающею всякого рассудка страстию к Французскому языку”.
К таковым он причислял не только значительную часть дворянского общества, но и литераторов сентименталистского направления, главой которых был блистательный автор «Писем русского путешественника» и «Бедной Лизы» Н. М. Карамзин, и которые задались целью усвоить западную словесность, преимущественно французскую, провозгласив в литературе «новый слог».
Подобного рода «русская русофобия» явилась следствием вытеснения и полного отсутствия национального воспитания в том смысле, как его представлял действительный член Российской академии. «Начало оного [«крайнего ослепления и грубого заблуждения нашего». – А. М.] происходит от образа воспитания: ибо какое знание можем мы иметь в природном языке своем, когда дети знатнейших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих находятся на руках у французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим, и даже до того заражаются к ним пристрастием, что не токмо в языке своем никогда не упражняются, не токмо не стыдятся не знать оного, но еще многие из них сим постыднейшим из всех невежеством, как бы некоторым украшающим их достоинством, хвастают и величаются?» – задавался Шишков риторическим вопросом.
Он считал такое положение дел совершенно недопустимым, ибо оно означало, что французы, по сути дела, завладели Россией без единого выстрела и теперь господствуют в ней: «Они запрягли нас в колесницу, сели на оную торжественно и управляют нами – а мы их возим с гордостию, и те у нас в посмеянии, которые не спешат отличать себя честию возить их!»
В итоге, как подчеркивает Шишков, возникло своего рода моральное рабство, что по своим последствиям хуже физического порабощения, которое все же оставляет надежду на грядущее освобождение. «Народ, который все перенимает у другого народа, его воспитанию, его одежде, его обычаям последует; такой народ уничижает себя и теряет собственное свое достоинство, – заявлял адмирал, – он не смеет быть господином, он рабствует, он носит оковы его, и оковы тем крепчайшие, что не гнушается ими, но почитает их своим украшением».
Причины подобного отношения Шишкова к французской литературе и французам наряду с прочим определялись полным неприятием идей Просвещения и кровавым опытом Французской революции, реализовавшей на практике эти идеи. Адмирал был твердо убежден, что нация, уничтожившая монархический принцип и религию, установившая якобинский террор, не может дать миру никаких конструктивных идей. Неприятие Шишковым французского языка и культуры было обусловлено стремлением противопоставить европейскому «просвещенческому» проекту (который на практике прежде всего оборачивался уничтожением христианской традиции и монархии) собственную национальную, русско-православную традицию. При этом язык выступал, в понимании Шишкова, как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры народа в целом. Русский язык должен формироваться в первую очередь на традиционной церковно-славянской основе, языке летописей, произведений, подобных «Слову о полку Игоревом», русском фольклоре.
Обращение к историческому прошлому России, нравственному опыту и обычаям, авторитету предков является опорой для культурно-политической программы Шишкова. В его изображении русское прошлое было преисполнено гармонии, существовавшей в отношениях как между людьми, так и между народом и властью. Шишков осознавал невозможность возврата в прошлое, хотя именно это ему неоднократно приписывалось. Его позиции были достаточно реалистичны, он лишь подчеркивал недопустимость негативного отношения к своим истокам: «Возвращаться же к прародительским обычаям нет никакой нужды, однако ненавидеть их не должно».
Сформулированная в «Рассуждении» программа провозглашала необходимость национального воспитания, опирающегося на собственные языковые, политические, бытовые (например, в одежде, еде, повседневных поведенческих стереотипах) традиции, и развития патриотизма, подразумевающего культивирование национального чувства и преданности самодержавной монархии. С отстаивания этих ценностей и начинался русский консерватизм. По своим взглядам Шишков являлся одной из ключевых фигур зарождавшегося тогда в России консервативного направления общественной мысли, его православно-патриотического “крыла”. Его можно рассматривать как непосредственного предшественника двух идеологических течений: славянофильства и официальной идеологии царствования Николая I.
С 1807 г. по инициативе Шишкова стали собираться литературные вечера, получившие впоследствии название “Беседы любителей русского слова”. Ядро «Беседы» составляли А.С. Шишков, Г.Р. Державин, И.А. Крылов и др. «Беседа» была консервативной по своему составу и идейной направленности и считала своей главной задачей защиту русских патриархальных устоев, русского языка и литературы от европейских влияний. В числе почетных членов были главнокомандующий Ф.В. Ростопчин, С.С. Уваров, Н.М. Карамзин, Санкт-Петербургский митрополит Амвросий (Подобедов) и др. С членами «Беседы» искал контакты Жозеф де Местр. Ядро «Беседы» составляла группа лиц, являющихся членами Российской Академии. Заседания «Беседы» собирали до нескольких сот человек.
На посту государственного секретаря Шишков находился при Императоре в качестве личного секретаря для составления манифестов, указов и других бумаг канцелярии Александра. Фактически он блестяще выполнил роль главного идеолога и пропагандиста Отечественной войны 1812 г. Составленные им манифесты, являясь откликами на все ее важнейшие события, поднимали дух русского народа, усиливали и укрепляли его патриотический дух, поддерживали в тяжелые дни поражений. В манифестах Шишкова французы и Наполеон изображались как порождение дьявольского начала, как средоточие мирового зла, а революция – как вселенская катастрофа. Противостояли этим явлениям те ценности, которые были дороги Шишкову и его единомышленникам: самодержавная монархия, православие, русский патриотизм.
В 1814 г. император освободил Шишков от должности государственного секретаря по состоянию здоровья с одновременным назначением членом Гос. Совета. Поскольку после победы над наполеоновской Францией проблема галломании утратила остроту, он явно охладел к деятельности «Беседы». В 1816 г. вслед за смертью Г.Р. Державина «Беседа любителей русского слова» прекратила свое существование.
В 1820-е годы XIX в. Шишков стал одним из главных лидеров «православной оппозиции» (в нее входили митрополит Серафим (Глаголевский), архимандрит Фотий (Спасский), А.А. Аракчеев, М.Л. Магницкий и др.) которая вела борьбу с распространением западноевропейского мистицизма, масонства и политикой министерства духовных дел и народного просвещения, возглавляемого князем А.Н. Голицыным, покровительствующего новомодным течениям. После отставки Голицына в 1824 г. пост министра народного просвещения и главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий занял Шишков. На этом посту он добился закрытия Библейских обществ — проводников экуменической политики, выступал против перевода Библии с церковнославянского на литературный язык, так как это, с точки зрения «православной оппозиции», вело к профанации текста.
По инициативе Шишкова в 1826 г. был принят цензурный устав, прозванный современниками «чугунным», который был призван в максимальной степени предотвратить распространение радикальных и либеральных идей. На посту министра просвещения Шишков подготовил программу национального воспитания в духе православия, верности самодержавию и сословным началам. Он предпринял немало усилий по постановке преподавания русского языка, русской истории, славяноведения. В 1828 г. Шишков был отправлен в отставку с поста министра «по преклонности лет», однако, основные принципы его политики в области просвещения в 30-е гг. продолжались реализовываться С.С. Уваровым.
В 1789–1790 годах он совершил заграничное путешествие с целью написать книгу о Европе, которую тогда воспринимал как «царство просвещённого разума». Правда, в это время Запад сотрясался в конвульсиях, вызванных охваченной революцией Францией. В 1795 году он напишет: «Век просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя – среди убийств и разрушения не узнаю тебя!..» По возвращении в Россию Карамзин испытал все нарастающий скепсис по отношению к идеям “Просвещения”, однако некоторое время ещё оставался на западнических и космополитических позициях, будучи уверенным в том, что “путь цивилизации” един для всего человечества и что Россия также должна ему следовать, «всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами».
В 1791–1792 годах были опубликованы его «Письма русского путешественника», принесшие молодому литератору всероссийскую известность. В этом произведении он в целом придерживался взглядов гуманистического космополитизма и апеллирующего к универсальному прогрессу просветительства: «Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Благоразумно ли искать, что сыскано?»
Тогдашний космополитизм Карамзина сочетался со своеобразной литературной борьбой за возвращение к «русским истокам». В 1790-е годы в его творчестве проявился и непрерывно возрастал интерес к родной истории, которая должна была пробуждать чувство патриотизма: «Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали?»
Восшествие на престол Александра I положило начало новому периоду в идейной эволюции Карамзина.
Если для “просветительства” одной из основополагающих идей было противопоставление новаторства “Просвещения” (то есть в конечном итоге идеологии и практики Французской революции), и “косности”, воплощенной в религиозно-монархической традиции, то Карамзин первый в русской мысли убежденно заявлял: «Учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума». Он четко сформулировал и свою государственническо-монархическую позицию (ранее государство представлялось ему «чудовищем»): «Гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих,<…> власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства, <…> разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий, которые несравненно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти <….> одно время и благая воля законных правительств должны исправить несовершенства гражданских обществ”. Доктрины «просветителей», приведшие при попытке их реализации на практике к террору и утрате Францией политической и культурной гегемонии в Европе характеризовались Карамзиным как утопические и вредные: «… все смелые теории ума, который из кабинета хочет предписывать новые законы нравственному и политическому миру, должны остаться в книгах вместе с другими, более или менее любопытными произведениями остроумия».
Бывший космополит резко выступил против галломании, воспитания детей за границей, западной моды и подражательства всему иностранному и т. д. Наиболее яркое произведение Карамзина той поры, в котором развиты подобные мотивы,– «О любви к отечеству и народной гордости» (1802). Патриотический пафос в этом произведении чрезвычайно силён: «Кто сам себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут. Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещённее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского; станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию». Оценить подобное изменение общественно-политических и культурных установок можно лишь зная о том, что в «Письмах русского путешественника» Карамзин утверждал: после России для него нет земли «приятнее Франции» и французы – «самый любезный из всех народов».
Он призвал прекратить безоглядное заимствование опыта Запада: «Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках. Хорошо и должно учиться; но горе народу, который будет всегдашним учеником!» Карамзин сознавал необходимость национальной самодостаточности и самостоятельности: «Как человек, так и народ начинает всегда подражанием; но должен со временем быть сам собою».
Еще в 1790-х обозначился интерес писателя к русской истории, тогда им было создано несколько небольших исторических работ. В 1803 году он обратился в Министерство народного просвещения с просьбой о назначении его историографом, которая вскоре была удовлетворена именным указом Императора Александра I.
Уже к 1810-му году под влиянием занятий русской историей он окончательно становится последовательным консерватором-патриотом. Через своего друга и единомышленника Ф.В. Ростопчина он познакомился в Москве с лидером тогдашней «консервативной партии» при дворе – великой княгиней Екатериной Павловной.
По инициативе Екатерины Павловны историограф написал и подал Императору Александру I в марте 1811 года «Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Наряду с обзором русской истории и критикой государственной политики в «Записке» заключалась цельная концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти.
По мнению Карамзина, самодержавие представляло собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Она была «великим творением князей московских» – начиная с Ивана Калиты.
Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом, самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку оно ликвидировало не только иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. «Рабство политическое» не казалось в этих обстоятельствах чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.
Все государственные институты был, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавие представлялось ему предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, как, например, в удельный период или в Смутное время.
Самодержавие, по мнению Карамзина, зиждилась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках – на том, что он обозначал как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному».
В силу всего вышеперечисленного самодержавие явилось «палладиумом (щитом) России», главной причиной ее могущества и процветания: “Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». С точки зрения Карамзина, основные принципы монархического правления должны сохраняться и впредь, лишь дополняясь надлежащей политикой в области просвещения и законодательства, которая вела бы не к подрыву самодержавия, а к максимальному его усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения рассматривалась как преступление перед русской историей и русским народом.
Кроме всего прочего, в «Записке» были обозначены классические принципы русского консерватизма: «требуем более мудрости хранительной, нежели творческой», «всякая новость [новация. – А.М.] в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости», «для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».
В начале 1816 года началось печатание с санкции Императора «Истории государства Российского» без цензуры. Успех был огромным: все 3000 экземпляров первого издания разошлись в 25 дней.
Значение этого грандиозного труда точно выразил П.А. Вяземский: «Творение Карамзина есть единственная у нас книга, истинно государственная, народная и монархическая». Труд Карамзина – это безусловно консервативная версия российской истории, и объективно интерпретировать её в отрыве от процесса развития русского консерватизма невозможно. Карамзин оказал огромное и всеобъемлющее воздействие на ключевые фигуры консерваторов следующего царствования: С.С. Уварова, М.П. Погодина, В.А. Жуковского, зрелого А.С. Пушкина, славянофилов. Можно также говорить о влиянии его идей на политику Императора Николая I.
Несмотря на определенное сближение с либеральным кругом членов литературного общества «Арзамас», противостоящего шишковской «Беседе любителей русского слова», сам Карамзин, несомненно, оставался убеждённым консерватором. Среди его записей последних лет жизни были и такие: «Либералисты! Чего вы хотите? Счастья людей? Но есть ли счастие там, где есть смерть, болезни, пороки, страсти? Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание. <…> Если государство при известном образе правления созрело, укрепилось, обогатилось, распространилось и благоденствует, не троньте этого правления: видно оно сродно, прилично государству и введение в нем другого было бы ему гибельно и вредно».
Особенно показательна была реакция Карамзина на события 14 декабря 1825 года. В письме к другу поэту И.И. Дмитриеву, датированном 19 декабря, он рассказывал об «ужасных лицах», «ужасных словах» «безумцев с «Полярною звездою», Бестужевым, Рылеевым и достойными их клевретами». «Я, мирный историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятеж. Ни крест, ни митрополит не действовали. <…> Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов! Дай Бог, чтобы истинных злодеев нашлось между ими не так много! Солдаты были только жертвою обмана». Такова оказалась финальная оценка деятельности русских либералов, оставленная Карамзиным.
Смерть Александра I потрясла его, а восстание 14 декабря окончательно надломило физические силы: в этот день Карамзин простудился на Сенатской площади, болезнь перешла в чахотку и весной 1826 года он скончался.
На принятие подобного курса повлияла и общая идейная атмосфера на Западе во второй половине царствования Александра I. Резко усилились реставрационные настроения, ядром которых являлось христианство, интерпретированное исключительно в консервативном и антиреволюционном духе. Немецкий консерватор-романтик Франц фон Баадер заявлял: «Истинная теократия должна заступить место демократии. Элемент языческий должен быть устранен из жизни общественной. На основах евангельского учения должно быть создано новое народное право». Подобные идеи вполне совпадали с намерением Императора Александра I пересоздать всю политическую систему России и Европы на основе христианской этики, изжить национальный эгоизм, источник войн и разорения, и применить к политике мораль Евангелия. В Священном союзе, который был внешнеполитической проекцией «общехристианского» государства, он вполне искренне видел орудие всеобщего и полного обновления мира, символ завершения апокалиптической схватки Добра со Злом, которая должна предшествовать последним временам, предваряющим наступление Царства Божия. Из этих настроений вырос своеобразный мистико-космополитический консерватизм самого Александра I и его ближайшего друга и соратника князя Александра Николаевича Голицына (1773 – 1844), во многом определивший всю духовную атмосферу второй половины александровского царствования.
Александр Николаевич Голицын происходил из княжеского рода литовского происхождения XVI в. и был прямым потомком князя Б. А. Голицына, воспитателя Петра I. Благодаря знакомству матери Голицына с камер-фрейлиной Екатерины II М. С. Перекусихиной, он был представлен Императрице и воспитывался за ее счет в Пажеском корпусе. В 1783 г. Голицын был пожалован в пажи, а в 1791 г. – в камер-пажи. При дворе он стал другом детства и юности наследника престола Александра Павловича, будущего Александра I, что предопределило всю его дальнейшую карьеру. В 1794 г. Голицын был назначен в придворный штат Великого князя Александра камер-юнкером, а затем камергером Императорского двора. По восшествии на престол Александра I Голицын стал одной из центральных фигур государственной и общественной жизни, вплоть до смерти монгарха. По настоянию Императора 21 октября 1803 г. он неожиданно и для себя и для современников был назначен обер-прокурором Св. Синода и статс-секретарем с правом личного доклада Императору.
Поначалу Голицын, ранее слывший «весёлым эротоманом», «вольтерьянцем» и «эпикурейцем», продолжал вести прежний образ жизни, о чем он откровенно рассказывал на склоне лет: «…в чаду молодого разгулья, в тесном кругу тогдашних прелестниц <…> мне очень тогда казалось забавно, что эти продажные фрейлины никак не соображали, что у них на этот раз гостит обер-прокурор святейшего синода». Тем не менее, после назначения обер-прокурором Голицын впервые в жизни прочитал Новый Завет и изменил прежний образ жизни: стал уклоняться от посещения театров, соблюдать посты, постоянно причащаться, читать Библию и литературу религиозного содержания, встречаться и беседовать с авторитетными представителями различных конфессий, периодически испытывать «мистические восторги», интересоваться сновидениями и т.п. Религиозность его имела специфический характер: взгляды Голицына сформировались под влиянием модной тогда западноевропейской мистической литературы (И.-Г. Юнг-Штиллинг, К. фон Эккартсгаузен и пр.). Он индифферентно относился к различию догматов христианских конфессий, считая их равноценными, и стремился к воплощению идеала мистиков: соединению всех вероисповеданий в лоне «универсального христианства» ради водворения царства Божия на земле. При этом он заявлял о необходимости внешней лояльности господствующей церкви: «пока мы живем под здешней оболочкой и изнашиваем эту внешнюю оболочку, мы должны внешним образом принадлежать к одной из христианских церквей до тех пор, пока у нас будет один пастырь, а мы будем составлять одну паству. Будем уважать внешность, внутренно совершенствуясь святым духом». Поэтому Голицын мог общаться как с выдающимися православными иерархами и проповедниками, с архимандритом Фотием (Спасским) и митрополитом Московским) Филаретом (Дроздовым), так и, одновременно, с баронессой В. Крюденер, английскими методистами и квакерами, иезуитами, гернгутерами, «пророчицей» Е. Ф. Татариновой, русскими скопцами, «духоносцами», порвавшими с католичеством проповедниками Линдлем и Госснером, визионерами и ясновидцами и пр. Подобные воззрения князя сочетались с посещениями литературного общества «Арзамас», с его полубогемно-либеральным духом.
Взгляды Голицына трудно привести в систему, их часто характеризовали как своего рода «религиозный сумбур». Представляется, что наиболее точно существо взглядов Голицына выразил хорошо знавший его масон Д.П. Рунич: «Окруженный православными монахами, священниками и епископами и английскими, лютеранскими или протестантскими методистами, проникнутый духом библейских и иных иностранных христианских обществ, министр духовных дел и народного просвещения простодушно считал возможным помирить все эти несогласия и подчинить вместе с тем философию религии».
При этом современные исследователи считают, что Голицын проводил в жизнь весьма определенную программу духовного воспитания, разработанную представителями розенкрейцерства, целью которых, по словам было «соединение веры, культуры и политики с целью построения единой «христианской республики», царства свободы и справедливости».
Будучи личным другом Императора, Голицын смог резко усилить влияние светской власти на дела церкви. Он предпринял меры к усилению власти обер-прокурора, для того, чтобы активно влиять на решение дел в Синоде. При нем резко усилилось влияние светской власти на дела церкви.
В 1812 г. Голицын увлек Александра I чтением Нового Завета, а затем Библии. Тогда же он организовал и возглавил Российское Библейское общество, в котором было исключительно сильно влияние протестантов, мистиков западноевропейского толка и масонов. Посредством «библейских обществ» английские протестанты распространяли близкую им версию христианства по всему миру. Одним из главных средств достижения этой цели был перевод книг Священного Писания на национальные языки и последующее их широкое распространение. В России Библии на современном русском литературном языке не было.
В конце 1813 г. Александр I сам стал членом общества. Демонстративная поддержка Библейского общества со стороны монарха привела к тому, что членство в нем стало не просто модным, но и почти обязательным, как своеобразное доказательство лояльности, и это, между прочим, привело к тому, что оно превратилось в первую в России общественную организацию с единой идеологией, созданную государством и подконтрольную ему. Библейское общество должно было стать организацией единомышленников, объединением политической элиты, на которую мог опереться Император в проведении политического курса. Создание Библейского Общества должно было расширить круг вовлеченных в политику людей, стать своего рода проверкой и одновременно школой кадров для правительства. В этом качестве оно реализовало идеи, выдвинутые еще М.М. Сперанским при создании масонской ложи «Полярная звезда». Здесь работал новый принцип вербовки кадров – принцип идейного единства. Он должен был обеспечить реализацию идеологии «общехристианского государства» в политическую практику.
В 1816 г. Библейское общество приступило к переводу Св. Писания на русский литературный язык. При этом Голицын допустил уничижительные публичные высказывания о церковнославянском языке, так, в отчете Библейского общества за 1815 г. он писал, что Император «сам снимает печать невразумительного наречия, заграждавшую доныне от многих из Россиян евангелие Иисусово, и открывает сию книгу от самых младенцев народа, от которых не ее назначение, но единственно мрак времен закрыл оную».
В результате подобных заявлений появилось немало людей, считавших, что перевод приведет к росту протестантских настроений, религиозному субъективизму, и в конечном счете появлению новых сект и расколов. При этом Голицын всемерно поощрял перевод и издание книг мистического содержания, порой содержащих откровенно антиправославные взгляды, и широкое их распространение через структуры Библейского общества. Одновременно Голицын запрещал произведения ревнителей православия, опровергавших положения мистиков, и даже принимал против них репрессивные меры.
С 1 января 1818 г. Голицын был назначен министром духовных дел и народного просвещения с оставлением должности обер-прокурора Св. Синода. Новое министерство было разделено на департамент духовных дел и департамент народного просвещения, причем в департаменте духовных дел православная религия была уравнена с другими вероисповеданиями. Все основные посты в министерстве князя Голицына были заняты «библейскими» деятелями. Создание министерства было обусловлено стремлением Императора и А.Н. Голицына осуществить своего рода культурную революцию на началах, характерных для розенкрейцерства. В записке Голицына, обосновывающей объединение духовных дел и просвещения в одно ведомство, говорилось, что «разрушительный дух последнего столетия распространил вредную мысль о непримиримой вражде, долженствующей существовать между религией и наукой. За сию пагубную мечту Европа заплатила реками крови и слез». Там же содержался призыв «освятить науки духом религии и вместе вооружить религию всеми пособиями наук, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения».
По инициативе Голицына были проведены чистки студенческого и профессорско-преподавательского состава в Казанском и Петербургском университетах и резко усилилась цензура. Все эти мероприятия снискали Голицыну репутацию «гасителя просвещения».
Покровительство Голицына представителям не-православных конфессий, мистикам, масонам и сектантам, принижение статуса Православной церкви в связи с экуменическими экспериментами Императора Александра I привели к возникновению «православной оппозиции», которая добивалась отставки Голицына, ликвидации министерства духовных дел и народного просвещения, запрета деятельности Библейского общества и масонских лож, прекращения перевода Библии на русский язык и т.п. Православные иерархи во всё возрастающей степени оказывали пассивное сопротивление конфессиональной политике Голицына. В этом их исподволь поддерживали влиятельные светские консерваторы А. С. Шишков, М. Л. Магницкий и А. А. Аракчеев и др. Попытки открытого сопротивления Голицыну жестко пресекались.
Анализ взглядов и деятельности Голицына свидетельствует о том, что он был лидером своего рода мистико-космополитического направления в русском консерватизме. Самодержавная власть в рамках этого направления рассматривалась не как порождение национальной истории, а как политическое орудие для воплощения в жизнь утопии надконфессиональной власти, призванной защитить Европу от распространения подрывных учений и революционных потрясений. Это был государственный космополитизм, на определенном этапе обретший достаточно ярко выраженный консервативный акцент. Будучи официальной идеологией, имевшей поначалу либеральную окраску (для нее были характерны провозглашение равенства людей перед Богом, идея веротерпимости, уравнения конфессий, отказ от государственного статуса православной религии, филантропия), это направление под влиянием политических обстоятельств (событий 1819–1821 гг., когда по Западной Европе прокатилась революционная волна) «мутировало» в антилиберальное и антиреволюционное течение. Стабилизирующе-консервативная составляющая этой идеологии вышла на первый план, что привело к резкому ужесточению цензуры, жестким попыткам внедрить принципы конфессионального образования в светских учебных заведениях, гонениям на либерально настроенную профессуру, ограничению университетской автономии, одобрению запрета масонских лож и т.д. Парадокс, но и либеральный и консервативный варианты данного направления объективно имели антицерковную направленность, что вызвало сильнейшее сопротивление со стороны «православной оппозиции».
Именно «нетрадиционность» этого направления предопределила его быстрый политический крах и переход, уже в следующее царствование, к иной идеологии, олицетворяемой фигурой С. С. Уварова и его знаменитой формулой: «Православие. Самодержавие. Народность».
Великий князь Сергей Александрович (1857–1905), сын Александра II, брат Александра III и дядя Николая II, при жизни был одной из самых значимых фигур русской монархической власти. В феврале 1891 году он был назначен Императором Александром III на важнейший государственный пост Российской Империи, московского генерал-губернатора. При Императоре Николае II значение Сергея Александровича еще более выросло: будучи одним из доверенных лиц и советников Императора, он в декабре 1894 г. стал членом Государственного совета, а в 1896 г. – командующим войсками Московского военного округа. Князь имел репутацию твёрдого бескомпромиссного сторонника монархии, принципиального противника революции и либеральных реформ, убежденного православного консерватора, сильно влияющего на позицию Императора Николая II. Провидение распорядилось так, что великий князь стал первым мучеником Императорского дома в XX веке. 17 февраля 2022 года исполняется 117-й год со дня его трагической гибели.
Либерально-социалистическая «освободительная» антисистема сделала всё, чтобы оболгать и демонизировать его имя. Чёрная легенда о нём стала одним из козырей в руках врагов России, мечтавших о наступлении революционной Смуты в начале XX века. Среди них были ненавистники Сергея Александровича из высшей аристократии, распространявшие про него порочащие слухи, сыновья великого князя Михаила Николаевича, особенно усердствовал великий князь Александр Михайлович, аристократическую клевету подхватывали и «творчески развивали» революционеры и либералы всех мастей, московское купечество во главе с С.Т. Морозовым, недовольное вмешательством в отношения между рабочими и предпринимателями. Главную роль играли слухи о якобы гомосексуализме Великого князя (они возникали из-за отсутствия сведений о любовных приключениях Сергея Александровича вне брака, и из-за того обстоятельства, что у него и его супруги Елизаветы Фёдоровны не было детей). Против Великого князя была развернута настоящая информационная война, целью которой была дискредитация монархии. Впоследствии, уже после трагической гибели Сергея Александровича, подобного рода приёмы были использованы уже против последнего самодержца (миф о «распутинщине»). Подобная мифология в какой-то мере работает по сей день, достаточно заглянуть в статью в Википедии, посвященную Сергею Александровичу.
Однако изучение основных фактов жизни и деятельности Великого князя, его личные дневники и письма развеивают негативный миф, созданный вокруг его фигуры.
Сергей Александрович Романов, родившийся 29 апреля 1857 г., был пятым сыном Императора Александра II. За девять месяцев до его появления на свет, его отец с супругой Марией Александровной посетили Троице-Сергиеву лавру и дали обет перед мощами преподобного Сергия Радонежского назвать будущего ребенка-мальчика Сергеем.
Главной воспитательницей и наставницей сына была его мать — Императрица Мария Александровна, женщина высоких нравственных качеств. Она привила сыну любовь к молитве, доброту и сострадание, любовь к музыке, живописи, поэзии. Мария Александровна лично отбирала наставников для сына: протоиерея Иоанна Рождественского, настоятеля церкви Зимнего дворца, научившего Сергея основам православной веры, фрейлину Анну Фёдоровну Тютчеву (дочь великого русского поэта, жену славянофила Ивана Сергеевича Аксакова). В 1864 г. главным воспитателем великого князя был назначен капитан-лейтенант Дмитрий Сергеевич Арсеньев (впоследствии адмирал), много заботившийся о воспитании нравственного чувства и патриотизма юноши. Военные дисциплины составляли стержень его обучения, но наряду с этим очень большое значение придавалось и гуманитарным дисциплинам. Одно время русскую историю преподавал ему великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев, причём история стала любимой дисциплиной его воспитанника. Биографы отмечают, что наряду с матерью, решающую роль в воспитании Сергея Александровича сыграл Константин Петрович Победоносцев, преподавший гражданское право. Таким образом, ключевые воспитатели великого князя разделяли консервативные и славянофильские убеждения.
В 1877 г. Великий князь принял участие в боевых действиях в ходе русско-турецкой войны, состоял в свите отца и в составе Рущукского отряда. За проявленную отвагу был награжден орденом святого великомученика Георгия Победоносца IV степени. Получив необходимый военный и боевой опыт, в 1882 г. Сергей Александрович был назначен командиром 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка, а 1887 г. командиром Преображенского полка.
В 1882 г. после паломничества в Святую Землю Великий князь выступил в качестве основателя Православного Палестинского Императорского общества. Общество занималось организацией и обустройством русских паломников в Палестине, оказывало помощь Православной Церкви на Ближнем Востоке через благотворительную и просветительскую работу среди местного арабского населения, вело научно-исследовательскую и издательскую работу по изучению исторических судеб и современного положения Палестины и всего ближневосточного региона, изучало библейскую филологию и археологию, организовывало научные экспедиции и археологические раскопки, вело пропаганду знаний о Святой Земле. Археологические раскопки в Иерусалиме подтвердили историческую подлинность местоположения Голгофы, были открыты остатки городских стен и ворот времен пребывания Христа. Не случайно знаменитый русский археолог А.С. Уваров назвал Сергея Александровича «Великим князем от археологии».
В 1884 г. Великий князь венчался с принцессой Гессен-Дармштадтской Елизаветой Александрой Луизой Алисой, в православии получившей имя Елисаветы Федоровны, внучкой английской королевы Виктории и старшей сестрой будущей Императрицы Александры Фёдоровны — жены Николая II. Благодаря духовному влиянию мужа Елизавета Фёдоровна через семь лет замужества приняла Православие (Жизнь её завершилась трагически. 18 июля 1918 г. Елизавета Федоровна была сброшена большевистскими боевиками в шахту под Алапаевском. В 1992 г. она была причислена к лику святых Русской Православной Церковью).
Вместе с супругом она активно занималась благотворительностью в обществе попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях. Известно, что дела милосердия Великий князь предпочитал совершать в тайне, в обстановке строгой секретности.
В начале 1891 года Великий князь был назначен московским генерал-губернатором. Перед переездом в Москву Елизавета Федоровна писала в одном из писем: «На Сергия наложена огромная ответственность: староверы, купечество и евреи играли там важную роль, и всё это надо было привести в порядок любовью, твердостью, по закону и терпимостью. Господь, дай нам силы, руководи нами, так как всё это будет трудным и тяжелым». Опасения Елизаветы Фёдоровны имели под собой основания, управление Москвой и Московской губернией было делом нелегким и зачастую конфликтным. Великий князь неизменно вёл предельно жёсткую линию в отношении тех, кого считал нелояльными или недостаточно лояльными в отношении монархической власти. В особенности Великий князь нетерпимо относился к революционерам, либералам и тем предпринимательским кругам, которые в погоне за прибылью обостряли «рабочий вопрос».
Однако Великому князю за 14 лет многое удалось сделать и в истории русской культуры, и науки. При активном участии Сергея Александровича в Москве появились музеи европейского уровня, он был председателем Государственного Исторического музея, руководителем Комитета по созданию Музея изящных искусств (ныне – Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Статус генерал-губернатора делал его покровителем, главой или почетным членом многих общественных, благотворительных, научных и культурных учреждений: Московского архитектурного общества, Московской духовной академии, Московского филармонического общества, Московского археологического общества. Он также состоял почётным членом Академии наук, Академии художеств, Общества художников исторической живописи, Московского и Петербургского университетов, Московского археологического общества, Общества сельского хозяйства, Общества любителей естествознания, Русского музыкального общества, Археологического музея в Константинополе, а также Московской Духовной Академии, Православного миссионерского общества, Отдела распространения духовно-нравственных книг. Великий князь был в дружеских отношениях с великой актрисой М.Н. Ермоловой.
Ходынская трагедия в мае 1896 г., когда во время коронации Императора Николая II в результате нераспорядительности и неопытности полиции, когда при раздаче царских подарков погибло около 1400 человек и свыше 900 получили ранения, сказалась в дальнейшем на репутации Великого князя. Следует отметить, что устройство народного гуляния на Ходынском поле было поручено Министерству двора, а из ведения московского генерал-губернатора оно было изъято. Это же министерство взяло на себя ответственность и за поддержание порядка на месте гуляния. Тем не менее, на Императора оказывалось большое давление с тем, чтобы он отправил в отставку «князя Ходынского» (такую кличку присвоили Сергею Александровичу антиправительственные круги). Однако после разбора всех обстоятельств трагедии Великий князь был оставлен на своей должности, более того назначен, командующим войсками Московского военного округа.
В этих условиях он пошёл на поддержку начинаний, связанных с деятельностью начальника Московского охранного отделения Сергея Васильевича Зубатова, ставившего себе целью направить рабочее движение в легальное русло, вырвав его из-под влияния социалистов. Зубатов, как Великий князь, полагал, что надклассовый монархический строй вполне может решить противоречия между «трудом» и «капиталом», рабочими и предпринимателями, подобно тому, как по-своему решил противоречия между крестьянством и дворянством в 1861 году. Посредником и арбитром между предпринимателями и рабочими должна была выступить полиция как представитель государственных интересов. Начали создаваться общества рабочей взаимопомощи, своего рода христианские профсоюзы. В идеале, полицейские чины рассматривали жалобы и требования рабочих, а предприниматели должны были их удовлетворять. Сергей Александрович в письме к Великому князю Константину Константиновичу писал: «…рабочие и фабричные в Москве представляют элемент, менее податливый революционной пропаганде, ибо я старался для них сделать все, что мог в эти 4 года, устраивая кассы самопомощи, разрешая собрания в народных домах, общ<ества> трезвости и целый ряд лекций в разных аудиториях, куда часто и сам ездил». Рабочее движение на какое-то время вышло из-под влияния нелегальных социалистических партий. Апогеем эксперимента стало сорокатысячное шествие рабочих к памятнику Александру II в годовщину отмены крепостного права, 19 февраля 1902 г. Торжественные мероприятия прошли в Кремле в присутствии великого князя. Однако подобная политика вызывала противодействие не только социалистов, но и купеческо-предпринимательского слоя, выразителем интересов которых заявил себя министр финансов С.Ю. Витте. Витте удалось добиться компрометации Зубатова и удаления его из Москвы. Эксперимент был свёрнут. Однако после событий 1905-1907 гг. его основные принципы легли в основу той политики в «рабочем вопросе», которую проводил П.А. Столыпин и его советник в этой области Л.А. Тихомиров.
С 1904 г. революционная волна постепенно стала затапливать Империю. В то время в либерально-бюрократических кругах начали выдвигаться инициативы, связанные с привлечением выборных от дворянских собраний, земств и городских дум для участия в законодательной деятельности в Государственном совете. Великий князь занял в этом отношении жёсткую и бескомпромиссную позицию, будучи принципиальным противником представительной формы правления. 1 января 1905 г. Сергей Александрович подал в отставку с поста генерал-губернатора, но остался командовать войсками округа. После событий 9 января в Санкт-Петербурге ему удалось на некоторое время обеспечить без кровопролития порядок в своем округе.
После Октябрьского переворота крест был разрушен 1 мая 1918 г. во время коммунистического субботника, причем разрушением лично руководил вождь большевиков Ульянов-Ленин, он собственноручно сбросил при помощи веревки крест с постамента. Копия креста ныне установлена в московском Новоспасском мужском монастыре, в который в 1996 году были торжественно перенесены останки Великого князя.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — rusnasledie.info
