<embed type="application/x-shockwave-flash" wmode="transparent" src="http://providenie.narod2.ru/providenie1.swf" height="186" width="186">
• Посм., ещё видео
Если же их видения были действительно созерцаниями иного мира, то эти видения должны нас убеждать, что кроме видимого всеми нами бытия есть жизнь иная, со своими обитателями, но закрытая от нас, и край этой завесы только для немногих и ненадолго поднимается, давая лишь на несколько мгновений возможность заглянуть земному человеку в этот таинственный мир.
К сожалению, этот вопрос еще недостаточно разработан в богословской литературе. Поэтому в настоящей статье можно высказать только немногая общие положения, можно только пожелать, чтобы по этому поводу начался живой и искренний обмен мыслей, так как при обилии сырого материала – житийных и проложных сказаний о видениях святых, а равно и записей лиц, удостоившихся подобных видений – у нас нет надлежащей богословско-научной разработки.
Что касается светской литературы, то за последнее время, там этот материал разрабатывается усерднее, но иногда в нежелательную для церкви и верующих сторону. Само собою понятно, что позитивно настроенный ум, старается освободиться от всего мистического, таинственного и необъяснимого. На видения святых там склонны смотреть, как на галлюцинации.
Аскетизм, постоянные упражнения в молитвах, духовные беседы, чтения священных книг, уединенные келии в глухом лесу, лампады, иконы, кадила и пение псалмов, все это настраивало душу на мистический и поэтический лад.
Мысль работала односторонне, принимала яркие образы, мечты воплощались в живые явления, а тут еще к галлюцинациям легко присоединялись иллюзии зрения и слуха, и вот, удивительно ли, что подвижник в шуме леса и вое зверей слышал вой и шум множества злых духов, а затем и видел их воочию? По крайней мере, несколько лет тому назад появилась в философском журнале «Вопросы философии и Психологии» статья Чижа – «Психология наших праведников». В этой статье видения святых прямо считаются «галлюцинациями».
По определенно профессора психологии Моск. Университета Челпанова: галлюцинациями называются представления о таких предметах, которых сейчас нет на лицо, но которые кажутся нам вполне реальными, т. е. существующими на самом деле. На безоблачном небе галлюцинирующий видит облака, ландшафты, людей; в безусловной тишине он слышит голоса и звуки и эти видимые и слышимые им предметы, отличаются такой живостью, что галлюцинирующий считает их за действительные образы. Так же определяют галлюцинации известные психологи: Гефдинг, Продан, Джемс, Фон-Сегрив, Компейре и мн. друг. Поэтому известный психиатр Корсаков в своем курсе психопатологии говорит о галлюцинациях: «Это есть репродукция, мысль, одевшаяся в яркую, чувственную оболочку». Подобным же образом рассуждает и проф. Ковалевский в курсе своей психиатрии.
Весьма близко к галлюцинациям стоят обманы чувств, называемые иллюзиями. Отличие иллюзии от галлюцинации лишь то, что галлюцинации – это чисто создания нашего фантазирующего ума; подобным представлениям сейчас, в действительности ничего не соответствует, как напр., ощущение звуков и голосов среди полной тишины – в иллюзии же есть налицо предмет ощущения, но благодаря чему-либо (напр. болезненности наших воспринимающих органов чувств: зрения, слуха, осязания и т. п., а также благодаря преобладающему психологическому настроению) мы принимаем его (предмет) совсем не за то, что он есть в действительности, напр. в тумане мы принимаем кусты за людей, белый платок, при лунном сиянии, за бледное лицо и т.п.
Джемс в своей психологии приводит интересный случай такой иллюзии, граничащей с галлюцинацией. «Я,– пишет Джемс,– лежал на моей конке, на пароходе и прислушивался к возне матросов на палубе; вдруг, обратив глаза к окну, я увидел совершенно ясно главного машиниста нашего парохода, вошедшего в мою каюту и смотревшего в окно на людей, работавших на вахте. Пораженный его неожиданным появлением и его неподвижностью, я стал молча наблюдать за ним и все больше удивлялся, что он так долго остается в моей каюте, не двигаясь. Наконец я заговорил, но не получил ответа. Я сел на свою койку и тогда только увидел, что принял за машиниста мою шапку и пальто, висевшие на гвозде рядом с окном. Иллюзия была полная. У машиниста парохода была довольно оригинальная наружность, и я видел его несомненно, но по исчезновении иллюзии тщетно усиливался найти какое-либо сходство между моей шляпой и пальто и этим человеком».
Другой пример, приведенный не менее известным ученым Гефдингом, также показывает смесь галлюцинаций с иллюзиями, причем, как замечает Гефдинг, по характеру иллюзии мы видим влияние круга представлений данного лица. Бенвенуто Челлини, итальянский скульптор и гравер папы Климента VII (XVI в.) во время своего мрачного заточения имел следующее видение. – Он видел; как солнце поднималось над стеною. Вскоре затем увидел он в середине золотого диска Иисуса Христа на кресте, а потом Марию с младенцем – в виде рельефной работы. «Гете,– продолжает Гефдинг,– остроумно замечает, что фантазия художника, без его ведома, обработала здесь золотую поверхность».
Отчего же возникают подобные иллюзии и галлюцинации? – Надо сказать (и это прошу заметить), что и те и другие относятся, главным образом, к области представлений, т.е. к области мышления (конечно насколько возможно в душевной жизни выделять эту область), и считаются поэтому ненормальными или патологическими явлениями в сфере мыслительной деятельности нашей души.
Они зависят, прежде всего, от причин внешних, физических: напр. слабости и мимолетности раздражения от известного предмета, благодаря чему, мы и принимаем его (а может быть также под влиянием и собственного невнимания, или внимания не в достаточной степени) за другой предмет. Во-вторых, эти обманы чувств происходят под влиянием физиологических, и, в-третьих – чисто психических причин. К физиологическим причинам относится, напр., ненормальное состояние некоторых воспринимающих внешних органов чувств.
Проф. Ковалевский напр. рассказывает, что один нервнобольной пациент, при прикосновении к его телу холодных предметов, воображал, что на него лезут лягушки и змеи.
Было замечено, напр., что многие галлюцинации возникали прямо с болезнью организма и прекращались с выздоровлением.
Особенно интересные случаи, в этом отношении, приводит Тэн в своей книге: «Об уме и познании». Летом 1832 г. один джентльмен из Глазго, человек рассеянной жизни, схватил холеру, но выздоровел. Восстановление здоровья не сопровождалось ничем особенным, кроме присутствия призраков ростом в 3 фута, хорошо одетых в жакеты, цвета зеленого гороха и в штаны такого же цвета. Так как, замечает Тэн, «больной был человек развитой и знал причину иллюзий, то он нисколько не беспокоился, хотя и часто их видел. По мере возвращения его сил, призраки являлись реже и становились меньше, пока, наконец, стали величиною не более пальца.
Однажды ночью, когда больной сидел один, множество этих лилипутов явилось на стол и стали увеселять его танцем. Но так как он не тем был занят и был не в духе, чтобы забавляться этим развлечением, то он вышел из терпения, крепко ударил по стулу и сердито закричал: «ступайте прочь, бесстыдные шутишки, что вы тут делаете!», и всё сборище тотчас исчезло и с этих пор уже ни разу не беспокоило больного. Болезнь приходила к концу, и вдруг живое движение гнева и сильное ощущение удара кулаком возвратили нормальное преобладание зрительным ощущениям, которые должны были возбуждаться частями стола, закрытыми лилипутами, но не возбуждались.
Не менее интересен и другой пример. Книгопродавец и академик Николаи каждый год делал себе два раза (в год) кровопускание. По случаю тяжких несчастий в семье Николаи, одно из этих кровопусканий было опущено. И вот, 24 февраля 1791 г. после горячей ссоры Николаи на расстоянии десяти шагов увидел фигуру мертвеца. Явление продолжалось 8 минут. В 4 часа пополудни это явление повторилось, в 6 час. он увидел уже несколько фигур, не имевших никакого отношения к первой.
На другой день вместо мертвеца стали являться то друзья, то знакомые. И эти видения были ясны и в уединении, и в обществе, дома, на улице, днем и ночью. Это были мужчины и женщины, которые спешили куда-то с хлопотливым видом, потом являлись люди на лошадях, собаки и птицы. Через 4 недели, число их увеличилось, они даже стали обращаться к нему с ласковыми речами. Николаи ясно отличал свои представления от галлюцинаций. Когда он видал знакомых, то пробовал воспроизводить их образы, это не удавалось. Напротив, спустя некоторое время, видел их снова, когда уже не думал о них.
Через два месяца взамен кровопускания больному поставили пиявки, и нормальные ощущения явились вновь, но не вдруг, а по частям и постепенно. «Во время операции,– рассказывает Николаи,– моя комната наполнилась человеческими фигурами, всякого рода. Эти галлюцинации продолжались без перерыва от 11 час. утра до 4-х вечера, когда кончилось мое пищеварение.
Тогда я заметил, что движения призраков стали более медленными. Спустя некоторое время они начали бледнеть, их движения были чрезвычайно нескоры, хотя формы их были столь явственны, как и прежде. Мало-помалу, они стали более туманными, как будто смешивались с воздухом, тогда как некоторые части оставались еще видимы в течение незначительного времени. Около 8 час. комната была совершенно свободна от этих фантастических посетителей».
Здесь мы, как нельзя лучше, видим зависимость галлюцинации от болезненного состояния организма. С наступлением болезни – они появлялись, с выздоровлением – уменьшались и совсем исчезли.
Наконец, как мы сказали, галлюцинации зависят от причин чисто внутренних, психических.
Настроенные внутренне на известный лад, мы не можем отделаться от тех или других мыслей, которые заняли в уме господствующее положение. Мало-помалу эти мысли делаются центральными (если можно так сказать), вытесняют или подавляют другие представления, сами же становятся наиболее сильными, яркими и деятельными. Они начинают так сильно действовать, что получается впечатление, будто они получаются от предмета, действующего на нас со-вне, помимо нашей воли.
Тогда наше представление мы ошибочно принимаем за внешний предмет. Под влиянием таких представлений нам жутко, особенно ночью, оставаться в той комнате, где был покойник, выйдя в сени, мы ищем взорами крышку гроба, которая только что тут стояла. Человеку, сильно боящемуся воров, все кажется, что под окнами и у дверей, какие-то шорохи и тихие разговоры и т. п. Этим объясняется то, что убийц преследуют тени и призраки убитых ими и т.д.
У нас в русской литературе есть прекрасные образы такой галлюцинирующей мысли. Я позволю себе привести два примера: «Князь Серебряный» – Алекс. Толстого и «Братья Карамазовы» – роман Достоевского.
Грозный царь Иван Васильевич лежит в своей опочивальне, но не спится царю.
Вдруг видит он, что средь комнаты из подполья высовывается голова и смотрит на него, Иоанн узнает отравленного им боярина. Фигура высовывается вся. подходит к постели, кланяется и говорит: «здрав буди Иване, се кланяюсь тебе, яко погубил мя еси безвинно». Постепенно изо всех углов выползают бледные тени мертвецов – бояре, монахи, воины, девы, женщины с грудными младенцами, выступает их все больше и больше, они теснятся и лезут к ложу царя, кланяются ему и кричат наперерыв: «здрав буди Иване, се кланяюсь тебе, яко погубил мя еси безвинно»... здрав буди, здрав буди... – и вскакивает царь и кричит, чтобы ударяли к заутрени.
Еще интереснее пример галлюцинации в литературной обработке, данной нам редким знатоком души человеческой – Достоевским, в его романе «Братья Карамазовы».
Семья Карамазовых – это порождение распутного отца Федора Карамазова. Он растерял весь запас нравственной энергии в разврате и даже враждует со своим сыном Димитрием из-за возлюбленной Грушеньки – женщины легкого поведения.
Сын Димитрий страдающий, нервный, способный то к разгулу и кутежам, то к великому страданию и мукам.
Младший сын Алеша – это мягкий, юный и нежный, но тоже с какими-то порывами. Он идет в монастырь, надевает подрясник и служит великому старцу Зосиме, но после его смерти опять возвращается в мир.
Второй сын – Иван Федорович – человек образованный и мыслитель. Он полон идеями и планами литературно-философских работ. Но у него свои взгляды на жизнь и своя философия.
Он человек неверующий, скептически относящийся к религиозно-нравственным идеям, и у него проскальзывает и насмешливое отношение к вере, и борьба с теми религиозными идеями, от которых он все еще не успел освободиться, и свои мысли о том, что «все позволено» человеку, что «всякому сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах.
Эти-то свои взгляды Иван Федорович развивает перед лакеем Смердяковым (который считался побочным сыном самого отца Карамазова, от юродивой «Лизаветы Смердящей»), тоже мыслителем, страдавшим эпилептическими припадками.
И вдруг однажды нашли самого Федора Павловича Карамазова убитым, в своем доме, а в ту же ночь сын его Митя кутил на постоялом дворе. Зная вражду Димитрия с отцом, полиция кинулась за ним и все дело пошло так, что все улики как бы явились налицо против Мити, и он был посажен в тюрьму.
Однако убийцей оказался лакей Смердяков. В семье Карамазовых Алексей и Иван чувствуют, что Димитрий не виновен, да и Смердяков, когда Иван пришел навещать его, прямо объявил, что это он убил Федора Павловича, под влиянием речей Ивана Карамазова, что «все позволено». Но если так, то истинным убийцей является Иван, вдохновитель Смердякова.
И вот, под влиянием всех событий, всех внутренних дум и борений, у Ивана Федоровича, особенно когда началась у него белая горячка,– появились галлюцинации. Время от времени Иван в своей комнате стал видеть человека в коричневом пиджаке и клетчатых брюках, по типу не то приживальщика, не то разорившегося помещика.
Этот-то неизвестный посетитель стал вести с ним длинные беседы, и все, что когда-то передумывал Иван, что боролось в его уме, теперь высказывалось собеседником, то в виде философских соображений, то в виде шутливых анекдотов. Здесь были мысли священного писания, перепутанные с прозой и пошлостью обыденной жизни, идеи задуманных литературных работ и поэм в виде Великого Инквизитора или геологического переворота.
Иван Федорович, входя в комнату, начинает пристально всматриваться в диван у противоположной стены и вдруг видит, что незнакомец уже сидит здесь. Ивана мучает этот призрак, говорящий о себе, что люди его называют сатаной и бесом.
Иван обертывает голову мокрым полотенцем и говорит: «это я, я сам говорю, а не ты. Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду. Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю чем тебя истребить и вижу, что некоторое время надобно пострадать. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны... моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых...
«По азарту,– отвечал неизвестный,– с каким ты отвергаешь меня, я убежден, что ты все-таки в меня веришь.
«Молчи, или я убью тебя»...
«Это меня-то убьешь?..» – Гость говорил, очевидно, увлекаясь своим красноречием; все более и более возвышая голос, и насмешливо поглядывая на хозяина; но ему не удалось докончить: Иван вдруг схватил со стола стакан и с размаху пустил в оратора... Тот вскочил с дивана, смахивая пальцами с себя брызги чаю... «Сам же меня считаешь за сон и кидаешься стаканами в сон! Это по-женски...»
В раму окна вдруг раздался со двора твердый и настойчивый стук...
Это был Алеша. Иван дико осмотрелся, обе свечи почти догорели, стакан, который он только что бросил в своего гостя, стоял перед ним на столе, а на противоположном диване никого не было.
«Это не сон! Нет, клянусь, это был не сон, это все сейчас было»,– вскричал Иван.
Алеша вошел... «Он улизнул»,– говорил Иван, стоя среди комнаты и смотря в землю.
«Он тебя испугался, тебя, голубя... У меня теперь, Алеша, бывают сны, но они не сны, а наяву; я хожу, говорю, вижу... а сплю... Но он тут сидел, он был вот на этом диване... Дразнил меня... Это он говорил, это он говорил!»
«Ну и пусть его, брось его и забудь о нем,– говорил Алеша. – Пусть он унесет с собою все, что ты теперь проклинаешь, и никогда не приходит».
«Да он зол,– продолжал Иван,– он смеялся надо мною. “О, ты идешь,– говорил он,– совершить подвить добродетели; объявишь, что убил отца, что лакей, по твоему наущению, убил отца”...»
«Брат, успокойся, перестань!» – «Нет, он умеет мучить, он жесток»...
Наконец Иван совсем лишился памяти, говорил не умолкая, но уже нескладно. Даже тихо выговаривал слова и вдруг покачнулся на месте и дал довести себя до постели.
На другой день, когда судили Митю, Иван явился на суд. В странных выражениях, похожих на бред (весь вид его был вид больного) – Иван Федорович сказал, что убил отца не Митя, а Смердяков, и положил на стол 3000 р., полученных, в одно из посещений, от Смердякова, который теперь повесился. «Чем же вы подтвердите такое признание, если только вы не бредите?» Спросили его на суде. «Нет у меня свидетелей... кроме разве одного»,– задумчиво усмехнулся он.
– Кто Ваш свидетель?
«С хвостом, Ваше Превосходительство,– он наверное здесь где-нибудь, вот под этим столом с вещественными доказательствами, где ж ему сидеть, как не там? О, как это всё у вас глупо! Ну берите же меня, вместо него! Для чего же нибудь я пришел...» И Иван стал кричать и бросился на судью... Он слег в беспамятстве и белой горячке.
Из приведенных примеров видно, что галлюцинации суть психопатологические явления в области мышления. Они по большей части появляются у людей с болезненными или все же не совсем здоровыми нервами, людей до безумия охваченных какою-нибудь идеей. У людей нормальных они бывают редко.
Галлюцинация по существу своему есть представление предметов реально существующими, хотя в данную минуту этих предметов совсем нет. Часто здесь являются фигуры, формы, предметы, никакого отношения не имеющие к галлюцинирующему, как напр. лилипуты в гороховых костюмах, о которых рассказывал Тэн. Все это необходимо иметь в виду при переходе нашего исследования от галлюцинаций к вопросу о религиозных видениях.
Здесь необходимо сказать, что святые, имевшие дар видений, были люди вовсе не больные, а скорее здоровые и духом и телом.
По определенно того же д-ра Чижа, о котором мы уже упоминали выше, это, по крайней мере наши русские, православные святые,– были люди, обладавшее «стойкостью и мужеством», он говорит далее, что «русские подвижники, это были лучшие русские люди, что только особые свойства психической организации отличали их от современников, создали им высокое положение, а заслуги их сделали их святыми; далее д-р Чиж говорит, что они были богато одарены умственными силами и энергией, что они лучшие, совершеннейшие представители нашего народа, носители его характера, идеалов и стремлений, нравственные вожди общества. Как грамотные люди – они учителя древней Руси, и как лучине сыны народа они возбуждают истинное почтение.
Еще далее д-р Чиж говорит, что они, в большинстве, были наделены крепким, устойчивым организмом и пользовались хорошим здоровьем. Только лица крепкого телосложения и прекрасного здоровья могли подолгу жить в тех ужасных условиях, в которых спасались многие наши подвижники.
Ужасные жилища, холод, крайне недостаточное питание – всё это могут переносить лишь немногие, наделенные могучей организацией.
В другом месте тот же светский исследователь психологии наших праведников пишет: «Даже в постоянном молитвенном восторге они не теряли трезвости мысли, что может служить доказательством несправедливости мнения о гипнотизирующем воздействии церковного ритуала. Ничего похожего на внушение, на гипнотизм мы не находим в житиях наших праведников, значительную часть своей жизни проводивших в молитве.
Это, нужно думать, всё же доказывает крайнюю трезвость ума нашего народа; наши праведники всегда вполне критически относились к действительности, были хорошие администраторы, понимали потребности своих сограждан.
У нас не было мистиков запада или востока!..»
Немного далее у него же читаем: «На основании того, что подобного жития св. Исаакию Печерскому (которого сильно мучили бесы) – не было еще, то это дает нам право думать, что настоящий галлюцинаторный психоз бывал очень редко. Из наших святых только Исаакия и Никиту Киевского Чиж считает больными. «Все остальные,– говорит он,– подвижники, имевшие видения, были лица вполне здоровые, что доказывается всею их деятельностью1.
Из этого видно, что не все святые, удостоившиеся видений (по крайней мере, по признанию Чижа – русские святые), были болезненны, нервны, психически расстроены. Среди них были люди не только духовной, но и физической мощи.
Но допустим, что религиозные видения бывали и во время болезни, что видения имели люди болезненные и слабые (напр., когда преп. Серафим дважды болел, ему являлась Богоматерь и святые); допустим также, что галлюцинации, хотя и редко, но бывают и у здоровых, а тем более у подвижников и людей религиозно настроенных, у которых их религиозность являлась идеей фикс; допустим, что здесь могли возникать галлюцинации, которые и принимались за истинные видения. Но посмотрим, как сами святые относились к ним!
Прежде всего святые отличались смирением, сознанием своего недостоинства и страхом перед Богом. Они развили в себе, по словам Ладыженского, не столько мыслительную деятельность, сколько область чувства и сердца.
Следовательно, впасть здесь в галлюцинации, при таком строгом отношении к себе, было трудно. Истинные святые иногда прямо боялись этих видений, как наваждений вражеских, как прелести и обольщения ума, способных столкнуть человека с той высоты добродетелей, на которую он только что поднялся с таким трудом. Вот что говорят они: –
Преп. Нил Синайский пишет: «берегись сетей вражеских, ибо бывает, когда молишься чисто и безмятежно, вдруг предстанет тебе какой либо образ страшный и чуждый... Это враги делают для того, чтобы ввести, тебя в самомнение, внушив мысль, что тут Божество... Не желай видеть чувственно ангелов или Силы, или Христа, чтобы с ума не сойти, приняв волка за пастыря и поклонившись врагам демонам2»
Св. Григорий Синаит говорит: «Когда, делая свое дело, увидишь свет или огонь вне или внутри, или лик какой, не принимай того, чтобы не потерпеть вреда. И сам от себя не строй воображений, и которые сами строятся – не внимай тем и уму не позволяй напечатлевать в себе. Ибо все сие, со вне, будучи печатлеемо и воображаемо, служит к прельщению души».
«Приступающий к созерцанию без света благодати, да ведает, что он строит фантазии, а не созерцания имеет, в мечтательном духе, будучи опутываем фантазиями и сам себя обманывая».
По Св. Симеону Новому Богослову: «можно заключиться в сердце своем и думать, что действительно видишь чины ангелов, обители святых, когда воображаешь их во время молитвы – такому человеку кажется, что «делаемое им от благодати Божией... А это прелесть.
Ум (по Григорию Синаиту) и сам по себе естественно имеет силу мечтать и может легко призрачные строить образы того, что вожделевает... Тогда испытывающей сие бывает уже мечтателем, а не безмолвником.
Преп. Иоанн Лествичник учит: Сновидение есть движение ума при неподвижности тела. Мечтание есть обман очей при усыплении мысли. Мечтание есть исступление ума при бодрствовании тела. Мечтание есть видение того, чего нет в действительности. Посему, кто верит снам, тот подобен догоняющему тень свою и покушающемуся схватить3.
«Бесы нередко преобразуются в светлого ангела и принимают вид мучеников, и во сне показывают нам, будто мы в общении с ними; по пробуждении же нашем погружают нас в радость и самомнение. Cиe да будет тебе признаком обольщения. Верь только сновидениям, которые предвещают тебе муку и суд. А если смущает тебя отчаяние, то и такие сновидения от бесов».
Преп. Макарий Египетский также наставляет: «Со всею проницательностью должно смотреть, нет ли от врага с какой-нибудь стороны обмана, хитрости, злодейства. Как Дух Святой через Павла всем служит для всех приобрести, так и лукавый усиливается быть всем для всех, чтобы всех низвести на погибель.
А именно: с молящимся притворяется он вместе молящимся, с тою целью, чтобы всех обольстить, под предлогом молитвы вринув в самомнение; с постящимися постится, намереваясь ввести их в обман самомнением; с имеющими ведение Писания предприемлет то же, желая чтобы под видом ведения впали они в заблуждение; сподобившимся свято-откровений и сам представляется таким же; ибо сказано, что и сатана преобразуется во ангела светла, чтобы, обольстив видимостью подобного света, привлечь к себе; одним словом, для всех всякие принимает виды на себя, чтобы, подчиняя себе, сим уподоблением, под благовидным предлогом, уготовлять погибель.
Видишь, до чего сей высокомерный простирает дерзость своего намерения – низринуть тех, которые истинно познали Бога. Посему, со всяким хранением надлежит блюсти сердце свое и многого разумения испрашивать себе у Бога, чтобы дал нам возможность открывать козни злобы. Надобно также непрестанно упражнять и возделывать с разумением ум и помыслы и соглашать их с волею Божиею»!
Значит, только то святые принимали в видениях, что согласно со всем строем христианства и христианской жизни.
А Преп. Исаак Сирин в своем слове, о том, что не должно желать или домогаться без нужды – иметь у себя в руках какие-либо явные знамения, пишет: Один из святых Отцов за чистоту свою, по благодати, получил дарование предузнавать идущих к нему и молил Бога (а с ним молились и другие святые, упрошенные на сиe старцем), чтобы взято было у него дарованье.
Если же некоторые из них и принимали дарования, то принимали по нужде или по простоте своей, а прочих побyждало принимать Божие мановение и конечно не без особых к тому причин».
То же находим и у подвижника нашего времени Феофана Затворника. «Избави вас Господи, от восторженных молитв. Восторги, сильные движения с волнениями суть просто кровяные душевные движения от раскаленного воображения... все это мыльные пузыри: настоящая молитва тиха, мирна, и такова она на всех степенях»... «Если допустите образы, то есть опасность молиться мечте. Путь один – молитва сердечная... Помнится одно, сказанное о старце, который всегда образно представлял Бога. Когда ему растолковали, что так не следует, он сказал: «вы отняли у меня Бога» – а у него отняли не Бога, а мечту его.
При таком здравом отношении к видениям, при боязни обольщения, при сознании постоянного недостоинства истинных видений и чудотворений – могли ли святые настраивать свое воображение на мистический лад, ожидая вечных откровений из горнего мира? Наоборот, мы часто видим здесь внутреннюю самоуглубленность, постоянную борьбу с помыслами, отгнание воображаемого, всего, что способно ввести в заблуждение и ложь.
Из сказаний о житиях святых видно, как они относились осмотрительно, внимательно и осторожно к своим видениям.
В житии преп. Макария Египетского (Ч. М. янв. 19) рассказывается: однажды ночью множество бесов окружили его и говорили: вставай Макарий и пой с нами,– чего спишь? Преп., познав бесовскую прелесть, вопиял: Христе Боже! помози ми, и избави от обышедших мя – и бесы с шумом исчезли.
Очевидно эта стремительность, шум и беспорядочность движений бесов заставили святого заподозрить истинность этого видения. Для нас здесь важно, как святой был осторожен при своих видениях.
О преп. Авраамии затворнике в житии его написано, что во время его молитвы бес поставил светильник и пел псалмы. (Ч. М. окт. 29). Значит, подвижники часто не обращали внимания на видения и старались даже их избегать, конечно, по двум причинам: если видения были от Бога, то боялись своего недостоинства и как бы не впасть в гордость, если от отца лжи диавола – то как бы не впасть в обман и искушение.
Те же сказания о святых показывают, как дорого иногда платились они за свою доверчивость и неосторожность к видениям.
О Симеоне Столпнике читаем: однажды бес явился в виде светлого ангела на огненной колеснице, как бы посланной за св. Симеоном. Симеон уже было занес ногу, но перекрестился. Мгновенно исчезла колесница, но тело святого поражено было «лютою язвою» – оно начало гнить, и из язв его исходил гной с червями (Ч. M. Сент. 1-го).
Еще интереснее сказание о преп. Исааки Затворнике Печерском. Он жил в тесной пещере и великих подвигах.
Однажды явились к нему бесы в образе светлых ангелов и сказали, что сейчас явится и Христос, действительно явился один, который «паче всех сияше». Исаакий поклонился, как бесы ударили в тимпаны, бубны и сопели, и воскликнули: «наш еси Исаакие!», и, схватив его, повлекли с собою в пляску. На другой день он был еле жив. Иноки «Исаакия мняше мертва быти». Два года Исаакий был расслаблен умом и телом.
Случай этот д-р Чиж называет тяжелым галлюцинаторным психозом. Что бы это ни было, галлюцинация ли, истинное ли видение, но в том и другом случае подвижник тяжко пострадал от своей доверчивости видению, от недостаточно внимательного отношения к нему.
Если бы даже это были и простые легенды, то они показывают, что основным взглядом в области религиозных видений должно быть строгое, серьезное и вдумчивое отношение к ним.
А вот и пример такого критически строгого отношения в указанной области. Преп. Никита Печерский захотел идти в затвор. Братия убеждали его не делать этого, указывая на печальный пример Исаакия. Никита не послушался их и пошел в затвор. В затворе преп. Никита стал слышать какие-то голоса, а потом явился к нему и бес в виде ангела и научил его пророчеству. Вдруг Никита стал предсказывать будущее и прекрасно знать писание Ветх. Завета, но не хотел слышать о Новом. Это дало повод заподозрить инокам здесь «прелесть».
Самые авторитетные иноки вывели его из затвора и молились о нем. По выходе из затвора Никита вдруг оказался всё забывшим.
«Необходимо обратить внимание,– пишет д-р Чиж,– что и в то время критически относились к видениям; иноки не поверили, что затворника учит ангел, а видения его приписывали злой силе... Иноки были настолько благоразумны, что даже ужасные предсказания Никиты не убедили их в святости затворника».
Так строго истинные святые относились к своим видениям.
При своих видениях святые старались сохранить трезвость ума, силу воли и невозмутимость чувства. Они их обдумывали, рассуждали, молились, просили себе разумения и просветления ума, часто боялись их, осеняя себя крестом, боясь подпасть обольщению злых и темных духов. Правда, иногда они как бы теряли самообладание, напр., так было с преп. Серафимом Даровским, когда он увидел Иисуса Христа, во время литургии. Он два часа не мог опомниться.
Преп. Михей, ученик преп. Сергия, бывший свидетелем чудного явления Богоматери, говорил; что у него «чуть душа не разлучилась с телом».
Ап. Иоанн говорит о себе, что когда видел таинственные судьбы христианской церкви, изложенный в Апокалипсисе, то был в «духе», т.е. особом состоянии вдохновения, но всё же это не был экстаз, с потерей сознания и чувства. – Во время видений они говорили, действовали, а после передавали их, записывали, значит, в видениях их не было потери сознания, а только происходило что-то «особенное, что так поражало своим величием и силой, что святые иногда даже оставались как бы пораженные этими картинами горнего мира. Только постепенно земные мысли и чувства могли войти в свою власть над человеком, после того как ему открылось небо.
Интересно также и то, что эти видения иногда осеняли святых даже внезапно, без всякого с их стороны стремления увидать небожителей. Так, напр., было с Апостолами на горе Преображения, с преп. Серафимом во время служения им литургии, видение св. Проклом у св. Иоанна Златоуста Ап. Павла, объяснявшего Златоусту на ухо свои послания, и мн. др.
Истинность этих видений для испытавших их была выше сомнений. Эти видения они проверяли согласием их с истиной учения церкви и наставлениями опытнейших отцов. Сердце их при этом горело как в огне, очам давался часто источник слез, в душе полное умиление и смирение, ощущение духовного мира. Поэтому преп. Серафим и говорит: «Бог есть огнь согревающий и разжигающий сердца и утробы. Если мы ощущаем в сердцах своих хлад, который от диавола, ибо диавол хладен, то призываем Господа, и Он, пришед, согреет наше сердце и совершенною любовию, не только к Нему, но и ближним».
Так глубоко и вдумчиво святые относились к своей внутренней жизни, так зорко следили за всеми движениями своей души. Здесь трудно, вернее невозможно, предположить нервирование или самогипноз, тем более что смиренные духом праведники не считали себя достойными общения с горним миром. Они не домогались ни видений, ни чудес; их вера была проста, смиренна и строга к себе!
Индусские подвижники, напр., приветствуют начало видений, которых так боятся наши святые. Индусский подвижник Суоми Вивекананда говорит: «когда, после известных подвижнических упражнений, упражняющееся будут видеть, как бы маленькие светлые пятна, плавающие и становящиеся больше и больше,– когда вы начнете испытывать это, знайте, что вы очень быстро подвигаетесь вперед».
Подвижники православной церкви отказываются от этого дара, как рассказывается у св. Исаака Сирина,– у индийского йога – стремление овладеть всем этим миром, и он искусственно домогается ясновидения.
Путь научения ведению и видениям у индусов тайна, у христианских подвижников и старцев – все открыто и ясно, здесь указание пути не только подвизающимся монахам, но и мирянам.
Подвижники наши исповедуют свои немощи, йог – должен верить в свои силы.
«Слабый,– говорит Вивекананда,– никогда не достигнет свободы; отбросьте всякую слабость, говорите вашему телу, что оно крепко, говорите вашему уму, что он силен и имейте безграничное доверие к себе». Как далеко это, напр., от слов Ап. Павла: «если я имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто» (1 Кор. XIII, 2)4.
Похожи на это и видения сектантов на их радениях и деланиях. И у них все окружено тайной, как у оккультистов и йогов, и у них посвящают в эти делания не сразу и под большим секретом. Цель же этих деланий – это так или иначе войти в общение с высшим миром, реально, чувственно его осязать. Для этого употребляются соответствующие действия и средства, всё, что повышает нервозность и возбудимость до верченья, скаканья и дикой пляски включительно.
По словам их, приведенных Коноваловым в его книге «Психология сектантского экстаза», даже их сердце и внутренности трепещут как голубь, их ударяет в пот, слезы, смех и крик; всё тело дрожит и извивается в конвульсивных движениях, или подобно вихрю крутится и мчится в пространстве... Сами сектанты объясняют свои экстатические восторги игрой сердца и мускулов под наитием будто бы благодати св. Духа, которая по их словам «проходит во все составы». Такими-то средствами они добиваются видений!
Позволяю себе опять сослаться на нашу беллетристическую литературу. У Мережковского в его романах «Петр и Алексей», а также «Император Александр I» есть прекрасные описания хлыстовских радений с плясками и всеми неистовствами до помрачения ума. Но особенно интересное описание сектантских радений с видениями у Андрея Белого, в его повести «Серебряный голубь».
«Поздним вечером в избе столяра Митрия Мироныча Кудеярова собрались сектанты (голуби). Их немного, всего четверо. Сам столяр, баба – Матрена, которая жила у него и которую Митрий называл “духиней”, работник его “лохмач” и Дарьяльский – писатель, бросившей все и ушедший к сектантам, тоже теперь работником у столяра.
Наглухо затворены ставни, самый двор заперт наглухо...
Комната светилась в тусклом свете четырех свечей... Столяр сидел со свечкой в руках..., а поверх его спинжака, как эпитрахиль, с шеи падала широчайшая алая лента атласа, шурша и свиваясь складками... На стол белая булка перед Матреной для преломления и ковш с красным вином... Все они так сидели, молчали, крестились, вздыхали, ожидая желанного гостя: не постучал ли желанный гость: тук, тук, тук; то стучали сердца, в лица же им лизали четыре красненьких пламенька с четырех восковых свечей... ковш пенистого вина обходил всех... Друг на друга глазами блеснули; пьяные счастьем смеются, плюются... загрохотал басом космач: все плеснули в ладоши.
Пошла в пляс Матренка, пляшет столяр приговаривает: сусе, сусе, стригусе: бомбарцы... Господи помилуй! Топотом, ропотом, щекотом себя услаждают, смеются, блестят зубы; очи блестят. Космач пустился вприсядку, сам столяр пускается в пляс: с головы ленту долой, руки в боки; пляшут все четверо, а будто их пять... Кто же пятый? И уже вот тронулось все. Казалось, четыре стены, наглухо отделяющие это пространство от мира, снялись с места: по всему видно, что это теперь корабль, улетающий в синее небо... Отделенные от жилья сладчайшими вздохами, все четверо летят в пустоту.
И вот уже столяр на лавке раскинулся светлый-пресветлый... Грудь обнажена прозрачная, как голубоватый студень, а из груди, что из яйца, выкленулся и вспорхнул белый голубок, точно свитый из тумана... И ну летать... Гуль, гуль, гуль! подзывает его Дарьяльский, а голубок-то бросается на него, рвет коготками на нем рубашку, клювом вонзается в грудь, и кровавое отверстие груди изрыгает кровь.
Тогда голубок кидается на Матрену, и вот уже четверо расклеванных тел лежат на полу. И вот расплываются мертвые тела их, будто туманом и пеной, друг с другом сливаясь в сверкающий туман, – и в нем обозначаются: глаза далекие, грустные, безбородый, дивно-юношеский лик в белой одежде... голубиное дитятко... и уже стен нет: голубое рассветное небо с четырех сторон... На облаках, простирая руки к дитяти плывут спасшиеся голуби (сектанты) – и новая раздается песнь.
Светел, ох светел воздух холубой! В воздух том светел дух дорогой... Но все истаевает, как легколетный сон, как видение мимолетное, и уже нет дитяти»...
Допустим, что это художественная обработка, но она имеет действительную почву. Здесь как нельзя лучше показано, как на радениях всеми средствами, и молитвами, и плясками, и верчением нервируют себя люди, доходят до экстаза, до галлюцинации, до в высшей степени возбужденной фантазии – и все ради получения откровений и видений.
Не говоря уже о религиозной точке зрения – какая это патологичность, психоз, какое взвинчивание себя, и как далеко это от смиренных подвижнических молитв: тихих, серьезных, вдумчивых! К этим людям вполне применимы строгие слова великого подвижника Григория Стефата из Добротолюбия.
«Бес непотребства, омрачив их ум сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица».
Таким образом, отношение к видениям у святых совершенно иное, чем у йогов и сектантов.
Первые и к настоящим видениям относятся осторожно и внимательно, боятся их и отнюдь не домогаются, а вторые всеми средствами стараются овладеть ими; поэтому видения первых, как проверенный строгим вниманием и бодрствующим сознанием, несомненно выше, серьезнее и бесконечно ценнее, чем вторые, где к ним жадно стремятся и набрасываются сразу алчно, как на давно желанное.
Теперь мы переходим к рассмотрению самых этих видений.
Джемс, в своем сочинении «Многообразие религиозного опыта», говорит: «самый лучший критерий для распознавания мистических состояний сознания – это невозможность со стороны пережившего их найти слова для их описания, вернее сказать, отсутствие слов способных, в полной мере, выразить сущность этого рода переживаний; чтобы знать о них, надо испытать их на личном непосредственном опыте, а пережить по чужим сообщениям их нельзя... нельзя объяснить качество или ценность какого-нибудь ощущения, кто никогда его не испытал.
Нужно музыкальное ухо, чтобы оценить симфонию. Нужно когда-нибудь самому быть влюбленным, чтоб понять состояние влюбленного. Если у нас нет сердца, мы будем рассматривать музыканта и влюбленного, как слабоумных и сумасшедших, и мистики находят, что часто многие из нас судят именно таким образом об их переживаниях».
Поэтому мы не имели бы права вторгаться в эту область и решительно не поняли бы ничего, если бы сами удостоившиеся видений не посвящали в мир своей души и не говорили бы об этом.
Итак, приступим сюда со всею осторожностью и должным уважением.
Прежде всего, нам необходимо помнить тот тезис, который мы выставили еще в первой части нашей статьи: если галлюцинации есть простые образы мышления, то настоящие видения должны иметь для себя реальные доказательства.
Поэтому мы все видения расчленяем на четыре группы: 1) видения темные и неясно осознанные самими видевшими их, 2) видения во сне, 3) видения ясные в бодрственном состоянии, реальные для видевшего, но недоступные нам для фактической проверки и 4) видения доступные нашей проверке, ввиду их реальных и очевидных последствий или близости к нашему времени.
Деление религиозных видений на группы имеет для себя еще и то основание, что сами удостоившиеся их различали и подразделяли их.
Так напр., Ап. Павел, обратившийся ко Христу вследствие чудесного видения Воскресшего Христа на пути в Дамаск, – а по словам Ренана, как человек страстный и болезненный, подвергся галлюцинациям, – строго различаете свои видения. О явлении, напр., ему Господа на пути в Дамаск он всегда говорит уверенно, ясно и определенно. Наоборот, когда он рассказывает о восхищении своем в рай и слышании там неизреченных глаголов, для пересказа которых нет слов на человеческом языке – он пишет, что не может себе дать отчет в этом пережитом состоянии – аще в теле не вем, аще кроме тела не вем, Бог весть».
Так же, как Ап. Павел, св. Симеон Новый Богослов описывает свое видение Бога, когда Он, однажды, пришедши, орошал и омывал его, как ему казалось, водами и многократно погружал в них. «Я видел молнии, меня облиставшие, и лучи от лица Твоего, смешивавшиеся с водами световиднейшими и блестящими, пришел в исступление. Проведши так долгое время, я опять увидел другое страшное таинство.
Я видел, что Ты, взяв меня, взошел на небеса, вознесши и меня с Собою, не знаю впрочем, «в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие. После того как я пробыл там же с Тобою довольный час, удивляясь величию славы (чья же была та слава и что она такое – не знаю), я пришел в исступление от безмерной высоты ее, и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом немного спустя, после того, как я стал долу, Ты благоволил показать мне горé, на небесах отверзшихся, лицо Свое, как солнце без образа и вида»5.
Но после этих видений, испытывая великое умиление, святые не гордились. Св. Симеон плакал о своем обнищании, а Ап. Павел сейчас же, желая встать на прежнюю ступень смирения, после вырвавшагося у него признания о видениях, прибавляет: «собою не похвалюсь, разве только немощами моими... чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня». ...Какая скромность и какое отношение к себе, к своим видениям «третьего неба» и слышанию неизреченных глаголов!
Такою же скромностью и вдумчивостью дышат слова нашего святого прошлого столетия св. Тихона Задонского. Когда он хоронил сестру свою, то пошел ко гробу, открыл крышку и осенил тело ее, а она «будто бы улыбнулась мне». «Один Бог знает, говорил он, вообразилось ли это глазам моим, но я стал как бы вне себя от радости».
Следовательно, на этой ступени видения св. были для них самих как бы темны и невыразимы и св. сами не решались говорить о них подробно, как они произошли «в теле или кроме тела», а св. Тихон Задонский даже не знает: не вообразилось ли это ему, столько здесь смирения и строгого отношения к видениям6.
Во-первых, о многих религиозных видениях известно, что они происходили во сне. И только по особенной силе того впечатления, которое они оставляли после себя, видевшие их считали не за простые сны, а за предзнаменования и указания свыше.
Так напр., св. Андрей, Христа ради юродивый, созерцал красоты рая и был возведен даже до поклонения престолу Господню. Произошло же это видение так: – была лютая зима и страшный мороз. И вот, когда юродивый лежал, почти замерзая, вдруг увидел он стоящего перед ним благолепного юношу с благоухающей ветвию... Юноша коснулся веткой лица его, и теплота мгновенно разлилась по телу св. Андрея.
«И a6иe прииде сон сладок». «Что ми бысть не вем, якоже бо кто всю нощь спит сладко и заутра восстанет, тако аз чрез две недели пребых в сладцем видении». Продолжалось ли это правда две недели или менее, важно то, что св. не переоценивает своего видения. Оно ему сладко и отрадно в его горькой жизни, но он не выдает его за видение в собственном смысле, а прямо рассказывает своему верному другу Никифору – как о необыкновенном сне.
Св. Мартирий Зеленецкий видел во сне Божию Матерь в «Девичьем образе», и сон был так жив и ясен, что св. вышел из чулана, в котором спал, и пошел в келью посмотреть – не сидит ли там еще Пресвятая Дева.
Иногда эти сны, очевидно уже сами по себе носившие какую-то силу и убедительность для видевших их, сопровождались действительно реальными последствиями. Пред нашествием Эдигея Преп. Никону Радонежскому явились во сне святители Петр, Алексей и преп. Сергий. Преп. Сергий сказал, что обитель будет разрушена, но несчастие не будет продолжительно. Преп. Никон с братией после сего видения покинул обитель и унес собою книги и вещи св. Сергия, и обитель действительно была разорена.
Есть много подобных сновидений с религиозным содержанием, заставляющих видевших их задумываться над ними, как над некоторыми предвозвещениями из иного мира. По этому поводу в Добротолюбии у Никиты Стефата находим такое рассуждение. «Из того, что представляется во время сна, иное есть мечтание, иное видение, иное откровение. «Мечтания суть такие сновидения, которые не стоят неизменными в воображении ума, но которыми предметы перемениваются, одни вытесняют другие или изменяются в другие; от них никакой не бывает пользы, и самое мечтание их исчезает вместе с пробуждением; их «тщаливейшие ревнители презирать должны».
«Видения суть такие сновидения, которые во все время сна стоят неизменными, не преобразуются из одного в другое и так напечатлеваются в уме, что остаются на многие лета незабвенными. Они показывают бытие будущих вещей, доставляют душе пользу, приводя ее в умиление представлением страшных видов, и видящего их делают самоуглубленным и претрепетным от неизменного созерцания представляющихся страшных вещей; тщательнейшие (усердные) ревнители должны считать такие видения драгоценными».
«Откровения суть сущие выше всякого чувства созерцания чистейшей и просвещенной души, представляющие дивные некие божественные дела и разумения, тайноводство сокровенных Божиих тайн, сбытие наиважнейших для нас вещей и общее применение мирских и человеческих дел».
«Не у всех людей сновидения бывают истинны и не у всех печатлеются во владычественной части ума, но у одних тех, коих ум очищен и чувства душевные просветлены, кои востекли к естественному созерцанию, у коих нет попечения о житейских вещах, ни заботы о настоящей жизни, коих долгие пощения установились в общее воздержание, а поты и труды по Богу обрели покой во святилище Божием».
Таковы, по нашему мнению, религиозные видения второй группы – видения во сне.
В 3-ю группу мы выделяем те религиозные видения, которые случались с некоторыми уже наяву, в совершенно бодрственном состоянии, и так иногда потрясали видевших их, что эти последние приходили в глубокое волнение, а иногда даже радикально меняли взгляды на жизнь и совершали удивительные дела.
Во время вечерней жертвы в храме Иерусалимском пророк Исаия видел Господа Саваофа, окруженного серафимами, и был призван к пророческому служению. Точно также прор. Иезекииль на реке Ховар видел шествие Господа, в бурном и сияющем облаке с колесницею и животными, и здесь получил призвание к пророческому служению.
Ап. Павел на пути в Дамаск вдруг увидел необыкновенный свет, пал пораженный слепотою и услышал голос: – Савл, Савл, что ты Меня гонишь? – Кто ты, Господи?! – спросил Савл. – Я Иисус, которого ты гонишь... – И Павел делается ревностнейшим Апостолом Христа...
Ап. Петр, по просьбе христиан, стал удаляться на ночь из Рима и вдруг однажды ночью встречает своего Учителя Христа. Quo Domine Vadis? – спрашивает он. «Иду в Рим,– ответил Господь,– чтобы второй раз пострадать». – Петру делается стыдно, что он избегает страданий за Христа, и он уже не выходил более на ночь из города...
Таких видений множество, и они были не только у великих праведников, но иногда и у обыкновенных людей...
У Джемса в его книге «Многообразие религиозного опыта, собрана масса подобных фактов, часто по собственным записям видевших.
Особенно интересен у Джемса пример обращения некоего Альфонса Ротисбонна. Французский еврей Альфонс Ротисбонн был атеистом. В 1842 г. он в Риме встретился с одним французом, который пытался обратить его в католичество. Ротисбонн относился к этим разговорам не серьезно и пишет о себе так: «Если бы в то время кто-нибудь сказал мне: “Альфонс, через четверть часа ты уверуешь в Иисуса Христа, как твоего Господа и Спасителя, падешь ниц перед алтарем убогой церкви и положишь ногу католического священника себе на грудь, откажешься от мира, от карьеры, надежда», любимой невесты, от семьи, от близких друзей, от привязанности к еврейскому народу; у тебя не будет других желаний, кроме жажды следовать за Христом и нести крест Его до смерти” – если бы, говорю, какой пророк пришел ко мне с таким предсказанием, я бы подумал, что безумнее его может быть только тот, кто поверил бы его бессмысленному пророчеству»...
И вот вскоре после этого Ротисбонн заходит в убогую церковь (San Andrea della Eratte)... Там внезапно осенило его видение Богоматери, силу которого он выразить и передать другим не мог.
«Я лежал ниц на земле, пишет он, обливаясь слезами, и сердце мое трепетно билось.
Я взял медальон с образом Богоматери и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю мою душу... О, это была Она, это была Она!..
Я не знал, где я нахожусь, не знал Альфонс ли я, или другой человек. Я знал только, что я изменился, чувствовал себя другим, искал себя в себе и не находил. В глубине души я ощущал величайшую радость; я не был в состоянии говорить и даже не хотел выяснить себе, что произошло со мною. Но я почувствовал в себе торжественный и святой голос, велевший мне призвать священника... Меня подвели к нему... В одно мгновение пелена спала с моих глаз, и не одна пелена, а целое множество их, которые закрывали от меня свет... Он быстро исчезали одна за другою, как тает туман и лед под лучами палящего солнца»...
Все эти случаи мистических переживаний с видениями – весьма интересны. Для переживавшнх их они были глубокопотрясающи и решительно повлияли на их судьбу. В приведенных примерах призвания пророков, ап. Павла, и т.п., мы, видя, как они после этих событий вдохновлялись, выходили на новое служение, трудились в подвигах, в страданиях до смерти – мы должны невольно предположить, что здесь были не одни галлюцинации. Очевидно, и в жизни пророков, и в жизни Ап. Павла, были такие моменты, когда вдруг вся душа их перевернулась и пошла и против обычаев страны, и характера народа, превратила их из простых людей в пророков и проповедников с мощным словом, с силой благовествования7.
Статья из журнала «Вера и разум», Харьков, 1915 год
С. Голощапов.
Футболку "Провидѣніе" можно приобрести по e-mail: providenie@yandex.ru
Застолби свой ник!
Источник — http://rpczmoskva.org.ru/
